Вячеслав Козляков - Марина Мнишек

• Название: Марина Мнишек
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-235-02790-6

Марина Мнишек – одна из самых ярких фигур русской Смуты начала XVII века. Полька, ставшая женой двух самозванцев и первой венчанной на царство русской «императрицей», она сумела вызвать к себе жестокую ненависть своих подданных. Ее считали главной виновницей всех бед и несчастий, обрушившихся на Русское государство, воплощением зла, еретичкой и даже колдуньей. Автор книги, опираясь на документы из русских и польских архивов, попытался дать более взвешенный портрет Марины, взглянуть на нее не столько как на злодейку, сколько как на жертву трагических обстоятельств, а заодно задаться вопросом: что именно сумела привнести в русскую историю эта незаурядная женщина? Молодая гвардия, 2005. – 341[11] с.: ил. – (Жизнь замечат. людей: Сер. биогр.; Вып. 935). ISBN 5-235-02790-6.

---

Среди испуганных террором астраханцев пошли даже слухи, что на Пасху готовится общее побоище всех подозрительных Заруцкому людей от казаков (по другим сведениям, «на Велик день» готовился поход под крепость Терки, чтобы расправиться с тамошним воеводой Петром Головиным). Дело дошло до открытого столкновения, когда в среду на Страстной неделе, то есть 20 апреля, Иван Заруцкий с казаками был осажден астраханцами в Кремле. Не приходится сомневаться, что это стало следствием агитационных грамот, отправленных из Москвы 12 и 18 марта полковыми воеводами царя Михаила Федоровича. Боярин Иван Никитич Одоевский и окольничий Семен Васильевич Головин обращались со своими призывами к волжским и донским казакам, ногайскому «князю» Иштереку и самим астраханцам.

Главная надежда Ивана Заруцкого была все-таки на казаков и ногаев. Это с ними он пировал всю зиму, готовя будущий поход весною 1614 года вверх по Волге к Самаре. «Знаю я московские наряды, – бахвалился Иван Заруцкий, – покамест люди с Москвы пойдут, я до той поры Самару возьму, да и над Казанью промысл учиню». Этим он привлекал и самую отчаянную вольницу из молодых казаков, заявлявших более благоразумным «товарищам», готовым присягнуть царю Михаилу Федоровичу: «Нам все равно, где бы ни добыть себе зипунов, а то почему нам и под Самарский не идти с Заруцким» [497]. Набрав до 20 тысяч ногаев и 560 казаков, Иван Заруцкий был готов начать военные действия. Правда, конница, посланная Иштереком к Алатырю, где собирались войска московского правительства, тихо разбежалась по дороге, и до цели добралось не более пяти сотен.

Иван Заруцкий явно не учел того, с какой серьезностью отнеслось правительство царя Михаила Федоровича к поимке своего главного врага. В Москве готовы были даже простить Ивана Заруцкого (но не Марину Мнишек с ее «царевичем»!), если он решится «добить челом». С этой целью к Ивану Заруцкому окольными путями, через донских атаманов, специально посылали грамоты от царя, а также Освященного и, возможно, всего Земского собора (в Москве понимали, что любого другого, не казачьего, гонца к этому мятежнику ждала бы незавидная участь). В царской опасной грамоте перечислялись недавние преступления Ивана Заруцкого после того, как он в Первом ополчении дал клятву «полским и литовским людем их неправды мстити и царьствующий град Москву от них очистити». Бывшего предводителя земского ополчения обвиняли в нарушении крестного целования, что он «из-под Москвы побежал и пришед на Коломну пристал еси к прежних воров к жене к Маринке, воеводы Сендомирского дочери, от который все зло Росийскому государьству учинилося (выделено мной. – В. К.), о чем сам подлинно ведаешь». Иными словами, обвиняя во «всем зле» Марину Мнишек, Заруцкому давали шанс на спасение. «И тое Маринку и сына ее взял с собою, – продолжали внушать Ивану Заруцкому, – и идучи еси Московским государьством, многие наши городы выжег и высек, и невинную крестьянскую многую кровь пролил; а ныне прибежал в нашу отчину в Астрахань, с Маринкою, и будучи в Астрахани потому ж воровским имянем простых людей в смуту приводишь, называешь воровского сына государьским сыном». Еще подробнее о преступлениях Ивана Заруцкого и Марины Мнишек говорилось в соборной грамоте, направленной в Астрахань в подтверждение желания царя Михаила Федоровича «покрыть вины» казачьего вождя «своим царьским милосердием». Духовенство и представители всех сословий обещали Ивану Заруцкому, что эти вины «николи воспомяновенны не будут» или царь прикажет «над вами своим ратем промышляти». «А то тебе и Маринке подлинно ведомо, – писалось в соборной грамоте 18 марта 1614 года, – и сам ты, и Маринка тут были, как прежней вор рострига Гришка Отрепьев, на Москве, за свои злые богомерские дела скончался, и как другаго вора, родом жидовина, который был в Тушине и в Колуге, за злые его дела и за богоотступленье князь Петр Урусов убил, голову отсек, ты и Маринка его в Калуге и хоронили; а ныне сызнова в Московском государьстве смуту всчинаешь, в чем тебя твоя совесть обличит…» В грамоте прибегали к самым последним аргументам, показывая, что от Заруцкого в его делах отвернулся Бог: «А Бог тебе терпети за то не учнет, и сам ты то видишь и ведаешь, что нигде Бог неправде твоей не пособствует, а помогает правде, и злой совет твой и умысл обличает, а ты от прежнего своего злого умышленья отстати не хочешь» [498].

В этом и была та правота, которую не успели или не смогли почувствовать в своих затянувшихся скитаниях в Московском государстве Иван Заруцкий и Марина Мнишек: их время безвозвратно ушло, а агония астраханских казней была предвестием их собственной гибели. Вопреки надеждам Ивана Заруцкого, рать на него собралась очень быстро, да еще не одна, а целых две: «судовая» во главе с боярином князем Иваном Никитичем Одоевским и окольничим Семеном Васильевичем Головиным и «конная», «на Алатаре», под началом воевод стольника князя Юрия Яншеевича Сулешева и князя Никиты Петровича Барятинского.

В наказе «как им промышлять над Зарутцким», выданном воеводам, говорилось о том, что в Москве прежде всего хотели защититься от походов из Астрахани к Казани, а также «к украинным городам к Темникову или к Шатцкому… чтоб им промыслом своим и раденьем государевых украинных городов вором и воровским людем воевать не дать и над воры поиск учинить». Последние слова – это явное воспоминание об угрозе Ивана Заруцкого, наступавшего на Шацк и Темников в 1612 году. Но со стороны Астрахани такой поход было совершить много сложнее, чем со стороны Коломны.

Воеводы правительственной армии действовали основательно. Помимо сбора сил они организовали посылку в Астрахань лазутчиков, разведывавших там обо всех делах: «про Ивашка Зарутпкого и про Маринку и про сына ее, и про астараханских всяких людей; где ныне вор Ивашко Зарутцкой и Маринка с сыном в Астарахани? И будет в Астарахани, и астараханские люди им прямят ли? И будет прямят, и сколько ныне в Астарахани всяких ратных людей всякого ратного бойца и сколько юртовских татар? И что у Ивашка Зарутцкого и у Маринки и у астараханских людей умышленье?» Помимо всего прочего лазутчики должны были разузнать и доставить в Алатырь точные сведения о количестве волжских, терских и яицких атаманов и казаков и о том, кому они «прямят» – царю Михаилу Федоровичу или «Зарутцкому и Маринке». Царские воеводы интересовались внутренними делами и позицией ногаев во главе с Иштереком – «нет ли у него в Астарахань к вору Ивашку Зарутцкому на государя какой ссылки»? «Прикормленные» царскими воеводами посланцы из числа проверенных местных жителей пытались вызнать и про «ссылку» Ивана Заруцкого с «Кизылбаши», то есть с Персией. Одновременно и из московских приказов и от полковых воевод рассылались грамоты, чтобы любым способом заставить людей «отстать» от «Ивашки черкашенина, безверника» и «Маринки люторки еретицы» и перейти на царскую службу [499].

Конец Ивана Заруцкого и Марины Мнишек был предопределен. Терский воевода Петр Головин откликнулся на обращение из Астрахани и не стал дожидаться, пока казаки Ивана Заруцкого расправятся с ним, как с астраханским воеводой. Он послал в Астрахань, «по прошенью астороханъских людей, чтоб их выручил от Ивашка Заруцкова и от воров, что им стало от них не в мочь», отряд из 500 стрельцов и казаков во главе со стрелецким головой Василием Хохловым. Этого оказалось достаточно. Когда служилые люди из Терки подошли к Астрахани, астраханцы уже самостоятельно начали вести военные действия против Заруцкого и осадили его в кремле. Но одно дело держать мирных жителей в страхе под прицелом орудий на крепостной стене, и другое – видеть себя осажденным умелыми воинами. К тому же Василий Хохлов сразу же привел к присяге царю Михаилу Федоровичу главного союзника Ивана Заруцкого – ногайского бия Иштерека. После этого казакам Заруцкого не было смысла отсиживаться за стенами астраханского кремля и дожидаться подхода туда царских «ратей» из Казани и Алатыря. В ночь на 12 мая 1614 года Иван Заруцкий, опять захватив с собою Марину Мнишек и ее сына, а также прикрываясь «аманатами»-заложниками, бежал из Астрахани, намереваясь уйти «морем на Яик» [500].

Сотник Василий Данилович Хохлов «украл» победу над «мятежником» у боярина князя Ивана Никитича Одоевского, спешно выступившего в Астрахань с Казанской иконой Божьей Матери [501] – той самой, с которой освобождали от поляков Москву. Показательно, что в «Книге сеунчей» нет записи о посылке с победной вестью о последних боях с Заруцким от боярина князя Ивана Никитича Одоевского. Хотя, по сведениям «Карамзинского хронографа», сам сотник Василий Хохлов сначала послал от себя с сеунчем, «что Астрахань государю добила челом». Но потом субординация была соблюдена, и получивший от сотника Василия Хохлова ключи от Астрахани боярин князь Иван Никитич Одоевский уже сам послал этого малоприметного казанского сына боярского в сеунщиках к царю Михаилу Федоровичу. В Москве его приняли и, по обычаю, щедро одарили: «И государь Василья Хохлова за его астраханскую службу и за сеунч пожаловал шубу отлас золотной на соболех, да придачи в четверть пятьдесят рублев» [502].