Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

• Название: 1937. Трагедия Красной Армии
• Автор: Олег Сувениров
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-34767-4

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.

Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?

В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

---

Иногда, при получении меморандумов Особого отдела с просьбой санкции на арест тех или иных лиц комначполитсостава, Ворошилов рекомендовал особистам обратиться к непосредственному начальнику намеченных жертв. И, как правило, эти начальники, сами дрожавшие от страха, покорно отдавали своих подчиненных на расправу. Вот 25 апреля 1937 г. начальник Строительно-квартирного управления РККА корпусной комиссар А.В. Хрулев докладывает Ворошилову: «На основании Вашей резолюции тов. Леплевский поставил передо мной вопрос об аресте Хандрикова и Заикина. Хандриков в настоящее время освобожден от работы и находится в моем распоряжении… Все время путался в различных политических вопросах. Принадлежал к троцкистской оппозиции… Считаю возможным согласиться на арест. Арест Заикина для управления даже очень полезен, он несколько оздоровит обстановку»71 (подчеркнуто мною. – О.С.). И в тот же день на этом документе появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 25/IV.37»72.

Но поскольку все же особистам надо было каждый раз с какой-то степенью убедительности обосновывать свою просьбу об аресте, они нередко не ставили вопрос о немедленном аресте того или иного командира или политработника, а лишь об его увольнении из РККА. Такие просьбы нарком удовлетворял еще более охотно. А там вне армии – органы НКВД ни в каких наркомовских санкциях на арест бывших военных уже не нуждались. И хотя на первых порах проявлялась какая-то видимость заботы об уволенных – по сообщению начальника Политуправления РККА П.А. Смирнова (в официальном докладе 3 августа 1937 г.), было принято решение ЦК ВКП(б), по которому при наркоматах должны были быть созданы комиссии (с представителями от военных советов округов). Они должны были заняться устройством на работу уволенных из армии (в том числе и по политическим мотивам)73, – многие из уволенных командиров и политработников вместо получения новой работы довольно быстро оказывались в тюрьмах НКВД.

В кошмарных условиях 1937–1938 гг. увольнение из РККА по политическим мотивам для увольняемого было первой ступенькой в ад. А для увольняющего – «железного наркома» – эта процедура предоставляла иногда возможности покуражиться. Когда 19 июня 1937 г. Леплевский сообщил ему, что заместитель начальника политотдела 15-й тяжелой бомбардировочной авиабригады батальонный комиссар М.А. Добронравов якобы является «кадровым троцкистом» и еще в 1923 г., будучи студентом, поддерживал какие-то идеи Троцкого, резолюция наркома была предельно лаконична и однозначна: «Выгнать. КВ»74. На представлении отдела кадров Политуправления РККА на уволенного из армии полкового комиссара Кустова – «просит восстановить» – Ворошилов начертал: «Обойдутся в РККА и без Кустова»75.

Не стыдился Ворошилов оставлять даже в письменном виде следы своей невоспитанности, вульгарной грубости. 5 сентября 1938 г. военюрист 1-го ранга Семченко обратился с докладной запиской «О состоянии охраны границ СССР с Финляндией». Не берусь судить о компетентности автора, но Ворошилову записка ужасно не понравилась, и вот как он в резолюции выразил свое авторитетное наркомовское мнение: «Хоть ты и 1-го ранга… а дурак!»76 Читаешь такое (даже если это написано под влиянием примера одного из чеховских персонажей) и невольно думаешь, как же мудры были наши далекие славянские предки, которые говорили: «Нет хуже князя, нежели из грязи».

Как и все хамоватые люди, готовые вовсю куражиться над зависящими от них и становящиеся «ниже тоненькой былиночки» перед теми, от кого сами зависят, Ворошилов прямо-таки благоговел перед Сталиным. Последний, кстати, всячески, посмеиваясь в усы, разжигал небезвыгодный для себя миф «о великом полководце». На приеме участников первомайского парада руководителями партии и правительства в Кремле 2 мая 1936 г. Сталин поднял тост: «За вождя Красной армии, за одного из лучших руководителей партии и правительства, за Клима Ворошилова»77. Клим в свою очередь отвечал чуть ли не собачьей преданностью «вождю». И других к этому всячески призывал. Когда летом 1936 г. на встрече со Сталиным, Ворошиловым и Ежовым арестованные Каменев и Зиновьев робко спросили о гарантиях, что их не расстреляют, если они дадут «признательные» показания, вмешался Ворошилов: «Каменев и Зиновьев ведут себя так, словно они имеют право диктовать Политбюро свои условия. Это возмутительно! Если у них осталась хоть капля здравого смысла, они должны стать на колени перед товарищем Сталиным за то, что он сохраняет им жизнь. Если они не желают спасать свою шкуру, пусть подыхают. Черт с ними!»78

В соответствии с этим кредо, о своей шкуре Ворошилов заботился старательно. И «сладкой жизни» он отнюдь не чурался. И выпить, и закусить умел. По свидетельству крупного функционера НКВД Л.Л. Никольского, в середине 30-х годов у Ворошилова появилась уже третья вилла, и она предназначалась «для восходящей звезды балета С.»79. И голову приятно кружили всепроникающие ядовитые испарения почета, новых и новых орденов, публичных непрерывных восхвалений, чуть ли не каждый день публикуемых в газетах (особенно в «своей» «Красной звезде») фотопортретов, фимиам лести, угодничества, заискивания. Но ведь Ворошилова глупым никак не назовешь. И он не мог не понимать, что старинная русская пословица: «Не по Сеньке шапка» справедлива не только по отношению к его бывшему командарму Буденному, но и к нему самому. Это с болью наблюдали многие активные участники Гражданской войны. И.С. Кутяков, принявший в 1919 г. в 22-летнем возрасте дивизию после гибели В.И. Чапаева, ставший в 1935 г. комкором, записал в своем дневнике 15 марта 1937 г.: «Пока «железный» будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство, и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться»80. Сам Ворошилов отчетливо представлял себе, что Тухачевский либо Егоров, Уборевич либо Якир, т. е. настоящие кадровые военные, искушенные и в политической жизни, были бы гораздо более на месте на посту наркома обороны.

И поэтому, на мой взгляд, совершенно правомерно некоторые авторы (В.А. Бобренев, Л.М. Заика) высказывали мнение, что в какой-то степени Ворошилов увидел в НКВД союзника, помогающего весьма своеобразным способом устранить с дороги (и вообще из жизни) более молодых и несравненно лучше подготовленных в военном отношении потенциальных конкурентов. Недавно скончавшийся генерал-лейтенант юстиции Б.А. Викторов, работая в свое время заместителем главного военного прокурора и непосредственно занимаясь процессом реабилитации безвинно истребленных воинов РККА, изучил огромное количество недоступных историкам и ныне документов и пришел даже к такому выводу: «Справедливость требует преступником объявить и К.Е. Ворошилова. История советского правосудия не знает такого изобилия достоверных неопровержимых доказательств, которые так неотразимо изобличали бы подсудимого в преднамеренном уничтожении неугодных ему людей»81.

А вот свидетельство бывшего наркома Военно-Морского флота, на протяжении многих лет близко знавшего наркома обороны, работавшего рядом с ним: «…Свое личное благополучие Ворошилов поставил выше всего»82. Кстати, еще в 1964 г. Н.Г. Кузнецов вспомнил об одной частной беседе в 1939 г., в ходе которой «К.Е. Ворошилов спросил меня, знаю ли я Кожанова. «Да, – ответил я, – он в течение трех лет во время учений плавал на крейсере «Червона Украина», которым мне пришлось командовать». «Я не думаю, чтобы он был врагом народа», – довольно определенно высказался К.Е. Ворошилов»83. Это было опубликовано при жизни Ворошилова, но никаких возражений с его стороны не последовало. А ведь это не только показатель нравственного маразма, а и самый настоящий «corpus delikti» (состав преступления): народный комиссар посылал людей на позорную казнь, не только сомневаясь, но заведомо зная о их полной невиновности!

Прямая измена Ворошилова своему долгу развязала руки Особым отделам НКВД. Они и раньше-то не особенно церемонились с невыгодными для них различного рода инструкциями, постановлениями, кодексами. Если прежде, как правило, Особый отдел ГУГБ НКВД СССР просил санкцию на арест тех или иных военных поодиночке, то теперь «для быстроты» требуют ареста «заговорщиков» скопом, пачками. 5 июня 1937 г. Леплевский просит у Ворошилова согласия на арест сразу 17 человек – «участников антисоветского военно-троцкистского заговора». Резолюция: «Не возражаю. КВ. 15/VI.37»84. По датам можно судить, что Ворошилов до осуждения Тухачевского и других пока еще раздумывал, а после расстрела восьми осужденных высших командиров он готов был отдать особым отделам НКВД на заклание всех, на кого они укажут.

В подготовленных в июле 1937 г. материалах для нового начальника Политуправления РККА армейского комиссара 2-го ранга П.А. Смирнова появился специальный раздел: «IV. Выкорчевывание врагов народа и очистка РККА от политически негодных элементов». В этих материалах отмечалось, что уже за период с 1 января по 10 июня 1937 г. из РККА было уволено по политическим мотивам 4947 человек. Характерно резкое нарастание масштабов увольнения сразу же после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б). Если с 1 января по 31 марта 1937 г. из РККА по политическим мотивам было уволено 577 человек, или, примерно, по 64 человека за декаду, то за период с 1 апреля по 10 июня 1937 г. – уже 4370 человек85, или в среднем по 624 человека в декаду. Следовательно, масштабы увольнения по сравнению с предыдущим кварталом возросли после пленума ЦК ВКП(б) почти в десять раз!