Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...

• Название: И снова уйдут корабли...
• Автор: Леонид Почивалов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Автор по командировкам центральных газет много раз уходил в море на советских и иностранных торговых, рыболовных и пассажирских судах, участвовал в четырех дальних экспедициях на борту научного судна «Витязь», а затем на сменившем его современном корабле, носящем то же гордое имя. Л. Почивалов побывал на всех широтах Мирового океана, ему довелось высаживаться на берегу острова Новая Гвинея в стране папуасов, принимать участие в исследованиях таинственного Бермудского треугольника, в антарктической экспедиции, он спускался в батискафе на дно океана в поисках следов легендарной Атлантиды.

Во время своих путешествий писатель встречался со многими людьми яркой и необычной судьбы, с выдающимися государственными деятелями, известными учеными, путешественниками, деятелями культуры. Эти встречи, яркие впечатления путешествий и легли в основу сборника.

---

— Вы им пользуетесь?

Он рассмеялся:

— Нет, конечно! Просто память об одном человеке, которого, увы, уже нет в живых.

Он на секунду задумался, задержав руку на крантике самовара.

В этот момент задребезжал звонок в телефонном аппарате на письменном столе. Мой хозяин не торопясь подошел к столу, спокойно поднял трубку, спокойно обронил в микрофон:

— Капитан.

Выслушал чье-то короткое донесение, кивнул:

— Понял.

Кладя трубку на место, сообщил:

— С мостика звонили. Локатор уже нащупал Кубу. — Взглянул на меня вопросительно — Вы раньше бывали на Кубе?

— Нет!

— И я впервые… — Он улыбнулся широко и счастливо. — Выходит, Куба для нас с вами еще неоткрытый остров.

А на Родине снег

Универсальные магазины в центре города, и добраться до них не так-то просто. Гурьев поймал развалюху-такси, в котором пахло кислятиной, а шофер-старик, разморенный зноем, клевал за рулем плоским африканским носом и временами тяжко вздыхал, обнажая беззубый рот. Должно быть, невеселая у старика жизнь. А может быть, он вовсе и не старик. Наверняка моложе Гурьева. Здесь к сорока годам ресурсы человека подходят к концу. Африка!

На подъезде к центральным улицам натолкнулись на трэфик — густой поток автомобилей, который двигался с черепашьей медлительностью.

…Нелепая потеря времени! А у Гурьева всего два дня… Он расплатился с таксистом, дал ему вдвойне, поскольку канун рождественских праздников — так здесь положено. Решил пешком — так быстрее.

Белые в этом городе не слоняются по улицам. Белые состоятельны — у них у всех автомашины. Да и ходить пешком им здесь непросто. Только увидят белокожего, как тянутся к нему со всех сторон: ботинки почистить, чемодан поднести, продать какую-нибудь безделицу… В городе полно безработных.

Гурьев не любил бывать в городах. После морских просторов ему в городах тесно, неуютно, воздуху не хватает. А тем более в чужом тропическом городе, где все непривычно, непонятно, а иногда и враждебно. Воздух будто загустел, превратился в липкий туман, тяжко набивается в легкие, сдавливая дыхание. На зубах похрустывает песок. Неделю назад ярко-голубое небо тропиков вдруг потеряло блеск, вроде бы закоптилось, плавает в нем солнце желтой мутной кляксой. Это из Сахары пришел к берегам Атлантики недобрый гость — ветер хроматан, приволок с раскаленных просторов великой пустыни тяжелые тучи песчаной пыли. И будет дуть много дней.

Конец декабря… В Западной Африке начало самого знойного сезона. Шагая по набережной, Гурьев старался прятаться под жидкую косматую тень пальм. На черных валунах, что торчали из воды вблизи берега, разбивались волны, и над берегом висела душным банным паром водяная пыль. Гурьев вздохнул: тяжко будет сейчас и в океане! Тяжко! И ничего ты с этим не поделаешь! Терпи! До конца контракта еще год.

Через три дня крисмас — католическое рождество, через десять — Новый год. С трудом верится: такая жарища и Новый год! В больших универсальных магазинах над прилавками рекламные Деды-Морозы. У них белые ватные бороды и морковно-красные, словно ошпаренные, лица, с которых глядят на покупателя ошалело выпученные глаза. Такое впечатление, что нашего северного дедушку Мороза по ошибке занесло в тропики и он никак не может очухаться от ужаса. Щепотки ваты, посыпанные крупной солью, у его ног изображают рождественский снег. Надо же! А настоящего снега здесь люди и не видывали! Ничего холоднее мороженого не знают.

И вдруг Гурьеву стало грустно. Где-то там, на другом конце света, на родных ленинградских улицах звонко хрустит свежий снежок под каблуками прохожих. И люди тоже торопятся в магазины, и несут на плечах елки, не жгуче-зеленые, химические, как здесь, а настоящие, пахучие, из леса, с сережками сосулек на ветках… Как там у него дома? Здоровы ли? Как мать? Последний месяц хворала. Уже год, как не видел их. Но сейчас пришел в магазины выбирать новогодние подарки не им — жене, дочери, матери. Их он увидит нескоро. Подарки нужны на судне африканцам.

Тридцать пять человек на борту, и каждому нужно вручить что-то, хотя бы пустячок. Иначе нельзя. Ждут! Для них внимание капитана дорого, тем более белого иностранца.

Гурьев ходил от прилавка к прилавку, скупал зажигалки, носовые платки, брелки… Для Павла Чугаева, своего механика, единственного соотечественника на борту «Марины», выбирал подарок особенно тщательно. Нужно что-нибудь типично африканское, желательно маску. Пристрастился Павел собирать местные поделки из дерева, особенно маски. Немало денег тратит на это.

В случайном магазинчике на набережной нашел то, что хотел. «Из Камеруна!» — важно сообщил хозяин и взвесил маску на ладони. Черное дерево! Без обмана! Многие африканские маски устрашают: зубасты, глазасты, демонов напоминают. А эта, камерунская, вовсе и не маска — просто вырезанная из черного дерева прекрасная голова юной африканки. Нежный овал лица, чувственные полные губы, широкие и чуткие, как у серны, ноздри… Пусть повесит в каюте и любуется! Как раз для старого холостяка! И хотя стоила дорого, без колебаний отсчитал бумажки довольному хозяину лавчонки — наверняка запросил торговец с белого вдвойне. Приход Нового года — праздник большой, а моряку к праздникам надобно относиться с уважением. Они для него редки. Тем более речь идет о Павле Чугаеве, его товарище.

Надо же так случиться! Только о нем подумал, и вдруг он сам собственной персоной! Едва Гурьев вышел из магазина, как на той стороне улицы в мелькании темных лиц увидел что-то посветлее. На белого в этих краях невольно обращаешь внимание как на редкость. И это нечто светлое оказалось физиономией Павла — круглой, щекастой, лоснящейся удовольствием и добротой. Широко шагая по тротуару, Павел куда-то торопился, и его упорно направленный вперед взор свидетельствовал о непреклонной решимости. Под мышкой у Чугаева торчало нечто, завернутое в серебристую оберточную бумагу, в которую сейчас перед праздником, пакуют в солидных супермаркетах дорогие покупки. Гурьев про себя усмехнулся. Ясно: ходил сюда за тем же, что и он, Гурьев. И нечто, запакованное в серебристую бумагу, скорее всего, предназначается ему, Гурьеву. Через несколько дней уже в открытом океане в новогоднюю ночь они сойдутся в капитанской каюте, выложат на стол свои подарки и, поздравляя друг друга, обнимутся по-братски, два советских моряка на чужом африканском судне.

Хорошо, что не заметили друг друга! А то бы не выпутаться из неловкости. Сейчас ему, Гурьеву, лучше всего пойти на соседнюю улицу, такси ловить там и держать курс на окраину города к небольшой моряцкой гостинице, где живут и он, и Павел, и еще пятеро наших моряков, что служат по контракту в местной государственной рыболовной компании. Главное, к гостинице подъехать пораньше Павла — как бы не столкнуться с подарками в дверях. Пойдут каждый в свой номер, чтобы вскоре встретиться в вестибюле и в этот предпоследний день отправиться в недалекий приморский отель, провести в его баре пару часиков — выпить по кружке пива.

До туристского отеля им идти не больше километра вдоль берега моря. Солнце клонилось к закату, но жара, кажется, стала еще гуще. На песчаные берега с грохотом накатывались крутые океанские волны. Короткое касание щеки струйкой свежего морского ветра как грустное напоминание о родных северных широтах.

Сегодня вечером должен быть последний в этом году самолет из Москвы. Прошлый прилетал неделю назад и писем Гурьеву не привез. Неужели и с этим не окажется?

На душе у Гурьева неспокойно. Письма привезут с аэродрома не раньше девяти… Времени в избытке, куда его девать? В такую жару ничего не хочется делать. Приткнуться бы в тени и не шевелиться.

Отель «Континенталь» на берегу океана возвышался гигантским утесом с сахарно-белыми пластиковыми склонами, прочерченными синими прожилками окон. Однажды Гурьев с Чугаевым заглянули туда — роскошь несусветная! Такой раньше и не видывали. Все по «последнему слову». Начиная с входных дверей. Двери эти — две огромные створки из толстого стекла. Подходишь — и створки сами по себе расходятся в стороны, пропуская посетителя, а за его спиной снова смыкаются. Будто по щучьему велению. Стены в отеле из черного дерева, перила из бронзы, темный высокий потолок осыпан хрустальными светильниками, будто небо звездами, под ноги стелются пушистые, как дамские манто, ковры, а за воротничок рубашки забирается прохладный, почти студеный ветерок из отдушин мощного центрального кондиционера.

Ради интереса приценились у портье к стоимости номера. С видом на океан пятьдесят, с видом на город — сорок. Это за сутки! Надо же, у них на судне матрос-африканец зарабатывает столько же — за целый месяц. Этот прохладный рай по карману только толстосумам. Капитанам рыболовных траулеров здесь делать нечего.