Анатолий Штейгер - Мертвое «да»

• Название: Мертвое «да»
• Автор: Анатолий Штейгер
• Издательство: "Мнемозина"
• Жанр: Культурология
• Год: 2009

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».

В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З. Гиппиус, письма к З. Шаховской и избранные страницы эпистолярного романа с М. Цветаевой.

Орфография и пунктуация в основном приведены в соответствие с нормами современного русского языка.

---

АНАТОЛИЙ ШТЕЙГЕР. МЕРТВОЕ «ДА»

Алла Головина. Предисловие

Анатолий Сергеевич Штейгер родился 7 июля 1907 года в отцовском имении Николаевка бывшей Киевской губернии. Семья Штейгеров принадлежала к старинному швейцарскому роду, одна из ветвей которого поселилась в России еще в начале 19-го века.

Его детство протекало летом в украинской усадьбе, зимой — в Петербурге-Петрограде, а затем — в Константинополе. Шестнадцати лет Анатолий начал самостоятельную жизнь. Судьба привела его сначала в Германию, а потом — в Париж, где он провел несколько лет и куда постоянно наезжал в предвоенные годы.

Путь в литературу он начал несколько необычно, — уже в раннем возрасте он пробовал писать исторические романы, которые несли на себе естественную печать детскости. Но с 16-17-ти лет он всецело посвятил себя поэзии. Среди его глубоких поэтических привязанностей — А. Блок и О. Мандельштам, Г. Иванов и А. Ахматова и, конечно же, Марина Цветаева, с которой он состоял в недолгой, но чрезвычайно интересной переписке.

Как человека утонченной культуры его одинаково привлекали и старина, и искусство, и экзотика, и природа. Совершенно естественно при этом, что так называемый «новый мир», будь то коммунизм в России или фашизм в Германии, вызывали у него поначалу грустную иронию, а под конец — ужас и отвращение.

У него, одновременно замкнутого и общительного, было мало близких друзей, но принимали его повсюду, и дружил он с людьми всякого званья и национальности.

Его короткая жизнь была часто мучительной и трудной, но всегда — на редкость насыщенной. «Все столицы видели бродягу», — писал он, — но ему были знакомы и старинные итальянские города, и албанская экзотика, и бессарабская или чешская деревня. Только война и болезнь заперли его в Швейцарии в последние годы жизни. Свою смерть он предвидел и предсказал. Умер А. С. Штейгер 24 октября 1944 года погребен в Берне в общей могиле с отцом и матерью.

Настоящее собрание стихов [1] было им самим подготовлено во время войны, когда, подавленный происходящим, он сознательно отказался от творчества.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ЭТОТ ДЕНЬ (Париж, 1928)

Моей сестре

«Снова осень, и сердце щемит…»

Снова осень, и сердце щемит —
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь далеко в захолустье.

Очертания острые крыш…
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак… Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.

Вдаль уходят пустые поля,
Темнота опускается ниже…
Как ни странно, но все же земля
С каждым годом нам будто все ближе.

«Господи, я верую и жду…»

Господи, я верую и жду,
Но доколь, о Господи, доколь,
Мне терпеть душевную нужду,
Выносить сомнение и боль?

Каждому — заслуженный удел,
Каждому — по силам благодать,
Почему-то я лишь не сумел
В этом мире счастье угадать.

Только я… А в чем моя вина?
Только я… А в чем мои грехи?
Но одна отрада мне дана —
Я пишу рассказы и стихи.

И в стихах, рассказах, наяву,
Темной ночью, на рассвете, днем,
Я одно заветное зову,
Я тоскую только об одном.

Я не знаю имени его,
В памяти — неясные черты.
От Тебя ж не скрыто ничего,
Ты всесилен и всезорок Ты.

Все видать, я верую, с небес,
Небесам не надобно огня,
Сотвори же чудо из чудес —
Маленькое чудо для меня!

«Не надо сердцу старых скреп…»

Не надо сердцу старых скреп,
Мне путь иной теперь указан.
В поля, в поля! Червонный хлеб
Еще не скошен и не связан.

Не надо слов и звонкой лжи,
Простым останусь и веселым.
Благоуханье сонной ржи
Уносит ветер спящим селам.

В поля, в поля! Сиянье звезд
Залило радостную землю.
Не надо думать! Снова прост,
Я всех люблю и все приемлю.

«Идти за светлым от росы…»

Идти за светлым от росы
Холодным и звенящим плугом,
Поет последний вздох косы
Над голубым и влажным лугом.

А облака как журавли
Плывут в сияющую просинь,
Мы утомились, мы легли —
Нас опьяняет запах сосен.

И небо чище, голубей,
И мы покорнее и проще…
Летает стая голубей
Над засыпающею рощей…

«Как ветер — вперед и вперед!..»

Как ветер — вперед и вперед!
Но ветру — всегда непокорным.
Под легкою поступью лед
Становится зыбким и черным.

Под воду уходит стезя,
Взбирается льдина на льдину,
С одной на другую скользя,
Преграды разрушу и сдвину.

По льдинам, по хрупкому льду,
Как ветер, но ветра свободней —
На берег далекий взойду,
Покорный лишь воле Господней!

«Я в горах. Улегся зной…»

Я в горах. Улегся зной.
Ни о чем мечтать не надо,
В темно-синей чаще хвой
Бродит медленное стадо.

Запах праздничной земли —
Здесь смеются, а не пашут,
Яхта белая вдали
По волнам веселым пляшет.

Льется тихий лунный свет,
Блещет млечная дорога,
И тоски вчерашней нет,
Но и радости — немного…

Cabris

НЕЖНОСТЬ

1. «Не в памяти, а в нежности…»

Не в памяти, а в нежности
Остался острый след,
Доныне по безбрежности
Лечу былому вслед

И думаю, и думаю,
Хоть знаю — не вернуть.
Благослови тоску мою,
Полуночная жуть!

2. «Памяти изменчивой не верьте…»

Памяти изменчивой не верьте:
Поседев, былое не отдаст.
Только нежность сохранит от смерти,
Никому на свете не предаст.

Только нежность. От прикосновенья
Родилась и выросла она,
Только быстрой нежности мгновенья
Опьяняют благостней вина.

Ей одной изверившийся, — верю,
Клятвой нерушимой не свяжу,
Самое заветное доверю,
Самое заветное скажу!

Quai Voltaire

Опять сентябрь, и воздух снова чистый,
И в бледном небе стынут облака,
Уносит вдаль безжизненные листья
Спокойная и мутная река.

Стена в стене. Вознесшиеся стены.
Чужой асфальт и холоден и сер.
На пьедестале у зеленой Сены
Скривил лицо насмешливый Вольтер.

Привычный шум. Шуршат автомобили.
Холодный свет сентябрьской синевы.
О, если б мы хотя на час забыли
Теченье величавое Невы!

И этот день… Его забыть нет силы,
Когда впервые, рано поутру,
Меня тропинкой снежной подводили
К надменному и грозному Петру.

Моей тоски и нерушимой веры
Я никому на свете не отдам.
Тоска, тоска! А черные химеры
Смеются на высокой Notre-Dame.

Pere-Lachaise

Пройдут года, и слабо улыбнусь
Холодными и бледными губами:
Мой нежный друг, я больше не вернусь
На родину, покинутую нами.

Мне суждено на чинном Pere-Lachaise
Глядеть в чужое палевое небо,
И я тоскую… Мраморных чудес
Прекрасней поле скошенного хлеба.

И этот холм, откуда поутру,
Лишь небосклон слегка порозовеет,
Так ясно видны села по Днепру
И ветерок благословенный веет…

Но я напрасно думаю и рвусь,
Мой нежный друг — неумолима тайна.
О, милая, покинутая Русь!
О, бедная, далекая Украйна!

ЦАРСКОЕ СЕЛО