Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

• Название: Смерть титана. В.И. Ленин
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012003-6, 5-271-04182-4

Книга известного современного писателя Сергея Есина представляет собой, по словам автора, "первый психологический роман о жизни Владимира Ильича Ленина (преимущественно в форме гипотетических монологов главного героя и ближайших его соратников), гениальность которого, отрицаемая в наше постсоциалистическое время, будет подтверждена потомками".

---

Общественность давно заметила эти статьи народников, тем более что одна из самых первых в этом направлении была написана Николаем Константиновичем Михайловским, кумиром либеральной части общества. К его статьям прислушивались. Но то, что он начал выделывать вокруг теории Маркса, уму непостижимо. Он был главным записным «теоретиком», идеологом, и ему-то досталось в моей новой книжке больше всего.

Был еще один серьезный повод, который не позволял не ответить на эти статьи хотя бы в подцензурной печати. Общество чувствовало обаяние марксистской доктрины и все больше склонялось к ней. В этих условиях статьи Михайловского и компании выглядели не совсем чисто, в какой-то мере — как скрытый государственный заказ. Все это создавало боевое настроение для работы. Драка — это вообще мужское занятие.

В мое время в многочисленных и необязательно марксистских кружках было принято реферировать те или иные идеи, интересовавшие общество, книги, вызвавшие определенный отклик, отдельные политические тенденции и делать на эти темы доклады: узнал — расскажи близким, не жадничай. В этом была специфика интеллектуальной жизни интеллигенции. Достаточно равнодушно относясь к материальным условиям и не стремясь внешне повторять жизнь имущих классов — дворянства, предпринимателей и купечества, — интеллигенция много сил уделяла внутреннему миру, познанию философских и экономических закономерностей. Чаще всего эти собеседования происходили у кого-нибудь на дому. Реферат, вопросы, ответы, полемика, незамысловатый чай с покупными баранками или собственными ватрушками, здесь перекинулись шуточками, разошлись, обычно кавалеры провожали дам. Польза от этих собраний была велика, и молодежь это чувствовала. Во-первых, сама атмосфера умного и глубокого собеседования, которая обогащала и делала любую личность благороднее, во-вторых, циркулировавшие тут новые идеи оценивались, подхватывались, разрабатывались, отвергались или, наоборот, уходили в публику, в массу. Полезна здесь была и роль застрельщика, референта, делавшего доклад. И в первую очередь для него самого, потому что это была незаменимая серьезная школа и анализа, и публичного выступления.

В Самаре в 1892-1893 годах я часто брал на себя роль референта, в том числе касался и статей в «Русском богатстве», в то время волновавших, как я уже сказал, общественность. У меня всегда были подготовлены подробные тезисы и выписанные на отдельных бумажках цитаты, все выглядело достаточно академичным. Но сама стихия устной речи захватывала слушателей, в плену их держали не только идеи, но и остренькие оборотцы, энергичные сравнения. В этих выступлениях следовало особенно себя не сдерживать, говорить попроще и не бояться подсоленного русского слова. Здесь, наверное, и выработался у меня стиль, близкий к устной речи, к собеседованию с публикой. Но во время этих выступлений, неожиданно возникла у меня идея написать книгу, практически собрать ее из уже подготовленных рефератов. Конечно, книга требовала уточнений, более ясного и последовательного изложения, предельной четкости мысли. Возникло и название — «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Определенная издевка была, как я уже сказал, в дискредитации понятия «друзья народа», закованных мною в кавычки. Значит, «друзья народа» никакие не демократы? Значит, «друзья народа» всегда против идеи социальной? Широкой интеллигентной публике, не очень разбирающейся в конкретной сути народничества, все это казалось очень некруглым.

Молодость заставляет иногда человека совершать некоторые избыточные ходы. Книга, выходившая отдельными выпусками на гектографе, имела в нашей среде огромный успех. Естественно, никаким другим образом из-за цензуры она не смогла бы выйти. Это было определенное явление в общественной жизни той поры. И все же конец ее, последние фразы были скорее излишне пропагандистские, как мне деликатно говорили, риторические, навлекавшие на меня пристальный взгляд полиции, которая если не про все, то про многое дознавалась своими путями. «На класс рабочих и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность, — писал я в последнем, третьем выпуске, посвященном очередному жирующему на либеральных гонорарах «другу народа», г-ну Кривенко. — Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эта идея получит широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую борьбу, — тогда русский рабочий, — начал я подчеркивать и выделять «сильные», антиправительственные места в рукописи, — поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции».

Это было невероятно: я читал «Друзей народа» в петербургском марксистском кружке, скучную, на первый взгляд, теоретическую книгу, и она была выслушана с многозначительным вниманием. Мне вообще иногда думалось, что эта книга сыграла определенную роль и в моей личной жизни. Потому что Надежда Константиновна, с которой мы познакомились в конце февраля 1894 года на Охте, в Петербурге, «на блинах» у инженера Классона, мне кажется, как-то совершенно по-другому стала смотреть на меня после этого чтения в кружке осенью и потом довольно часто заговаривала со мною о «желтых тетрадочках», которые, кстати, ходили по рукам без подписи. Надежда Константиновна неоднократно мне говорила, что в этих «желтых тетрадочках» была поставлена цель борьбы. Возможно. Но писателя ведет не только логика мысли, но и тайная логика слов, текста.

Основное содержание «Друзей народа» — это все тот же спор об «особом русском пути», о том, произошло или не произошло расслоение крестьянства и кто — богатый крестьянин? Труженик, богатеющий вместе с обществом, или обычный мироед и эксплуататор? Это старый спор, где народники говорили о невозможности капитализма на русской почве без внешних рынков, а вооруженные Марксовой теорией и фактами статистики социалисты — и я в их числе — утверждали, что капитализм давно уже наступил. Этот спор был очень быстро до политической прозрачности решен историей, и к нему не стоит возвращаться, как к делу очевидному, даже в мемуарах. Все это отчетливо чувствовалось даже тогда и было почти ясно любому невооруженному, но и непредубежденному взгляду. Если не вслушиваться особенно в либеральную болтовню. Но отчего же тогда эта моя первая книжка имела такой огромный успех?

У публики всегда возникает, как я, кажется, уже говорил, повышенный интерес к публикации, где нападают на ее кумиров. А в моем сочинении я довольно дерзко обращался с г-ном Михайловским, позволившим себе прямые инвективы по отношению к теории Маркса. Он крутил словеса, путал социологию и экономику, обращался к особо мне ненавистной «человеческой природе», апеллировал к некой общей «морали». Этот социолог интересовался обществом и выяснял условия, при которых та или иная «потребность» человеческой природы получает «удовлетворение». Буржуазная дамочка, например, от подобных статей удовлетворяла свою потребность в возвышенной болтовне и била при этом свою кухарку по мордасам. В крайнем случае кухарку она могла и не бить, но тем не менее кухарка, по Михайловскому, остается с грязной тряпкой в руках, чтобы подтирать за дамочкой и подносить ей чай со сдобной булочкой. И при этом кухарка навсегда, заметим, останется в специфической русской истории кухаркой, а просвещенная барынька — просвещенной и нервной барынькой. Заглядывая вперед, должен сказать, что за это именно и боролись: не просто перевернуть общество, чтобы дамочка при новом режиме обязательно стала кухаркой, а чтобы у кухарки появился шанс на французском языке отвечать дамочке. Коллонтай-то смогла бы принимать участие в управлении государством, а вот кухарку госпожи Коллонтай или в крайности ее, кухаркину, дочку этому надо было учить.

Господина Михайловского не интересовали формации, которые могли быть основаны на таком несоответствующем «человеческой природе» явлении, как порабощение большинства меньшинством. Для него существенным было выявить лишь «уклонения» от «желательного», «дефекты», отчего-то случившиеся в обществе. Основная идея Маркса о естественноисторическом процессе развития общественно-экономических формаций в корне подрывает эту социологию, опирающуюся на мораль, этику, уклонения и пр. Поскребите «народного друга», скажем мы, перефразируя известное изречение, — и вы найдете буржуа.

И теперь спрашивается: если так несилен в учении Маркса вполне образованный, неглупый, наверное не без сострадательного сердца, публицист, то разве можно быть уверенным, что даже доброжелательная, настроенная на марксизм публика знает азы этого учения? У нее есть скорее некоторые сочувственные представления об этом учении, связанные с социальным ощущением, как правило, в силу происхождения и экономической необеспеченности. Одним словом, рабочему это ближе, а студент понимает все достаточно поверхностно. И следовательно? А все очень просто: разбирая идеологическую кашу Михайловского, приводя его нелепые примеры, а также экономические умничания его друзей либералов, доказывая несостоятельность их болтовни, одновременно провожу некий ликбез по марксизму. Я не стесняюсь разворачивать самые длинные цитаты из Маркса, привожу доходчивые примеры из философии, социологии и даже из естественных наук, например, говорю о Дарвине. В определенном смысле «Капитал» и «Происхождение видов» очень схожие книги: основополагающая идея и целый Монблан скрепляющих и доказывающих ее фактов.