Андрей Максимов - Дом Туситалы

• Название: Дом Туситалы
• Автор: Андрей Максимов
• Жанр: Детская проза

---

Глава первая (начало)

В которой автор пишет три первых фразы

Как известно, самое трудное: написать первую фразу. Поэтому на всякий случай я заготовил три начала.

Первое было такое.

Роберт Луис Стивенсон принадлежит к тем писателям, о которых слышали все, читали[1] — немногие и почти никто ничего не знает.

Это начало было неплохое, но нескромное: получалось, что никто, мол, не знает, а я знаю.

Имелось в запасе второе начало для повести. Оно звучало так.

Ричард Олдингтон свою замечательную книгу о Стивенсоне назвал «Портрет бунтаря». Прочитайте ее, в ней — вся жизнь великого писателя. Мы же расскажем о сравнительно небольшом, хотя и очень важном, отрезке его жизни — о последних годах на острове Самоа. Это ни в коей мере не жизнеописание, скорее легенда. Туситала, или Сочинитель Историй (так называли Роберта Луиса Стивенсона туземцы), станет главным героем нашего повествования. Впрочем, если быть до конца точным, главным героем станет дом Туситалы. Может ли дом быть героем? По-моему, вполне… Если, конечно, дом живой…

Это начало было куда скромней. Но в нем явно сквозило нечто извинительно-объясняющее. Может, и стоило бы что-то объяснить в этой повести, но не с первых же страниц! Зачем объяснения по поводу того, чего нет? Время объяснений пока не наступило.

И, наконец, у моего рассказа было третье начало. Безусловно, самое замечательное, ибо принадлежит не мне, а моему герою. Если автор возымел наглость взять прототипом главного героя историческое лицо, — тут уж никак не обойтись без эпиграфа. Пусть эпиграф и будет началом.

«Какие трагедии непонимания и несовершенства разыгрываются в мире людей: здесь властвуют возведенная в систему несправедливость, трусливое насилие, предательские злодеяния и нестерпимая слабость. Человек обречен на поражение своих попыток быть нравственным, и все же попытки эти продолжаются, трогая нас своей неутомимостью… Пусть для веры нашей будет довольно, если мы понимаем, что все живое стонет в смертной своей бренности, стойко, неотступно борется — не может же все это быть напрасно. 1888 год».

Эти слова Стивенсона лучшее начало. И хватит для первой главы. А все, что мы в ней не объяснили, объясним позже.

Пока же начало у повести есть и можно переходить к делу.

Глава вторая

в которой появляются Джон Сильвер, Туситала и другие, не менее действующие лица

Он почувствовал: кто-то очень настырный и злой выкручивает его легкие, выдавливает из них кровь и когда она уже хлынула горлом и зеленый самоанский день мгновенно канул в темноту — оттуда, из темноты, вышел одноногий человек, одетый в просторный красный плащ.

«Это ты, Джон Сильвер? — испуганно спросил Туситала. — Ты пришел за мной?»

А вокруг уже суетились люди: кто-то укрывал его пледом, кто-то мчался за лекарствами… В углу комнаты стоял высокий, широкоплечий самоанец, на его щеке красовался длинный ножевой шрам.

Но Туситала не видел всего этого. У него перед глазами колыхалось красное марево — красный плащ Джона Сильвера, и, значит, снова предстоял страшный этот диалог, который всегда приносил нестерпимые физические мучения.

— Но почему именно ты, Джон Сильвер, стал посланником моей болезни? — выдохнул Туситала.

Сильвер ничего не ответил, лишь улыбнулся — чуть презрительно и высокомерно.

— Ты, созданный из моей фантазии, чувств и нервов, собираешься увести меня из этого мира? Где справедливость? — продолжал задавать свои вечные вопросы Туситала. — У моей болезни были разные посланники: жестокий ветер хотел выдуть из меня душу — я до сих пор боюсь ветра. Красный туман застилал мне глаза, и мне казалось: я останусь в этом тумане навсегда. Страшные человечки танцевали передо мной жуткий танец, и я чувствовал, как мои легкие раздираются на куски. Так было с самого детства… Но в последнее время ко мне приходишь только ты, Джон Сильвер. И я хочу знать: почему?

— Всему свой срок, создатель. Всему свой срок. Когда-нибудь я приду к тебе и скажу: «Сдается мне, твое время кончилось». И тогда мы уйдем вместе. Ты понимаешь, куда мы пойдем?

— Нет, Джон Сильвер, расскажи. Сколько помню себя — все время болею и все время думаю: куда же девается человек, когда умирает?

Но Джон Сильвер ничего не ответил. Лишь, скрипя костылем, шагнул из темноты, протянув свободную руку к Туситале. Туситала непроизвольно отшатнулся.

Фэнни, увидев, как муж дернулся на кровати, положила руку ему на лоб.

Фэнни — невысокая смуглая женщина, прекрасная той спокойной и величественной красотой, которая не лезет настойчиво в глаза и потому не вызывает случайных слов восхищения, но если уж пленяет — навсегда.

— Как странно, обратилась Фэнни к своему сыну, молодому и чрезвычайно энергичному человеку. — Почему, когда кровотечение из горла у него чуть останавливается, он шевелит губами, будто разговаривает с кем-то?

Ллойд ничего не ответил. Он слишком хорошо знал свою мать и понимал, когда она говорит для того, чтобы получить ответ, а когда — лишь потому, что не в силах сама справиться со своими размышлениями. Фэнни хотела знать о своем муже все, даже его мысли. Впрочем, мысли прежде всего: кто, если не она, защитит Луиса от плохих дум? Ллойд понимал: то, что во время приступов Туситала уходит от нее, то, что творится с ним необъяснимое, приносило Фэнни настоящие страдания.

Туситала вскрикнул, губы его раскрылись. Фэнни наклонилась, почти касаясь ухом его губ, но ничего не смогла услышать, кроме стона.

— Так ты не забираешь меня пока? Не уведешь, добрый Сильвер? — Туситала попытался рассмеяться, но вместо смеха раздался стон. — Я не боюсь тебя, Сильвер, не боюсь смерти, но я не хочу уходить именно сейчас. Подожди немного, и я закончу его! Я создам! «Уир Гермистон» будет лучшей моей книгой! Брэксфильд[2] скажу тебе честно, будет помельче моего лорда Гермистона. У меня получается настоящий шотландский судья, которого можно ненавидеть, но не уважать — нельзя. Впрочем, тебе, наверно, это неинтересно, ты ведь не читаешь книг, Джон Сильвер?

— У меня другая профессия, создатель, — усмехнулся Сильвер. — И я желаю тебе удачи в твоем деле. Да поможет тебе бог или дьявол — не знаю уж, кому ты поклоняешься. Но помни: у тебя мало времени, а ты непростительно отвлекаешься. Когда ведешь корабль, нельзя одновременно пересчитывать звезды.

Перед его глазами стояло черное, густое марево, внутри которого светился огонек трубки Сильвера. И чем больше говорил пират, тем больнее становилось его создателю. Но не было в мире силы, которая могла бы заставить Сильвера уйти прежде, чем Сильвер решит уйти сам. И потому Туситала продолжил этот странный и страшный диалог. В этих диалогах Туситала всегда высказывал очень важное, что-то такое, о чем не то что никому не говорил писал и то не всегда…

— Ну что же делать, Сильвер, если эти люди удумали войну? — спросил Туситала. — Неужели я не сумею отговорить их? Представляешь, они перевели «Дьявольскую бутылку[3]» и теперь зачитываются ею. Так вот, я придумал, как с помощью этой бутылки…

— Делай, как знаешь, — перебил Джон Сильвер, которому было совершенно неинтересно, как отговаривают людей от войны. — Только сдается мне: здесь твоя последняя пристань.

Настала ночь: время борьбы звездного света с бездонной темнотой густых чащ. Свет падал в темноту леса и тонул в ней, но стоило ему прорваться, дотронуться звездными лучами до какой-нибудь одинокой поляны или дороги, как та сразу озарялась почти дневным светом. Звезды то и дело срывались с небесного купола: поглядеть, что же там, в земной темноте, и можно было бы загадывать множество желаний, но в усадьбе Ваи-лима[4] все в эту ночь были заняты другими делами.

На лестнице раздались легкие шаги — если бы снежинки имели ноги, у них была бы такая походка, — и на пороге комнаты, где лежал Туситала, появилась молодая служанка Фаума. Всем своим видом она показывала, что жизнь ее, в сущности, еше только начинается и очень приходится ей по душе. Одета Фаума, как всегда, была в яркую лавалаву[5], на шее красовалась гирлянда из красных душистых ягод и желтых листьев. Поняв, что ее одеяние смотрится чужим в пропахшей болезнью комнате, она застыла на пороге, испуганно посмотрела на Туситалу и прошептала:

— Любовь![6] Господин воюет со злыми духами? С каких небес берет он силы, чтобы жить?

Фэнни внимательно посмотрела на служанку.

— Иногда мне кажется, что болезнь родилась раньше мужа. Она стояла наготове и, как только Луис родился, бросилась на него и начала пить соки.

Черное марево перед глазами густело, превращаясь в сплошную непроглядную стену. Сильвер казался частью этой стены красным барельефом на черном фоне. Но вот он сделал шаг, еще один…