Чинуа Ачебе - И пришло разрушение…

• Название: И пришло разрушение…
• Автор: Чинуа Ачебе
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Роман молодого нигерийского писателя Чинуа Ачебе «И пришло разрушение…» (1958) написан о далеком прошлом Нигерии, о трагических временах колонизации Африки.

Воссоздавая историю мужественного и сильного человека Оконкво, воплощающего в себе лучшие качества воина и борца, писатель задался целью защитить попранное достоинство африканцев, реабилитировать прошлое своей страны, не только зачеркнутое, но и фальсифицированное английскими колонизаторами.

На русском языке издается впервые.

---

— Всем убегать нельзя, так у нас вся еда пригорит! — крикнула жрица Чиело. — Пусть трое или четверо останутся!

— Верно, верно, — подхватила другая женщина. — Надо разрешить кому-то остаться здесь.

Пять женщин остались присматривать за горшками, в которых варилась еда, все же остальные побежали ловить сорвавшуюся с привязи корову. Как только она была поймана, они отвели ее владельцу, и тот немедля уплатил большой штраф, который деревня налагала на каждого, чья корова заходила на чужой участок и учиняла там потраву. Взыскав штраф, женщины собрались в кучку, чтобы проверить, все ли выбежали на улицу, когда раздался крик.

— А где Мгбого? — спросила одна из них.

— Она больна, с постели не встает, — ответила соседка Мгбого, — У нее иба.

— Еще нет Уденкво, — сказала другая. — Но ее малышу не исполнилось двадцати восьми дней.

Те женщины, которых жена Обиерики не просила ей помочь, разошлись по своим хижинам, остальные вернулись во двор Обиерики.

— Это чья корова была? — поинтересовались женщины, которым позволили остаться.

— Моего мужа, — сказала Эзелагбо. — Кто-то из малышей открыл калитку загона, она и сбежала.

Вскоре после полудня принесли первые два кувшина с пальмовым вином — дар родственников жениха. И тут же налили по чаше-другой уставшим от стряпни женщинам, чтобы им веселее было готовить. Отнесли вина и невесте и ее подружкам, которые легкими прикосновениями бритвы клали последние штрихи на прическу невесты и натирали соком красного дерева ее гладкую кожу.

Когда начал спадать полуденный зной, сын Обиерики Мадука длинной метлой подмел двор перед отцовским оби. Словно только того и ждали, начали прибывать друзья и родственники Обиерики. На плече у каждого мешок из козьей шкуры, под мышкой скатанная козья шкура. Некоторых сопровождали сыновья, они несли деревянные, украшенные резьбой скамеечки. Среди гостей был и Оконкво. Гости уселись полукругом и завели разговор о том о сем. Теперь дело было за родственниками жениха.

Оконкво вытащил свою табакерку и протянул ее Огбуефи Эзенма, сидевшему рядом. Эзенма постучал ею по колену и, прежде чем угоститься понюшкой, тщательно обтер о себя левую ладонь. Движения его были мягки и неторопливы.

— Надеюсь, — сказал он, — наши новые родственники принесут много кувшинов с вином. Хоть их деревня и славится своей скупостью, но они должны знать, что наша Акуэке годится в невесты самому царю.

— Меньше тридцати кувшинов они не осмелятся принести, — заметил Оконкво, — А не то я им выложу все, что о них думаю.

В этот момент Мадука, сын Обиерики, вывел из загона козу-великаншу, чтобы показать ее родственникам отца. Коза вызвала общее восхищение, и все сошлись на том, что лучшего подарка и не придумаешь. Потом козу снова увели в загон.

А вскоре начали прибывать родственники жениха. Сначала потянулась вереница мальчиков и юношей с кувшинами вина. Родственники Обиерики вели счет кувшинам. Двадцать, двадцать пять. Затем наступил довольно длительный перерыв. Хозяева стали многозначительно переглядываться, словно хотели сказать: «А что я говорил!» Но тут подоспели новые кувшины. Тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять. Хозяева одобрительно закивали головами, как бы говоря: «Ну вот, теперь они ведут себя по-людски!» Всего насчитали пятьдесят кувшинов. А вслед за юношами и мальчика прибыл Ибе, жених, и с ним старейшие члены семьи. Они уселись полукругом на землю против хозяев, образовав таким образом замкнутый круг. Кувшины с вином стояли в середине. Тут из внутреннего двора появилась невеста, ее мать и еще несколько женщин и девушек. Они обошли гостей и поздоровались со всеми за руку. Первой шла мать невесты, за ней — невеста, а за невестой все остальные. Замужние женщины надели в этот день свои лучшие наряды. Талии девушек опоясывали красные и черные джигиды, а на щиколотках позвякивали медные браслеты.

Когда женщины ушли, Обиерика вынес орехи кола и предложил их родственникам жениха. Первый орех разломил старший брат Обиерики.

— Да будем все мы живы! — сказал он. — И да будет мир между нашими семьями!

В ответ грянуло:

— Ии-и-и!

— Сегодня мы отдаем тебе свою дочь. Она будет тебе хорошей женой. Она принесет тебе девять сыновей, как и наша прародительница.

— Ии-и-и!

Старейший из гостей ответил:

— Это будет и для вас хорошо, и для нас хорошо!

— Ии-и-и!

— Не в первый раз. берем мы в жены ваших дочерей. Мать моя была родом из вашего клана.

— Ии-и-и!

— И не в последний, потому что мы вас знаем, а вы знаете нас. Побольше бы таких семей, как ваша!

— Ии-и-и!

— Вы и в делах удачливы, и на войне храбры. — Он поглядел в сторону Оконкво. — Ваша дочь родит нам сыновей, таких же, как вы.

— Ии-и-и!

Орехи были съедены, приступили к пальмовому вину. Мужчины усаживались по пять-шесть человек вокруг кувшина с вином. А когда наступил вечер, перед гостями поставили огромные миски с фуфу и дымящиеся горшки с похлебкой из ямса. Пир удался на славу.

На землю уже опустилась ночь, в деревянные треножники вставили факелы, и юноши затянули песню. Гости постарше уселись в большой круг, а юноши ходили по кругу и пели хвалебные песни всем по очереди. Для каждого у них находилось что сказать. Одних превозносили как знатных земледельцев, других — тех, что могли говорить от имени клана, — за красноречие. Оконкво воздали хвалу как величайшему на земле борцу и воину. Когда всем воздали должное, юноши уселись посередине круга, и вот тогда-то из внутреннего двора выпорхнули девушки: настало время плясок. Невесты среди них не было. Но вот наконец появилась и она, держа в правой руке петуха, и по толпе гостей пронесся громкий одобрительный гул. Остальные танцовщицы расступились перед ней. Невеста преподнесла петуха музыкантам и начала танцевать. Нежно позвякивали браслеты на ее ногах, в мягком желтом свете факелов мерцало натертое соком красного дерева тело. Одну за другой исполняли музыканты песни на своих деревянных, глиняных и металлических инструментах. Музыканты были очень веселы. Вот они запели только что сложенную песню:

Когда я прикоснусь к ее руке,
Она говорит: «Не тронь!»
Когда я прикоснусь к ее ноге,
Она говорит: «Не тронь!»
Но когда я прикоснусь к ее груди,
Она молчит, будто ничего не замечает!

Ночь уже была на исходе, когда гости отправились домой, прихватив с собой невесту: ей предстояло прожить семь педель у родни жениха. Пока гости шли деревней, они громко распевали песни и время от времени завертывали во двор то к одному, то к другому, чтобы перед уходом отдать дань уважения выдающимся мужам вроде Оконкво. Оконкво преподнес гостям двух петухов.

Глава тринадцатая

Го-ди-ди-го-го-ди-го! Ди-го-го-ди-го! — То к членам клана взывал экве. Уж что-что, а язык этого инструмента, выдолбленного из дерева, хорошо понимали все. Ба-бах! Ба-бах! — гремела время от времени пушка.

Еще не пропели первые петухи и Умуофия была объята сном и покоем, когда раздался первый призыв экве и пушечные выстрелы нарушили тишину ночи. Люди зашевелились на своих бамбуковых ложах, тревожно вслушиваясь в ночь. К кому-то пришла смерть.

Гулкие удары раскалывали небо. Ди-го-го! Ди-го-ди-го-го! — плыла в ночном воздухе тягостная весть. Далекий, едва слышный плач женщин опускался на землю осадком горя. Изредка его заглушал горестный вопль: то в дом, где водворилась смерть, входил мужчина. Раз или два он громко, во всю силу легких, выражал свою мужскую скорбь, а потом усаживался на землю рядом с остальными мужчинами, слушавшими неумолчный плач женщин да таинственный голос экве.

Бухала пушка. Стенания и плач женщин услышали бы только жители деревни, но экве донес печальную весть до всех девяти деревень и даже за пределы их. Сначала был назван клан: «Умуофия ободо дике» — «Страна храбрых» — «Умуофия ободо дике!» Снова и снова повторялись эти слова, и в сердца людей, покоившихся в ту ночь на своих бамбуковых ложах, закрадывались тревога и страх. Затем экве определил точнее — указал деревню: «Игуедо желтого точильного камня». Это была деревня Оконкво. Название деревни повторялось много раз — «Игуедо», и во всех девяти деревнях люди ждали, затаив дыхание. И вот наконец экве назвал имя умершего, и все вздохнули: «И-у-у. Умер Эзеуду». У Оконкво по спине побежали мурашки — он вспомнил последний приход старика. «Мальчик зовет тебя отцом, — сказал ему тогда Эзеуду, — Не обагри же руки его кровью!»

Эзеуду был великим человеком, и на его похороны собралась вся Умуофия. Били древние погребальные барабаны, палили ружья и пушка, в неистовом безумии метались по деревне мужчины: рубили встречавшиеся на пути деревья, убивали подвернувшуюся под руку скотину, прыгали через ограды, плясали на крышах. То было погребение воина, и с утра до ночи в его усадьбу приходили и уходили отряды воинов. На них были короткие юбки из закопченных волокон пальмы рафия, а тела были разрисованы мелом и углем. Время от времени из преисподней появлялся кто-нибудь из духов предков — эгвугву — они были плотно укутаны в волокна рафии и разговаривали дребезжащими загробными голосами. Некоторые эгвугву отличались буйным правом, и в начале дня едва не случилась беда, когда один из них появился с острым мачете в руке. Завидев его, все в ужасе бросились бежать, и если он не причинил никому вреда, то только потому, что двое мужчин изловчились схватить его и обкрутить по талии крепкой веревкой. Время от времени он оборачивался и кидался на них, и тогда им ничего не оставалось, как спасаться бегством. Но они каждый раз возвращались и хватали волочившуюся за ним длинную веревку. А эгвугву жутким голосом пел о том, что в его глаз вселился Эквенсу — Злой дух.