Иван Курчавов - Цветы и железо

• Название: Цветы и железо
• Автор: Иван Курчавов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

Новый роман И. Курчавова «Цветы и железо» повествует о мужестве, смелости и находчивости советских патриотов. События развертываются на Псковщине в начальный период Великой Отечественной войны. Под руководством партии коммунистов в сложных условиях вражеского тыла подпольщики и партизаны ведут героическую борьбу с немецко-фашистскими захватчиками и наносят им огромный урон.

Роман написан с большой любовью к советской Родине, ее отважным сынам и дочерям.

---

«Телефункен» нес из Дейчланда тихие, мелодичные вальсы и нежные женские голоса. Давался концерт для фронтовиков, и берлинские шансонетки старались успокоить потрепанные нервы завоевателей. В ночной тишине города по-особенному прозвонил колокол — протяжно, задумчиво и печально. Гельмут вздрогнул от неожиданности.

— Что это за праздник? — спросил швейцарец.

— У русских почти каждый день праздник! — громко ответил Гельмут. — Молятся они днем и ночью.

Но про себя подумал, что это не церковная служба: так поздно она не бывает и без разрешения не проводится. Улучив минуту, Гельмут вышел в коридор и приказал солдату немедленно бежать в домик попа и узнать, что там произошло. Он вернулся в комнату, большую и ярко освещенную, — здесь до войны помещался городской почтамт — и сказал, что русский священник молится за здоровье высоких и дорогих гостей.

Старший Мизель был доволен сыном и дал ему возможность проявить свой организаторский талант. Не так часто наблюдает отец за сыном в деловой обстановке! А это нужно было: недавно у рейхсфюрера Генриха Гиммлера освободилась вакансия — адъютант для особых поручений. Что ж, Гельмут вполне может подойти!..

Официант незаметно сунул Гельмуту записку. Тот прочел и чуть побледнел, но виду не подал. Протянув записку отцу, он стал рассказывать гостям, что недавно побывал почти в самом Петербурге, что там ужаснейший голод и все только и ждут, когда в город вступит германская армия.

Тем временем старший Мизель читал короткое донесение:

«Господину штурмбаннфюреру СС Г. Мизелю.

Докладываю о причинах звона в шелонской церкви. Священник повешен на пороге своего дома с надписью на доске: «Больше не будешь гнусавить: «Многие лета фюреру!» Звонила собака, к ошейнику которой привязана веревка от колокола. Спасти священника не удалось».

— Это сделали большевики? — шепотом спросил отец у сына.

— Нет, — так же тихо возразил сын. — Большевики бы написали, что он предатель Родины и пособник немецко-фашистских оккупантов. Это наверняка сделали верующие. Дело в том, что после первой службы, когда поп стал молить за фюрера, они покинули церковь. Сегодня я приказал: каждому дому послать двадцать второго июня по одному верующему на благодарственный молебен. Убийство совершено для того, чтобы такого молебна вовсе не было.

— Понятно, — ответил старший Мизель. Еще никогда он не чувствовал себя так неуютно и нехорошо.

Швейцарец предложил спеть веселую немецкую песенку, и Гельмут охотно поддержал его. Пели громко, но далеко не стройно: мешал и акцент, и сильные винные пары, да и голосов хороших недоставало, чтобы подтянуть песню.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

— Запели! — сказал Сашок, кладя руку на плечи Тане и бережно прижимая ее к себе.

— А что, им не петь? — прошептала Таня. — Вином их напоили, наелись они досыта, завтра для них представление во рву.

— А потом будут рассказывать о зверствах большевиков. Придумать бы за неправду страшное наказание. Говорят, в некоторых странах ворам рубят ту руку, которой они совершили кражу. Почему за злостный обман не лишать языка?

— Много безъязыких на свете будет… А фашистов мало лишить языка, — возразила Таня. — Без языков они будут еще злее. Этих палачей надо лишать головы.

— Фашистов? Только так! — поддержал Таню Сашок.

В доме, где давали банкет Мизели, пение сменилось музыкой. На улице тоже пели, играл аккордеон. С наступлением сумерек в городе появлялось все больше и больше подгулявших эсэсовцев. Сашок очень боялся за Таню и после обеда не выпускал ее из комнаты. Оказав кое-какую помощь киномеханику в его будке, Сашок подмел пол в фойе и в большом зале кинотеатра, пояснив своему начальнику, что работница, то есть Таня, чувствует себя неважно: у нее обострение туберкулеза и общее недомогание.

Он опасался за нее и сейчас: а вдруг в комнату ворвутся пьяные эсэсовцы?

Было уже темно, а они не зажигали огня. Окно плотно прикрыто несмотря на духоту, дверь — на замке. И сидят они тихо, неподвижно, чуть слышно перешептываясь.

— А этот Мизель, полковник, так взглянул на нас, я даже перепугалась, — сказала Таня.

— Киномеханик говорил, что завтра или послезавтра нас переселят в другое помещение, ему об этом майор Мизель сказал, — ответил Сашок.

— Мы и сами переселимся, правда?

— Только бы пробыть здесь до завтрашнего вечера, Танюшка, а там — айда!

— Я сегодня сон видела. Маму… Стоит у калитки около нашего дома и смотрит такими печальными глазами… Кого-то ждет. Наверное, меня…

— Я почти каждую ночь вижу во сне отца и сестренку.

— Вот никак не могу поверить, что Клавы нет в живых!

— Да… Она забавная была, мы с ней дружно жили…

Тане было очень жалко Сашка. Каким трудным был этот год для него! Бои, пленение, лагерь… Известие о гибели отца и сестры… И после этого надо делать вид, что ты ненавидишь настоящих советских людей и обожаешь фашистов. Тошно ему было, а делал… Седые волосы у такого молодого не от счастливой жизни!..

— Да, Сашок, молодость они у нас отняли, а ведь мы ее только начали, — в унисон своим мыслям проговорила Таня.

— А мы ее продолжим, Танюшка! Закончится война, так и напишем правительству: военные годы в возраст не включать, молодость продолжить Указом Президиума Верховного Совета СССР!

Она погладила его вьющиеся непричесанные волосы:

— Молодость мы продолжим и без указа, Сашок, и военные годы не будем исключать из возраста. Помнишь, как мы слушали рассказы старших, завидовали им, что они уже были героями. И про наши боевые годы вспомнят.

— Ладно, Танюшка, пусть будет по-твоему.

— Видишь, какой я агитатор, — шутливо заметила она.

Сашок обнял ее. Они помолчали, словно прислушиваясь к тому, как стучат сердца, а бились они сильно и часто.

— Видимо, это вечный вопрос, — медленно начал он, — какой будет жизнь после войны? А очень хотелось бы знать!

— Помнишь «Чапаева», Сашок? Такой вопрос и Петька задавал Василию Ивановичу. «Чу́дная будет жизнь, ребята», — ответил Чапаев. Чу́дная будет жизнь! Это уже я тебе отвечаю, Сашок!

— До чу́дной жизни еще немало трудных месяцев, Танюшка…

— Да, — согласилась с ним Таня и тут опять вспомнила «Чапаева» — картину, которую она очень любила и с концом которой не была согласна: ей хотелось, чтобы Василий Иванович Чапаев выплыл, выбрался на тот берег… Пусть даже вопреки правде! — А помнишь, Сашок, как Петька спрашивал у Чапаева: «А ты, Василь Иваныч, всего мира вооруженными силами командовать можешь?» — «Не могу, — говорит, — языка не знаю».

— Чудак он, Петька! Командующего вооруженными силами всего мира и быть не может. Если во всем мире будет Советская власть, тогда солдаты не нужны. На хулиганов и милиции хватит.

За окном становилось все шумнее и шумнее. В темном шелонском небе плавали голубоватые лучи прожекторов; прожекторы, зенитные пушки, пулеметы и многое другое привезли с собой эсэсовцы. Промаршировали солдаты, гулко чеканя шаг по булыжнику: наверное, сменялся караул. Кто-то насвистывал походный марш. Протяжно завыла собака. Прогрохотал легкий танк, возвращавшийся из очередного объезда вокруг Шелонска.

— Только бы удача завтра, Танюшка, — прошептал Сашок.

— Давай спать со сжатыми кулаками. И завтра ходить, сжав кулаки: это, говорят, к удаче.

— Ты же комсомолка, Танюшка, а веришь в старые приметы, — добродушно проговорил Сашок.

— Отсталых мыслей у меня нет. Я хочу для тебя самого хорошего!

— Спасибо, Танюшка!

Она приложила ладони к его щекам, долго смотрела ему в глаза, смотрела и приговаривала:

— Какой ты у меня хороший, Сашок!.. Лучший на нашей улице. Во всем Советском Союзе лучший!.. На целом свете лучше тебя нет!..

Он тоже смотрел на нее, тонкую, нежную, какую-то особенную, воздушную, чистую. Не удержался, опять прижал к себе — она покорно прильнула к нему, — поцеловал в пухлые, такие милые губы. Она смотрела на него счастливыми, широко раскрытыми глазами.

— Скорей бы!.. Быть вместе, Танюшка… и уже никого не бояться… Скорей бы! — говорил он, целуя ее осторожно и неслышно.

2

С утра Сашок чувствовал себя неспокойно, а после обеда у него начался нервный озноб: в комнатушке тепло, а лихорадит. Потрогал голову — температура нормальная. «Волнуюсь, — подумал Сашок, — вот и трясет». Потом все улеглось. Сашок теперь жил одним желанием: скорее бы!

Он слышал, как шумно входили офицеры в зрительный зал и заполняли места, как щеголевато стучали каблуки их сапог… Наконец все угомонилось, и тогда же в комнатушку по соседству с будкой киномеханика, где Сашок обычно перематывал пленку, долетели звуки музыки — начался фильм.