Филипп Робинсон - Маска свирепого мандарина

• Название: Маска свирепого мандарина
• Автор: Филипп Робинсон
• Жанр: Проза

Содержание и стиль романа английского писателя Ф. Б. Робинсона «Маска свирепого мандарина» (Ph. B. Robinson «Masque of a savage mandarin», 1969) можно описать в двух словах, что автор и сделал, снабдив его подзаголовком: «фарс ужасов». Черная комедия, неизменно популярный в англоязычной культуре жанр, здесь предстает как ернический Гранд-гиньоль, образец литературного поп-арта времен «swinging London» и фильмов Лестера, а фантасмагорический сюжет, вариация на тему доктора Джекила и мистера Хайда, — несчастный неудачник, взбунтовавшийся Кандид, таинственным образом преобразившийся в безумного гения, выявляет «высшее я» в своем ничего не подозревающем соседе, образцовом среднем горожанине, постепенно уничтожая его мозг, — служит поводом для серии пародий и намеков на все, что было на слуху в те годы.

Несмотря на некоторую устарелость приемов и неактуальность аллюзий, содержащихся в пародийных, фарсовых и жутковатых сюрреалистических сценках, из которых складывается роман, эта забавная антитеза многозначительно-серьезного «Коллекционера» Фаулза прекрасно читается и сейчас, а нюансы, сообщающие ему особый колорит, можно и не замечать: он отлично воспринимается как не лишенный здорового садизма образец прозы в духе (но не в стиле) популярных современных авторов, или фантазий Джина Вульфа и Блейлока.

Книга очень забавна, написана достаточно элегантно, автор нигде не испытывает терпение читателя и действительно соблюдает издевательское обещание о полном отсутствии натуралистических сцен и насилия в своем романе.

---

Опустив голову, он окинул свою паству свирепым взглядом. Туман клубился, обволакивал землю, и Коду показалось, что обелиски склонились, охваченные стыдом, а урны ерзают и покачиваются на своих каменных основаниях. Проповедник театральным жестом зажал двумя пальцами нос, и продолжил.

"Фу! — с отвращением вскричал он. — Неужели не чувствуете вы свой смердящий дух? Дух вожделения и протухшей похоти, застарелых злодейств и гниющих желаний — неужели он не бьет вам в нос так же, как мне? Или вы настолько погрязли в грехе, что не чуете собственную вонь? Да! Да, вы воистину достойны вечного проклятия, ибо даже сейчас я вижу, как касаетесь и ласкаете вы друг друга, как льнете и сплетаетесь в нечестивой борьбе…" — и, к вящему удивлению Кода, памятники, словно ожив под влиянием могучей силы проповеди, действительно стали шевелиться, толкаться и налегать на стоящих рядом, то ли в экстазе любовной игры, то ли в смертельном соперничестве; одни, побежденные и униженные, валились набок, другие, ликуя, простирались к темному небу.

Что, если они на самом деле живые? И повторяют те уродливые, ничтожные игры, которыми когда-то тешили себя лежащие под ними кости?

"Возможно, в этом и есть истинный смысл так называемой "жизни вечной"?" — думал Код. Неужели мы обречены и на том свете продолжать свою земную борьбу? Неужели сила Человека так велика, что он способен одушевить даже каменные изваяния, которые поставлены в память о его мнимой смерти? Неужели нет для Него покоя, нет отдыха даже под землей?

Он прервал свои размышления, осознав, что "священник" закончил проповедь и теперь призывает паству, дабы очистить души, засвидетельствовать свою преданность богу.

"Я верую, — произнес он нараспев, — в Господа, Отца Всемогущего, Создателя Земли и Рая…" — тут он замолчал, словно ожидая, когда слушатели повторят слова за ним, и в этот момент Код пожелал вмешаться. Надеясь спровоцировать диспут, идеологическую дуэль, он решил бросить вызов незнакомцу.

Выйдя из своего укрытия, он подошел к проповеднику, стоявшему на шесть футов выше него. Поднял свой фонарь и так же торжественно возгласил: "А я верую в бензпирен,[6] разрушитель клеток и веселья!"

Проповедник в ужасе уставился на него и чуть не свалился со своей импровизированной кафедры. В первое мгновение он наверняка решил, что перед ним один из его подопечных мертвецов, внезапно восставший из гроба, и как ни странно, сильно перепугался. Он со страхом вгляделся в неясную фигуру и перекрестил ее. Потом, дрожащим голосом:

"Призрак, кем бы ты ни был, — прохрипел он, — именем Господа заклинаю тебя — прочь отсюда! Изыди, сгинь с глаз моих! Кости твои сгнили, а вены иссохли!"

Словно по сигналу, на небе снова появилась "блудница"-луна, и залила своими бесстыдно яркими лучами двух человек, стоявших среди надгробий. Теперь проповедник хорошо видел того, чей смутный силуэт вырисовывался за слепящим огнем фонаря (призрак с фонарем?): шляпу и плащ, мотыгу и лопату. Ситуация сразу предстала перед ним в новом свете. Решив, что перенесся во времена гробокопателей, когда убийцы Бэрк и Хэр продавали трупы жертв анатомам, он яростно погрозил нечестивцу кулаком.

"Разве мало они страдали? — срывающимся голосом прокричал он. — Неужели даже здесь ты осмелишься потревожить их покой?"

"А ты — что делаешь ты? — спросил Код, удивленный таким внезапным проявлением заботы "священника" о своей мертвой пастве. — Разве ты сам только что не потревожил их покой?"

Проповедник будто не услышал.

"Значит, теперь ты хочешь безжалостно располосовать и расчленить их, чтобы потом использовать для нужд твоей дьявольской науки? — душераздирающе завизжал он. — Нет! Прочь, мерзкий похититель тел! Прочь, я сказал!"

Он так резко взмахнул рукой, приказывая незнакомцу уйти, что ермолка упала на землю. Теперь уже Код изменил свое отношение к происходящему. Проповедник оказался совершенно лысым — точь-в-точь как Роджерс! — и вдобавок, хотя сам он был тщедушным и тощим, словно скелет, сиявший в лунном свете голый череп выглядел таким ухоженным и соблазнительно округлым! Но главное — его форма и размер на вид такие же, как у Объекта, отметил охваченный радостным волнением Код.

И тут нашего героя вновь осенила блестящая идея. Он мгновенно преобразился, так что стал зримым воплощением силы и власти. Величаво ступая, сделал несколько шагов направо, потом налево, рисуя в воздухе каббалистические знаки. Наконец низким звучным голосом объявил:

"Проповедник, знай:
Все мертвецы мудрее нас, живых.
Открыта для глазниц пустых
Незримых измерений вереница;
А их невыразительные лица
Таят красу превыше красоты;
И локоны, под цвет златой мечты,
Хранят тягучий, словно призрак лета,
Парфюм увядшего расцвета.
Их разум беспределен, черепа
Поют, наступит лишь вечерняя пора…
С закатом ветры собираются домой
Шальными мыслями устав носиться над страной
И для ночлега череп изберут родной,
Здесь эолийский их приют, покой, Морфей,
Здесь Мемнон их, здесь их Орфей,
И Аттис, и Адонис, и Персей".

"Священник" стоял не шелохнувшись. Он склонил голову, смиренно сложил руки на груди. Несколько мгновений Код молча изучал его, и наконец перешел в атаку.

"А ты, проповедник, — воскликнул он яростно, — кто ты такой, чтобы порочить эти бедные души? Кто ты такой, чтобы судить их? Ты что, сам безгрешен? Нет, конечно нет! Нет, ибо я собственными глазами вижу позорнейшего зверя над твоим челом — он являет мне всю свою мерзость в твоем бесстыдно обнаженном черепе! Как смеешь ты проповедовать покоящимся здесь несчастным, если не можешь даже прикрыть средоточие собственной похоти!"

Проповедник поднес руки к голове и нервно потрогал ее.

"Вот видишь! — в бешенстве загремел Код. — Ты не в силах сдержать свои распутные пальцы, которые при посторонних ласкают позорное место! О чем ты только думаешь, ты, взрослый человек! Ты что, малое дитя или полоумный? Или ты совсем не владеешь собой? Приведи себя в порядок, презренный грешник! Сию же минуту прикрой свой срам, или сам Дьявол унесет тебя в глубочайшую из адских бездн!"

"Мой срам? — запинаясь промямлил проповедник, все же обхватив голову руками в тщетной попытке спрятать свой лысый череп. — Но сэр, вы ведь не хотите сказать, что мозг…"

"Ах ты, бесстыжий! — простонал Код. — Как смеешь ты произносить вслух такие грязные слова! Ты прекрасно понимаешь — не можешь не понимать, — что человеческий… гмм… орган мышления — самая непристойная, самая отвратительная часть тела, более всего склонная к распутству и мерзости! И что голову прежде всего надлежит прикрывать в любое время, особенно когда проводишь, — чем ты, кажется только что занимался, — богослужение! Но ты ведь наверняка знаешь все, что я сейчас сказал? Тут даже между Римом и схизматиками нет никаких разногласий!"

"Я не понимаю вас, сэр, — робко произнес проповедник. — Святой Амброзий говорит, что мозг…"

"Опять! Опять это слово! — заткнув уши, взвизгнул в неистовстве Код. — Неужели тебе нужно объяснять, что такое… орган мышления? Неужели нужно?"

"Ну хорошо, слушай! Затвердевшая масса липких сперматозоидов! Разве ты не знаешь, что так называемое "белое" и "серое" вещество — эвфемизм библейской "проказы"! Разве ты не читал о том, как отвратительные клетки, извергнутые в неистовых спазмах, век за веком карабкались по позвоночному столбу обезьяны, пока не засели внутри черепа, где, по Божественному соизволению, эволюционировали, образовав главный орган человеческой похоти — гнездо червей, сладострастно сплетенных в один большой ком!"

"Как можешь ты пребывать в неведении? — тем более здесь, в этом священном месте, где уже столько лет так называемый "разум" вызывает лишь праведный гнев и ужас! Нет, не можешь, не имеешь права! Ибо мне даже представить себе страшно, какие картины, порожденные орудием Сатаны, возникали пред твоим внутренним взором! И насколько чаще ты грешил мыслью, чем поступком!"

"Подумай, подумай хорошенько над моими словами! — провозгласил он. — И покайся, пока еще не слишком поздно, пока первозданный Змей не выполз из гнезда, которое свил внутри твоего черепа, и не утащил туда, где пылает Вечный Огонь!"

Код полностью убедил проповедника. Тот упал на колени на краю помоста и, сжав руками голову, зарыдал от стыда. Он походил на грязную изувеченную ворону.

"Что я должен сделать? — срывающимся голосом выкрикнул он. — Что должен сделать, чтобы спастись? Поведай мне, господин мой!"

Его голова теперь оказалась совсем рядом. Код удовлетворенно оглядел сияющую розовую макушку, которую "священник" безуспешно пытался прикрыть.

Помолчал немного.

Наконец — "Ты должен кастрировать себя", — произнес он негромко и мрачно.