Всеволод Нестайко - Тореадоры из Васюковки

• Название: Тореадоры из Васюковки
• Автор: Всеволод Нестайко
• Жанр: Детская проза

---

Галина Сидоровна обводит взглядом класс, хмурится и спрашивает:

— А где Рень?

Я вскакиваю с места:

— Нет нигде… Не знаю… всё село оббегал… Может, подождем немного?

Галина Сидоровна еще сильнее хмурит брови:

— Задерживать экзамен нельзя. Никто нам этого не позволит.

Она стала у доски, сжимает руки — словно сейчас будет петь (видно, тоже волнуется) — и говорит:

— На первой странице каждый напишите: «Экзаменационный диктант по украинскому языку ученика (или ученицы) пятого класса…» и свою фамилию.

Мы наклоняем головы — пишем.

Экзамен начался. Ученики сопят. Перья скрипят.

Я пишу механически, даже не думая, что пишу. И мне совсем не страшно, я совсем не думаю о экзамене. Я думаю о Яве? Где он? Что с ним? Не придти на экзамен! На первый в жизни экзамен! Это просто не укладывается в голове! Даже если твоя мама депутат… Это безумие. Он не мог этого сделать просто так. Что-то случилось… Может, что-то непоправимое?.. Но — что? Что? Вчера мы же виделись, и всё было хорошо. Расстались поздно вечером, когда пошли спать. Договорились, что я с утра зайду, чтобы идти на экзамен. «Может, он уже и неживой?» — холодею я.

Диктант закончен.

— Теперь внимательно проверьте и сдавайте, — нежно-нежно, как никогда, говорит Галина Сидоровна и улыбается нам ободряюще — поддерживает.

Сопят ученики, носами в диктант уткнувшись, — проверяют. Даже пот на лбах выступил от напряжения.

А у меня в глазах буквы прыгают, рассыпаются во все стороны — не прочту. Не могу.

Вот уже поднялся из-за парты Карафолька, понёс. Первый. Выскочка!

Вон уже и Мациевский, и Гребенючка потянулись. А я еще и до половины не дополз.

И вдруг двери распахнулись и в класс влетел Ява.

Я даже подскочил: живой!

Живой-то, но — мамочки! — как у него вид! Задыхающийся, взлохмаченный, мокрый, весь в грязи с головы до ног. Следом за ним в класс вкатился такой же забрызганный Собакевич.

Галина Сидоровна покачнулась и едва не упала.

— Что это значит?

Ява молчал, опустив голову. И Собакевич, не гавкал, как в прошлый раз, не зарычал даже, а поджал хвост и спрятался за Яву.

— У тебя что-то случилось? Что произошло? Дома?

Ява молчал.

— Где ты был?

Ява наконец разжал губы:

— В плавнях.

— Что? В плавнях?! Что ты там делал?

Ява опустил голову еще ниже и тихо сказал:

— Рыбачил.

Мне показалось, что внутри у Галины Сидоровны произошёл Взрыв. И по всему классу полетели осколки.

— Что?! Что?! Вместо экзамена ты пошел рыбачить?! Ну… Ну, знаешь, это уже слишком! С-лиш-ком! Это просто… просто возмутительно! Так вот — сдавать экзамен будешь осенью! Как двоечник. Считай, что ты получил двойку! Переэкзаменовка у тебя! Будешь теперь целое лето готовится. Это тебе наука за все твои художества. Иди! До свидания!

Еще какое-то время Ява стоял, не веря, что это случилось. Он был такой маленький-маленький и жалкий.

Эх ты, «мама — депутат»! Эх вы, «инстанции, что требуют пятерок»!

Я видел: еще миг — и Ява заплачет… У него уже закипали слёзы на глазах. Но вы не знаете, какой он гордый Разве он допусти, чтобы кто-то увидел, как он плачет?! Ява крутанулся на месте и стремглав выбежал из класса. Верный Собакевич — за ним.

— Кто сдал работу, может идти, — ледяным голосом сказала Галина Сидоровна. Но даже если бы она и не сказала этого — я не остался бы в классе, клянусь! Побежал бы за Явой.

Не думая даже дочитывать диктант, я бросил его на стол и выскочил за дверь.

Однако Явы я уже не увидел. Я бросился в одну сторону, в другую — Ява исчез, как пузырь на воде.

И снова я бегал по селу, вытянув шею, и заглядывая всюду. Но напрасно. Словно раненный птенец, он забился, наверно, где-то в кусты и там в одиночестве кружками, прихлёбывая, пил своё горе. Может, и плакал, кто знает… А в такие минуты не хочется видеть никого на свете.

И вы не думаете — я искал его не для того, чтобы утешить, посочувствовать (разве утешить человека в такой момент!). Я только хотел, чтобы он видел, чтобы он знал, что я разделяю его горе и готов сделать для него всё. Я бы и слова не сказал ему, только посмотрел бы в глаза, и он бы всё понял.

Еще совсем недавно я с досадой думал о своих родителях, что они не депутаты и что это может дорого стоить мне. И вдруг — о коварная судьба людская! — не я, а Ява, депутатский сын, заработал переэкзаменовку. И где же справедливость? Ничего не разберешь в этом мире.

И еще я ломал голову себе: что же произошло? Почему он очутился в плавнях? Это чепуха, что он рыбачил, — никогда в жизни! Он бы ни за что бы не пошел на рыбалку без меня. Не поверю, хоть режьте! Наверно, это связано с этими шпионскими делами. Но когда он успел? Пошел с вечера? Без меня? Ничего не понимаю!

Долго я бродил по селу. И на речку ходил, и на выгон ходил, и на кладбище даже заглянул (мы там когда-то чижей ловили).

Потом подумал: «Может, он уже дома — обед скоро». Подошёл, выглядываю из-за плетня осторожненько (не хочется деду на глаза попадаться, чтобы не расспрашивал). Но не видно что-то Явы.

По соседству, за высоким дощатым забором — усадьба Кныша. Да вон и сам он — сидит на крыше новой, недостроенной еще хаты, кладет черепицу.

Вышел во двор дед Варава — с ведром, к колодцу.

Увидел деда Вараву Кныш, громко поприветствовал сверху:

— Здравствуйте, дедушка!

— Здорово! — невесело пробурчал дед.

Тогда Кныш неожиданно, с притворным сочувствием:

— Я слышал, у вас неприятность большая. мальчик ваш экзамен в школе завалил. Один на всё село. Вот же, ей-богу!

Угрюмо молчит дед Варава. Молча крутит ворот, вытягивая из колодца ведро.

— Жалко им было, чтобы мальчишка перешел в шестой класс, — продолжает дальше Кныш. — И это специально. Знают же, что мать передовик, депутат, да ещё и в заграничной командировке, — так чтобы насолить… Вот же, ей-богу! Ой!

Кныш как-то неловко повернулся, на черепице сидя, и едва не поехал вниз по крыше.

Я с ненавистью смотрю на него и, сжав зубы, шепчу: «Упади! Упади! Упади!»

Дед Варава молча выслушал Кныша, вытащил ведро, не говоря ни слова, похромал в хату.

Кныш начал умащиваться удобнее и вдруг всё-таки поскользнулся, поскользнулся, сорвался, прогрохотал по крыше и — хлоп! — на землю. Будто подействовало мое заклятие.

Я радостно захихикал.

Кныш, кряхтя, поднялся.

В это время из хаты (из старой, что рядом с новой) вышла Кнышиха.

— О, ты уже слез? — удивилась.

— Слез, слез! Чтобы ты так всю жизнь слезала! — сердито прохрипел Кныш, потирая отбитый зад.

Тут меня мама увидела и позвала обедать.

После обеда до самых сумерек ходил я по селу как неприкаянный. Места себя не находил.

Опустился на землю синий вечер. Засветились в хатах окна, прочерчивая черный мрак садов.

Сел я у Явиного плетня и решил — хоть до утра буду сидеть, а дождусь. А чтобы удобнее — сена у соседей через дорогу надергал из копёнки. Но только примостился хорошенько, гляжу — Ява. Медленно-медленно, как приговоренный, движется.

Подскочил я, хотел броситься к нему, но сразу и встал. Сообразил — не до меня ему сейчас, перед ответственной «товарищеской» встречей с дедом. И не позвал Яву, не пошевелился даже, чтобы не показать, что я тут.

Склонив грешную голову, будто приговоренный на эшафот, тяжело зашел Ява на крыльцо. Скрипнул дверями. Исчез.

А я смотрю на светящее окно хаты, затаив дыхание. Мелькает в окне тени, слышен гневный голос деда Варавы — всё это значит, что «товарищеская» встреча началась сразу со счета 1:0 не в Явину пользу.

И при каждом звуке, при каждом движении теней дергаюсь и вздрагиваю, словно дед Варава проводит этот «матч» со мной.

Глава 8 Что случилось с Явой. «Не поеду я…». «Детей бьют только империалисты…»

Утро было солнечным и блестящим, как новые ботинки.

Не утро, а песня.

Но сердце моё не пело, нет. Проснувшись, я сразу вспомнил. Я вскочил и стремглав бросился к нему — как же он там, как?

Проскочил огород и возле кривой груши остановился.

Ява сидел на завалинке, по-старчески сгорбившись над деревянными корытами, и резал картошку и свёклу для свиньи.

Я застыл, растерянный. Я не узнал его.

Разве это он, геройский Ява, тот, кто, первым из всех мальчишек прыгнул с самой верхушки старой вербы в речку? Тот, кто выпустил в клубе на лекции сыча? Кто повесил дедовы подштанники на телевизионную антенну? Нет, это не он! Это какой-то несчастный, угнетенный батрак.

О люди! Что вы сделали с моим другом!

И тут я вспомнил про свою четверку. Четверку за диктант. И мне стало так досадно, словно я предатель. Я же получил четверку на экзамене! Но разве я хоте! Я же совсем не старался. Это же случайно. О, сколько бы я сейчас дал, чтобы у меня была тройка (хотя бы тройка, я не говорю уже про единицу или двойку)! Насколько было бы мне легче! Насколько лучше я чувствовал бы себя перед Явой! Между нами не было бы такой пропасти.

Я еще вчера узнал об этой четверке. Когда бродил по селу. Мне о ней сказала Гребенючка.