Александр Бондаренко - Денис Давыдов

• Название: Денис Давыдов
• Автор: Александр Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03539-3

Эта книга не является ни очередным пересказом биографии Дениса Давыдова, ни какой-то «новой версией» его судьбы. Автор оценивает, а порой и переосмысливает известные факты, уточняет правдивость бытующих легенд о поэте-партизане и размышляет по поводу объективности взглядов историков и литературоведов различных времен. Написанная легко и интересно, основанная на документах, письмах и мемуарных источниках книга вводит читателя в неповторимую атмосферу эпохи правления Александра I и начала царствования Николая I.

---

«Вчерашнего числа я сделал сильную рекогносцировку в окрестностях г. Дрездена. Ротмистр Чеченской, предводительствующий 1-м Бугским полком, с известною его храбростию атаковал неприятеля, гнал его до города и вогнал за палисады. В сем случае убит офицер 1, ранено казаков 7, убито и ранено лошадей 15. Сего дня утра я подвинулся к городу, со всем своим отрядом. Перестрелка продолжалась несколько часов, после коей начались переговоры, вследствие коих я занимаю завтрашнее число половину г. Дрездена, и копию с условий, мною ратификованных, честь имею представить вашему превосходительству. Список же отличившихся представлю при первом удобном времени»[297].

Это было подлинное торжество нашего героя! Как ярко описывает он произошедшее в своих «Военных записках»:

«До рассвета я велел партии готовиться к парадному вступлению в город, то есть чиститься и холиться; надо было блеснуть, чем Бог послал. Сами мы нарядились в самые новые одежды. Я тогда носил курчавую, черную, как крыло ворон, и окладистую бороду; одежда моя состояла в черном чекмене, красных шароварах и в красной шапке с черным околышем; я имел на бедре черкесскую шашку, и ордена на шее: Владимира, Анну, алмазами украшенную, и прусский „За достоинство“, в петлице — Георгия. Храповицкий и Чеченский были в подобной же одежде; но Левенштерн в пехотном мундире, так же, как и Бекетов с Макаровым в ментиках их полка и Алябьев в мундире казачьего графа Мамонова полка.

Порядок вступления войск в город я назначил следующий:

Я — впереди, окруженный Храповицким, Левенштерном, Бекетовым, Макаровым и Алябьевым. Ахтырские гусары позади нас, вроде моего конвоя. За нами 1-й Бугский казачий полк, предшествуемый песенниками. Потом Донской Попова 13-го полк, а за ними сотня донского Мелентьева полка»[298].

Можно сказать, что это — откровенное хвастовство! Чего стоит один «порядок вступления войск» — войск-то было менее регулярного кавалерийского полка! Но ведь город был взят! Да еще вот такими ничтожными силами! Торжествующий победитель восторженно рассказывает о своем успехе — честь ему и хвала! На такой рассказ он имел полное право. Если же кто ему завидует — пусть оставит свое мнение при себе до того дня, когда сам сумеет взять хотя бы какое захудалое местечко, а не то что одну из европейских столиц.

К слову, а почему в Европе Давыдов сохранил свою легендарную бороду и весь свой «антуражный» партизанский вид? Об этом он написал в одном из своих посланий Вальтеру Скотту (как и почему появились эти послания, расскажем несколько позже):

«Из всех дворян военных и гражданских я один носил бороду со времени вступления моего на партизанское поприще до занятия мною города Дрездена… (Далее наш герой излагает уже известные нам причины, по которым он запустил бороду и надел мужицкий армяк. — А. Б.) Наконец, вступив в Германию и командуя передовыми войсками Главной армии, находившейся тогда под начальством генерала Винцингероде, я не переменил моего варварского наряда, как называли его тогда, по другой причине: немцы, видя мой казачий наряд и слыша, что я говорю по-французски, получили выгодное понятие о русском образовании, которое проникло даже в народы, почитаемые ими до встречи со мной людоедами. Это мнение я старался поддерживать всеми средствами, особенно строжайшим соблюдением дисциплины в моем отряде»[299].

В общем, Денису было чем гордиться и о чем рассказывать.

К тому же через три дня после описанных событий русскому командованию было направлено письмо от благодарных обывателей:

«Когда 20-го сего месяца к г. Дрездену стали приближаться русские императорские войска, нижеподписавшиеся гласные городского магистрата вместе с депутацией Мейссенского округа собрались в Главной квартире начальника русских императорских войск полковника Давыдова (как звучит! — А. Б.), чтобы просить его взять под защиту город, население, королевскую собственность и в особенности магазины, устроенные на средства сословий, и просить, чтобы на основании конвенции они были ограждены от последствий войны.

Так оформилось желаемое соглашение. В королевские здания и магазины тотчас же была введена охрана. Вступающие в город войска расквартировывались в должном порядке, лошадям обеспечивался фураж. Повсюду соблюдалась дисциплина и царило спокойствие и безопасность.

Нижеподписавшиеся считают себя обязанными засвидетельствовать эти факты и присоединить выражение их искренней благодарности.

Нейштадт, Дрезден, 24 марта 1813 г.

Дитрих фон Мильтиц, комиссар, доктор Фридрих-Христиан Кретцмар, городской судья, доктор Готтлиб-Генрих Шульц, городской судья»[300].

…Сравните с описанием пребывания французов в Москве или Смоленске!

Казалось, все складывается наилучшим образом, и у Давыдова даже возникали тщеславные мысли про «третьего Георгия», да только далее получилось совсем не так, как рассчитывал Денис.

На рассвете 13 (25) марта в город нагрянул генерал-адъютант Винцингероде. Если опустить гневный монолог барона, то в адрес Давыдова были высказаны следующие претензии, так им самим изложенные:

«1. Как я осмелился без позволения подойти к Дрездену, невзирая на получение уже мною иного направления и назначения?

2. Как я осмелился входить в переговоры с неприятелем, так строго запрещенные еще в пределах России?

3. Как я осмелился заключать перемирие с неприятелем, на что, — говорил он, — ни он, ни сам Блюхер права не имеют?

Последний поступок называл он государственным преступлением, достойным примерного наказания»[301].

Конечно, первопричина всего недовольства крылась в том, что Денис очень больно наступил на ноги всем своим начальникам в их стремлении «сочетать память о себе с последним выстрелом» — или хотя бы прославиться взятием очередной столицы. Впрочем, барону Винцингероде и другим пришлось бы пережить эту неприятность, если бы Давыдов не выполнил только их приказания. Но тут Денис «подставился» самым решительным образом.

Еще в ночь на 14 июня 1812 года, отправляя к Наполеону первого и последнего своего посланника в Отечественной войне — генерал-адъютанта Балашова, император Александр I сказал ему, что «переговоры могут начаться тотчас, но при условии отступления французской армии за нашу границу, а „в противном случае даю Наполеону обещание: пока хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принимать ни одного слова о мире“»[302].

Впоследствии эта мысль не раз звучала в государевых манифестах и речах.

«Торжественный обет Александра не вступать ни в какие переговоры с Наполеоном, пока хоть один человек из неприятельской армии будет в пределах России, нашел отголосок в каждом русском, возвратил Государю прежнюю безусловную любовь и безграничную веру в него»[303].

К данному им слову российский император относился с такой щепетильностью, что даже весьма выгодная для русской армии «игра» князя Кутузова с посланником Наполеона графом Лористоном{129} вызвала неудовольствие и крайнее раздражение Александра I. 19 октября 1812 года он писал главнокомандующему:

«Из донесения вашего, с князем Волконским полученного, известился я о бывшем свидании вашем с французским генерал-адъютантом Лористоном. При самом отправлении вашем к вверенным вам армиям, из личных моих с вами объяснений, известно вам было твердое и настоятельное желание мое устраняться от всяких переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем. Ныне же, после сего происшествия, должен с такою же решимостью повторить вам: дабы сие принятое мною правило было во всем его пространстве строго и непоколебимо вами соблюдаемо…»[304] Etc.!

Хотя Кутузов никаких переговоров с Лористоном не вел, ничего ему не обещал и, объясняясь многозначительными намеками, просто тянул время, что было выгодно для набиравшей силы русской армии и губительно для запертой в Москве французской. Наполеон, ожидая, что его посланник принесет мир — «Мир, во что бы то ни стало!» (вспомним одноименную картину художника Верещагина), не предпринимал активных действий. Но Александр I не одобрил даже такой военной хитрости и прислал своему главнокомандующему письменный выговор…

Но там-то был светлейший князь генерал-фельдмаршал Голенищев-Кутузов-Смоленский, а здесь — всего лишь полковник Давыдов, которого можно было стереть в порошок другим в назидание! Недаром барон Винцингероде сразу сказал про «государственное преступление».

Давыдов был отстранен от своей команды — он сдал ее подполковнику Пренделю, австрийцу на русской службе, и получил предписание отправляться в Главную квартиру.

«Кто когда-нибудь был отрываем от подчиненных своих, с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, — тот поймет волнение души моей при передаче моей партии во власть другого. От Бородинского сражения до вступления в Дрезден я сочетал свою судьбу с ее судьбою, мою жизнь с ее жизнью. Я расставался уже не с подчиненными: я оставлял сына в каждом гусаре, в каждом казаке, друга — в каждом чиновнике. Между последними были люди — Храповицкий и Бекетов, с коими я заключил союз, можно сказать, кровного братства, родившегося от непрерывного товарищества, сочувствия и сообязательств взаимных пожертвований жизни, и поныне сохраняемого воспоминаниями… воспоминаниями святых и чудесных событий, с коими слилось наше братское чувство. О, как черствый сухарь на биваке, запах жженого пороха и купель кровавая роднят людей между собою! Пятьсот человек рыдало, провожая меня»[305].