Керри Райан - Лес Рук и Зубов

• Название: Лес Рук и Зубов
• Автор: Керри Райан
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-386-05283-6

В мире, в котором живет Мэри, все просто и понятно: Союз сестер всегда знает, как должно поступать, стражи всегда защитят и помогут, а нечестивые никогда не перестанут жаждать человеческой крови… И еще нужно держаться подальше от забора, что окружает деревню и защищает ее жителей от Леса Рук и Зубов. Но однажды забор рушится, и мирная жизнь деревни превращается в кошмар. Теперь Мэри предстоит сделать нелегкий выбор между долгом и мечтой, между тем, кто ее любит, и тем, кого любит она, между смертью и жизнью.

---

Кто же из них продевал голову в расшитые вороты этих платьев? Кто разглаживал руками ткань? Кто родил ту девочку, воспитывал детей, спал в кровати, на которой теперь спим мы с Трэвисом?

Даже не подобрав подола, я сбегаю вниз, хватаю копье и мчусь обратно по коридору, не обращая внимания на крики напуганного Трэвиса. Острие копья, которое я волоку за собой, оставляет светлую борозду на половицах. Подбежав к окну нашей спальни, я перегибаюсь через подоконник — швы платья громко трещат — и начинаю тыкать копьем в Нечестивых, пытаясь как можно лучше разглядеть женские лица.

Это похоже на неутолимый голод или жажду: я должна знать, кто жил в этом доме, чью жизнь я забрала! Кто из них хозяйка и мать? Отчего-то мне кажется, что это можно увидеть по глазам. Кто из этих несчастных ломится в дверь собственного дома, ищет способ вернуться к прежней жизни? Жизни, которую я украла…

Отчаянно расталкивая копьем Нечестивых, я смаргиваю застилающие глаза слезы. Через несколько секунд в комнату входит Трэвис, часто дыша после тяжелого подъема по лестнице.

Он кладет руку мне на плечо, но я скидываю ее и продолжаю слепо тыкать копьем в толпу, крича:

— Кто? Кто из вас она?!

Наконец Трэвису удается забрать у меня оружие и оттащить меня от окна. К этому времени мой разум уже перебирает разные варианты и теории.

— Может, ей удалось сбежать. К дому путь был отрезан, но она добралась до ворот и… как Габриэль…

Я хватаюсь за лицо: картинка внезапно обретает четкость. Быть может, хозяйка этого дома сбежала… И вся ее семья теперь бродит по тропам, пытаясь найти выход. А я должна была их найти, запомнить их, передать память о них дальше… Я начинаю мерить шагами комнату, путаясь в собственных мыслях.

— Я доберусь до ворот! И найду ее!

— Кого? — громко и настойчиво вопрошает Трэвис, хватая меня за плечи и встряхивая. — Кого ты ищешь?

— Да ее же! — Я показываю на себя, на свое платье.

— Что ты такое говоришь, Мэри? Ты не в себе.

Трэвис не дает мне сдвинуться с места, но и неподвижно стоять я не могу: ноги барабанят по полу, норовя отправиться в путь.

— Ты что, не понимаешь? Эти люди сейчас могут быть в нашей деревне, в наших домах. Вдруг они тоже нашли мою одежду и решили, что я превратилась в Нечестивую? Я здесь, а они никогда об этом не узнают!

Я вырываюсь из его объятий и снова начинаю расхаживать по комнате. Одну руку я запускаю себе в волосы, а другой размахиваю, пытаясь навести порядок в разбежавшихся мыслях.

Что остается после нас, если не истории, которые передаются следующему поколению? Что происходит, когда передавать их становится некому? А когда их некому слушать? Кто будет знать о моем существовании? Что, если мы действительно последние люди на свете, кто будет помнить наши истории? И что случится с историями всех остальных? Кто их запомнит?

— В нашей деревне никого нет, Мэри, — говорит Трэвис. — А эта женщина, которая жила здесь раньше… какая разница, кто она? Ее здесь больше нет. Если она и выжила, то по нашей тропе не пошла.

Я щелкаю пальцами:

— Ты прав! — Каждая мысль в голове обретает странную ясность. — Должно быть, она отправилась дальше. Нашла другую тропу и вышла из Леса.

Трэвис качает головой:

— Мэри. — Он берет меня за руку и останавливает. — Объясни, почему это вдруг стало так важно? Почему именно сейчас, что произошло?

Я замираю на месте и смотрю ему в глаза. В эти невозможно красивые, спокойные глаза.

— Потому что про нее все забыли. А значит, и про меня забудут. — Я перехожу на шепот: — Когда в нашу деревню придут люди, кто вспомнит обо мне?

— Я помню о тебе, Мэри.

Трэвис кладет руку мне на лицо и ласково проводит большим пальцем по подбородку, а я крепко зажмуриваюсь, чтобы он не прочел в моих глазах страшные слова, которые так и звенят в голове. Что его мне недостаточно.

Это ужасно, но Трэвиса недостаточно.

В горле встают жгучие слезы.

Он привлекает меня к себе:

— Я о тебе помню, Мэри.

Все мое тело дрожит от его низкого голоса. Словно прочтя мои мысли, Трэвис шепчет:

— Разве жизни со мной тебе недостаточно?

Внутри меня пустота. Я киваю, потому что не в силах сказать правду. Пусть даже он прочел мои мысли и этим доказал, как хорошо меня знает. Пусть даже ответ ему известен. Но я все еще надеюсь, что Трэвис сможет заполнить пустоту в моем сердце, что завтра утром я проснусь в его объятиях — и этого будет достаточно.

XXIV

Большую часть времени я стала проводить на балконе чердака; из-за больной ноги Трэвису сюда путь заказан. Понятия не имею, чем он занимается весь день, пока я сижу на краю дощатой платформы и болтаю ногами в воздухе над толпой Нечестивых.

Лето выдалось жарким и сухим; каждый день я жду дождя, которого все нет и нет.

Я ношу только свою одежду, а платья прежней хозяйки дома аккуратно сложила в сундук и заперла. Проходя через чердак к своему насесту, я нарочно отвожу глаза от сундуков, но всякий раз украдкой на них поглядываю. Что за сокровища таятся внутри?

Я пообещала Трэвису — пусть не вслух, а лишь мысленно, — что больше не буду так рисковать и не стану подвергать опасности нас обоих. Что я попробую удовольствоваться нашей жизнью. Однако я не могу совладать с любопытством и всякий раз гадаю, что может быть в этих сундуках.

Итак, в один прекрасный день, когда меня окончательно одолевает скука, я крадучись подхожу к сундукам и начинаю в них рыться. Платья сразу откладываю в сторону, лишь разок погладив мягкую ткань и полюбовавшись блестящими пуговицами. Под первым сундуком оказывается сундук с теплой одеждой: зимними куртками, жилетами похожими на жилет Габриэль, но более приглушенных тонов. Я восхищенно провожу по ним пальцами, но, как только в голову закрадываются мысли о прежних хозяевах, усилием воли заставляю себя отложить тряпки в сторону.

Мне нельзя думать о жителях этой деревни и об их навеки утраченных историях.

В одном из сундуков я обнаруживаю стопку книг в растрескавшихся кожаных переплетах. Я аккуратно вынимаю их — хлопья кожи облетают на дно — и открываю обложку верхней книги. Под ней оказывается пожелтевшая фотография младенца.

В жизни я видела лишь одну фотографию — бабушкину, — которая давным-давно сгорела в пожаре. Поэтому сейчас я вновь поражаюсь, насколько живой выглядит картинка. Каким объемным и настоящим замер на ней единственный миг чьей-то жизни, чтобы потом над ним могли гадать и предаваться размышлениям чужие люди вроде меня.

Я осторожно листаю страницы и разглядываю фотографии. На одной из них — небольшая комнатка с косым лучом солнечного света, падающим из окна. На кровати лежит молодой небритый мужчина и нежно смотрит на младенца, спящего под одеялом, того самого, с первого снимка.

Еще одна фотография: за столом сидит чем-то перемазанная и весело хохочущая девочка.

А вот эта же малютка вцепилась в стол и пытается делать первые шаги. Сзади только папины ноги и руки, готовые мигом поймать дочь, если она упадет.

Потом идут снимки, сделанные на улице. Девочка катается на качелях, а сбоку за ней присматривает молодая женщина.

Девочка с косичками раздула щеки и готовится задуть тонкие свечки на огромном торте.

Как зачарованная, я все быстрей и быстрей листаю страницы альбома, наблюдая за взрослением маленькой девочки.

Пока не натыкаюсь на снимок подростка с длинными влажными волосами. Сзади, обнимая дочь за плечи, стоит ее мать. А вокруг — навеки замершие волны с белыми пенистыми гребешками.

Это океан. Прямо как с бабушкиной фотографии. На миг у меня перехватывает дыхание: девочка на снимках похожа на меня, а ее мать — на мою маму.

Меня начинают душить слезы, все тело содрогается. Конечно, она не может быть мной: слишком худая и угловатая, — а ее мать, наоборот, ниже ростом и пухлее моей. Но на долю секунды, прежде чем мой разум подмечает все эти отличия, я успеваю живо представить нас с мамой на берегу океана.

Остальные страницы в альбоме пусты. Это последний снимок фотография девочки, которую я никогда не знала. Которая жила до Возврата и отдыхала на берегу океана вместе с мамой.

Внезапно на меня начинают давить стены и крыша этого дома. Их становится мало. Я знаю, что мирная, уединенная жизнь никогда меня не устроит, я все еще мечтаю об океане и не смогу удовольствоваться тихим семейным счастьем.

Все тело пронзает боль этого осознания, и я трясу головой, пытаясь убедить себя, что это неправда. Что я счастлива с Трэвисом. Ведь я только об этом и мечтала: о покое и любви.

Воздух становится слишком густым, он давит и в конце концов заставляет выбраться на балкон, где меня ослепляет яркий солнечный свет.

Остаток дня я провожу на балконе, наблюдая за жизнью остальных. Иногда кто-нибудь из них останавливается и машет мне рукой, но большую часть времени они не обращают на меня никакого внимания.