Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса

• Название: Медичи. Крестные отцы Ренессанса
• Автор: Пол Стратерн
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066799-4

Семья Медичи.

Она подарила Ренессансу много ярких личностей — покровителей наук и искусств и видных государственных деятелей.

Представители рода Медичи правили непокорной «колыбелью Возрождения» Флоренцией и занимали престол Святого Петра, а Екатерина Медичи стала самой сильной и могущественной королевой за всю историю Франции...

Но как же скромный банкирский род добился политической власти и герцогской короны?

Как строились отношения Медичи с величайшими людьми их эпохи — Галилеем и Микеланджело, Донателло и Пико дела Мирандолой, Леонардо да Винчи и Рафаэлем, Боттичелли и неистовым реформатором римской католической церкви Савонаролой?

Пол Стратерн в своем блистательном исследовании раскрывает роль Медичи в становлении и развитии не только итальянского, но и европейского Возрождения — роль не всегда однозначную, но неизменно значимую.

---

11. ПЬЕРО ПОДАГРИК

Пьеро ди Козимо де Медичи — или, как его прозвали, Пьеро Подагрику — предстоит править Флоренцией всего пять лет. Этот отрезок времени часто считают всего лишь краткой интерлюдией между годами размеренного правления Козимо и яркой эпохой Лоренцо Великолепного. Это не так.

После смерти Козимо, последовавшей в 1464 году, ему «наследовал» Пьеро; «владычество» Козимо имело место фактически, но в открытую этого никто не объявлял (так что кавычки уместны в обоих случаях). С приходом Пьеро возвышение Медичи впервые стало общепризнанной реальностью; к нему относились как к властителю Флоренции, занявшему это положение по праву семейного наследия: никакой демократии. В свою очередь, то, что в начале пятилетнего царствования Пьеро признавалось молчаливо, к концу его, когда отцу наследовал Лоренцо, сделалось непреложным фактом (и в данном случае ни о каких кавычках уже речи идти не может). Таким образом произошла полная, хотя и изящная, смена декораций: Лоренцо Великолепный расхаживал по улицам города как его всеми признанный правитель; Козимо никогда бы себе этого не позволил. Пьеро принял факт своего владычества, никак его, однако, не демонстрируя; Лоренцо считал себя владыкой по праву и всячески этим правом упивался.

Несмотря на изматывающую болезнь, Пьеро обладал гораздо более впечатляющей внешностью, чем его отец; бюсты и портреты представляют мужчину сурового и одновременно привлекательного — редкость в семействе Медичи. В характере Пьеро были потаенные глубины, о которых Козимо, судя по всему, даже не подозревал. Тем не менее он устроил ему брак с незаурядной женщиной — Лукрецией Торнабуони, дочерью давнего руководителя римского отделения банка Медичи. Лукреция, с ее сильным характером, ярким темпераментом, умом, была одновременно хорошей матерью и женщиной, наделенной высокой духовностью. Она играла решающую роль в меценатской деятельности Пьеро и лично дружила с некоторыми художниками; Лукреция также пописывала недурные стихи, хотя их сейчас мало кто читает из-за сугубо религиозного содержания. Нам еще предстоит убедиться, сколь сильное влияние она оказала на формирование характера своего старшего сына Лоренцо.

Несомненно, болезнь оказывала воздействие на характер и поведение Пьеро. Порой он демонстрировал исключительную светскость, которой был лишен его отец; но во время все учащающихся приступов подагры он становился холоден, замкнут и раздражителен. Даже Лоренцо, еще в подростковом возрасте, не мог не заметить, что иногда отец, может, и сам того не желая, отталкивает от себя людей, а ведь в Италии тогда — как, впрочем, и теперь — теплота в человеческих взаимоотношениях ценилась особо, а отсутствие ее, напротив, угнетало людей.

Так что же все-таки представляла собой «подагра», оказывавшая столь сильное воздействие на Медичи и только что не искалечившая Пьеро? Безусловно, он унаследовал ее от Козимо, а всегда несколько недовольный вид Джованни ди Биччи заставляет подозревать, что и дед его страдал от того же заболевания. Безусловно также, что в случае с Пьеро оно усугублялось диетой, распространенной в ту пору среди преуспевающих итальянцев. Они поглощали невероятное количество мяса — и просто из-за вкуса, и из-за калорийности, и потому что считали это знаком принадлежности к высшим слоям общества: оно было дорогим. В то время чаще всего мясо подавалось под всякого рода острыми соусами, дабы скрыть запах — за столетия до изобретения холодильника оно быстро портилось на жаре. Больше всего флорентийцы любили почки и печень. Овощи считались крестьянской пищей и подавались к аристократическому столу нечасто. Последствия этого особенно сильно сказывались зимой, когда поспевает урожай картошки, капусты, свеклы и так далее — все это считалось фуражом для скота. Popolo minuto может удовлетворяться и такой пищей, ну а благородные господа от нее отворачиваются. В результате среди этих самых господ остро ощущался авитаминоз, особенно опять-таки в зимние месяцы.

Словом, можно лишь повторить, такого рода диета усугубляла болезнь Пьеро, но вряд ли была ее причиной. Как нам сейчас известно, с медицинской точки зрения его подагра и артрит объяснялись переизбытком мочевой кислоты в организме; это порождало почечную недостаточность, отсюда, наверное, и желтый цвет лица. Мочевая кислота откладывается в виде кристаллов в суставах, что вызывает их болезненное распухание, так что неудивительно, что начиная с какого-то момента Пьеро чаще всего передвигался в носилках. Очевидцы утверждают, что, случалось, он становился полностью парализован, и только язык едва шевелился, позволяя говорить. И тем не менее этот калека оказался незаурядным деятелем, а ошибки, которые он совершал, были вызваны совсем не помрачением сознания, вызванным болью. По силе воли и выдержке Пьеро практически не уступал отцу.

За несколько лет до смерти Козимо целый ряд видных граждан Флоренции стали выказывать неудовольствие его деятельностью. Имела место и обычная зависть, и всякого рода обиды — они тоже умножали ряды недовольных. Среди них был и старый друг и единомышленник Козимо по кружку гуманистов Аньоло Аччайуоли. Он выступил и против Козимо, и против Пьеро, которого считал совершенно неподготовленным к тому, чтобы взять в свои руки бразды правления. Ну а Козимо, по мнению Аньоло, превратился к старости в труса, ибо начал «избегать принятия любых решений, требующих мужества». Как нередко бывает, зерно истины в таких суждениях содержалось; кое-кто из состоятельных флорентийцев сильно задолжал банку Медичи, но Козимо не настаивал на возврате кредитов. В результате он по смерти оставил банк отнюдь не в идеальном состоянии.

Еще одним из тех, кто незаметно отвернулся от Козимо, был его доверенный советчик Диотисальви Нерони, также принадлежавший к одной из самых видных флорентийских семей. Скопив немалое состояние, он теперь хотел извлечь из него политические дивиденды и был крайне раздражен тем, что на пути у него стоят наследники Козимо. Нерони вполне разделял отношение Аньоло к Пьеро.

Оказавшись во главе банка Медичи, Пьеро счел более чем разумным попросить старинного друга отца Нерони просмотреть финансовые документы и оценить положение банка. Нерони решил попугать его, заявив, что ситуация близка к катастрофе. В то время многие флорентийские негоцианты столкнулись с исключительно тяжелыми проблемами из-за событий в восточном Средиземноморье: с 1463 года турки находились в состоянии войны с Венецией, и это нарушало сколь-нибудь нормальные поставки шелка и специй с Ближнего Востока. Озабоченный явно преувеличенным заключением Нерони, Пьеро решил немедленно и радикально сократить расходы банка — всем разбросанным по Европе отделениям, включая Лондон и Брюгге, а также главной конторе во Флоренции было предписано потребовать возврата крупных кредитов.

Результат оказался плачевным; не будучи катастрофичным сам по себе, он — издали это особенно хорошо видно — знаменовал начало того процесса, который приведет к утрате положения, завоеванного банком Медичи благодаря усилиям Козимо. Так, в Лондоне, например, сразу стало ясно, что ожидать возвращения долгов от короля Эдуарда IV не приходится. Такого рода «ясность», наступившая в Лондоне, а затем в Брюгге, скрыто указывала на то, что в северной Европе процветанию Медичи скорее всего пришел конец.

Что же касается Флоренции, то здесь ситуация сложилась еще драматичнее, по крайней мере политически: Пьеро потребовал возвращения кредитов, и немало торговцев, имевших дело с заморскими странами, оказались на грани банкротства. Купеческое сословие начало поворачиваться против Медичи и вскоре обрело выразителя своих настроений в лице Луки Питти, главы старого банковского семейства, вернувшегося в последние десятилетия на самую вершину финансовой пирамиды.

Питти завоевал известность своим демонстративным расточительством, нередко служащим целям расширения своего влияния. Это он стоял за наиболее экстравагантными и дорогостоящими формами приема, устроенного во Флоренции папе Пию II, в то время как Козимо лишь с чрезвычайной неохотой согласился со столь пустой (как ему казалось) тратой средств. Питти же стремился подчеркнуть свою роль главной движущей силы города, а также добиться известного международного признания. Не один год он потратил на строительство огромного дворца на высоком южном берегу Арно, полностью господствующего над той частью города, которую все называли Oltrarno («по ту сторону Арно»). Козимо охотно позволял Питти тешиться иллюзией, будто он становится ведущей политической силой Флоренции. Но отчасти потому, что Козимо под конец жизни все больше и больше отворачивался от решения раздражительных долговременных проблем, а отчасти из-за реального (хотя и не бросающегося пока в глаза) роста влияния семьи Питти, Лука в какой-то момент превратился в заметную фигуру, с которой не считаться было нельзя.