Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

• Название: Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932
• Автор: Саша Черный
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996
• ISBN: 5-7195-0046-4

Во второй том собрания сочинений С. Черного вошли: книга «Жажда», поэмы «Дом над Великой», «Кому в эмиграции жить хорошо», а также стихотворения 1920–1932 годов, не вошедшие в прижизненные издания поэта.

---

Аисты*

В воде декламирует жаба.
Спят груши вдоль лона пруда.
Над шапкой зеленого граба
Топорщатся прутья гнезда.

Там аисты, милые птицы,
Семейство серьезных жильцов…
Торчат материнские спицы
И хохлятся спинки птенцов.

С крыльца деревенского дома
Смотрю — и, как сон для меня,
И грохот далекого грома,
И перьев пушистых возня…

И вот… От лугов у дороги,
На фоне грозы, как гонец,
Летит, распластав свои ноги,
С лягушкою в клюве отец.

Дождь схлынул. Замолкли перуны.
На листьях — расплавленный блеск.
Семейство, настроивши струны,
Заводит неслыханный треск.

Трещат про лягушек, про солнце,
Про листья и серенький мох,—
Как будто в ведерное донце
Бросают струею горох…

В тумане дороги и цели,
Жестокие, черные дни…
Хотя бы, хотя бы неделю
Пожить бы вот так, как они!

<1922>

Табак*

Над жирной навозной жижей
Кустятся табачные листья.
Подойдем вдоль грядок поближе,
Оборвем порыжевшие кисти.
    Ишь, набухли, как рыхлые губки…
    Подымайте-ка, ксендз, ваши юбки!

Под крышей, над тихой верандой
Мы развесим листья пучками
И, плавно качаясь гирляндой,
Они зажелтеют над нами.
    Такой же пейзаж янтарный
    Я видал на коробке сигарной.

Будем думать, что мы на Цейлоне…
Впрочем, к черту Цейлон, — не надо!
Вон пасется на солнечном склоне
Литовское пестрое стадо:
    Мчатся черные свиньи, как шавки,
    Конь валяется томно на травке.

Набьем табаком наши трубки.
Пусть струится дымок лиловатый…
Как пестры деревенские юбки
Вдоль опушки у новой хаты!
    На закате туда мы нагрянем
    И душистого меду достанем.

Я поэт, а вы ксендз литовский,—
Дай вам Бог и сил и здоровья!
Налетает ветер чертовский
И доносит мычанье коровье,
    А за дымом, вдоль склонов нагорий
    Колыхается сизый цикорий.

<1922>

Могила в саду*

В заглохшем саду колыхаются травы.
Широкие липы в медвяном цвету
Подъемлют к лазури кудрявые главы,
И пчелы гудят на лету.
              Под липой могила:
       Плита и чернеющий орденский крест.
              Даль — холм обнажила.
       Лесные опушки толпятся окрест.

От сердца живого, от глаз, напоенных цветеньем,
К безвестным зарытым костям потянулась печаль…
Кто он, лейтенант-здоровяк, навеки спеленутый тленьем,
Принесший в чужие поля смертоносную сталь?
              Над Эльбою в замке
       Мать дремлет в стенах опустелых,
              А в траурной рамке —
       Два глаза лучистых и смелых…

Литовское небо дрожит от пчелиного хора.
Пушистый котенок лениво прижался к щеке.
Осколок снаряда торчит из земли у забора —
Клуб ржавых колючек сквозь маки сквозит на песке…
              Вдали над оврагом
       Конь плугом взрывает пласты
              И медленным шагом
       Обходит густые кусты.

<1923>

ЧУЖОЕ СОЛНЦЕ

С приятелем*

I

     Сероглазый мальчик, радостная птица.
     Посмотри в окошко на далекий склон:
     Полосой сбегает желтая пшеница,
     И леса под солнцем, как зеленый сон.
Мы пойдем с тобою к ласковой вершине
И орловской песней тишину вспугнем.
Там холмы маячат полукругом синим,
Так играют пчелы над горбатым пнем…
     Если я отравлен темным русским ядом,
     Ты — веселый мальчик, сероглазый гном…
     Свесим с камня ноги, бросим палки рядом,
     Будем долго думать, каждый о своем.
А потом свернем мы в чащу к букам серым.
Сыроежек пестрых соберем в мешок.
Ржавый лист сквозит там, словно мех пантеры,
Белка нас увидит — вскочит на сучок.
     Все тебе скажу я, все, что сам я знаю:
     О грибах-горькушах, про житье ежей,
     Я тебе рябины пышной наломаю…
     Ты ее не помнишь у родных межей?
А когда тумана мглистая одежда
Встанет за горой, — мы вниз сбежим свистя.
Зрей и подымайся, русская надежда,
Сероглазый мальчик, ясное дитя!..

II

Мы с тобой два знатных иностранца:
В серых куртках, в стоптанных туфлях.
Карусель кружится в ритме танца
И девчонки ввысь летят в ладьях…
Вдосталь хлеба, смеха и румянца,
Только мы — полынь в чужих полях.

Опустивши худенькие плечи,
Теребишь ты тихо мой мешок
И внимаешь шумной, чуждой речи,
Как серьезный, умный старичок.
Ноги здесь, а сердце там, далече,
Уплывает с тучей на восток.

Над лужком холмов зеленый ярус
Манит нас раздольной тишиной.
Бок шатра надул под ветром парус,
Собачонка лает за спиной…
Карусель взвевает свой стеклярус
И кружится, словно шар земной!

Солнце — наше, горы — тоже наши…
Ты послушай, что поет поток:
В голубой, для всех раскрытой чаше,
Тонет все — и запад и восток…
Будет жизнь и радостней и краше…
Хочешь, купим глиняный свисток?

На углу закрякали тромбоны:
Впереди двенадцать медных труб.
Сзади — пары, девочки-бутоны.
Сколько ярких, деревенских губ!
Закачались белые колонны
И пошли плясать в прохладный клуб.

Улыбнись, поправь свою подвязку,
Веет ветер, в путь зовет, злодей!
Мы в лесу напишем нынче сказку,—
Там, где пахнет сыростью груздей,—
Про людей, любивших смех и пляску,
Никого не мучивших людей…

III

Все местечко засыпает,
На закате — сноп пожаров.
С колокольни долетает
Девять медленных ударов.
    Мальчик, спать!
Под немецкую перину, в исполинскую кровать.

Рано? Дай мешок со стула,
Перечтем-ка небылицу,
Как летал кузнец Вакула
На чертенке к нам в столицу.
    Знаешь, да?
Эта сказка, словно песня у полтавского пруда…

Кот немецкий в удивленье
Водит спинкою сутулой.
Ты раскрыл глаза в волненье,
Ты умчался за Вакулой…
    Вечер тих.
Электрическая лампа освещает нас троих.

Прочитали. Спит мальчишка.
Кот колдует на пороге.
На полу — родная книжка.
В небе — месяц златорогий.
    Проживем!..
Завтра утром к водопаду на свидание пойдем.

IV

Кем ты будешь? Ученым, свободным ученым!
Мясников слишком много и так.
Над блевотиной лжи, над погостом зловонным
Торжествует бездарный кулак…
        Дьявол сонно зевает,
        Лапой нос зажимает:
Двадцать слов, корка хлеба и мрак.

Может быть, ты откроешь бациллу прохвостов?
Против оспы ведь средство нашли.
Гроздья лозунгов новых наряднее тостов,—
В середине — холодные тли.
        Каин тучен и весел,
        Нож сверкает у чресел,
Холм невинных все выше вдали…

Может быть, ты сумеешь в достаточных дозах
Суп из воздуха выжать для всех?
Укрощенное брюхо возляжет на розах,
Вспыхнет радость, беспечность и смех —
        И не будет причины
        Верить в святость дубины,
В ритуал людоедских потех.

Ты в оглобли труда запряжешь водопады,
И приливы, и ветер, и град:
Полчаса поработал и пой серенады,
Дуй в свирель и соси виноград…
        Шахт не будет бездонных,
        Глаз не будет бессонных,
Люди станут добрее цыплят.

Что-нибудь с идиотами сделать бы надо:
Обязательно средство найди!
С каждым часом растет их крикливое стадо,—
Рот под мышкой, глаза позади,
        Дважды два — то семнадцать,
        То — четыреста двадцать,
Граммофон в голове и в груди.

Я, увы, не увижу… Что поделаешь, — драма…
Ты дождешься. Чрез лет пятьдесят —
(Говорила в Берлине знакомая дама) —
Вся земля расцветет, словно сад…
        Спит мальчишка, не слышит,
        Разметался и дышит.
В небе мертвые звезды горят.

V

        Каждый встречный на дороге
Говорит нам: «Добрый день!»
Мир и вам, чужие люди
Из окрестных деревень!

        Оглядят нас — улыбнутся…
Ясен взор их добрых глаз,
Но тоска непримирима,
Но в душе глухой отказ.

        Мальчик мой, пойдем скорее!
Вон тропинка вьется в лес:
Там безлюдно, как в пустыне,—
Шум ветвей и ширь небес.

        Ты мне сны свои расскажешь,
Я тебе их объясню.
Улыбнемся старой елке,
Камню, бабочке и пню…

        К скалам в глушь пойдем мы в гости
По зеленому хвощу.
Никогда я не забуду,
Никогда я не прощу!

<1920>

Солнце*