Валерий Алексеев - Похождения нелегала

• Название: Похождения нелегала
• Автор: Валерий Алексеев
• Издательство: Anton Tschechow Verlag
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 1998
• ISBN: 3-930867-18-4

Современная фантастика, довольно близкая к реальной жизни. 'Подобно Гулливеру в стране великанов, — утверждает издатель, — герой повести не желает быть игрушкой в руках гигантов, он отчаянно защищает свое право на жизнь и личную свободу от посягательств могущественных государственных и криминальных структур постсоветской Европы…Маленький человек одержим манией собственной исключительности, несет бремя непомерной гордыни и в своей дерзости готов посягнуть ни много, ни мало — на фундаментальные законы природы и общества…'

---

Даже скорее побить, чем ограбить.

Я стал ездить меньше. Отсыпался не только в поездах, но и в кинотеатрах. Оказалось дешевле и спокойнее.

Кинотеатры здесь полупустые.

Садился я, как в школьные годы, на последний ряд.

Иногда кинопленку крутили для меня одного: дурной бы я был выбирать модные фильмы.

Иными словами, жилье и коммунальные услуги у меня были почти бесплатные. На питание я тоже расходовал очень мало.

Признаюсь честно: я дошел до того, что стал питаться в дисминуизированном виде. Не сильно дисминуизированном, конечно: в полуметровом — так, чтобы можно было без помех кушать, сидя под креслом, хот-дог.

Одной сосиски мне за глаза хватало, чтобы набить утробу на целый день.

Делал я это в середине фильма, когда уже никто не мог сесть поблизости. А насытившись блаженно задремывал.

Боюсь, что от привычки наслаждаться едой в темноте мне теперь будет трудно избавиться.

86

В конце концов я настолько обнищал, что начал присматриваться к банкам. В смысле — к кредитно-финансовым учреждениям.

То есть, ниже опуститься уже невозможно.

Но банки в Германии выглядят такими неприступными, начиная с тяжелых дверей. Наверняка нашпигованы телекамерами, сиренами и прочим добром. Да и сейфы вскрывать мне все равно нечем: в супермаркетах такие инструменты не продают.

Царских домов, как в Москве, здесь нет. Да, имеются кварталы и даже целые городишки, населенные исключительно богатыми людьми. Однако прибыть туда можно только на лимузине: пешеход, рассматривающий особняки, выглядит в таких кварталах крайне подозрительно.

Ну, допустим, заберусь я ночью в виллу какого-нибудь миллионера, и что дальше? Вряд ли он держит свой миллион в доме наличными. Драгоценности — возможно, но их еще надо сбыть: верный путь за решетку.

Обокрасть рядового гражданина еще труднее: он все деньги выдаивает по мере надобности из банкомата с помощью пластиковой карточки. Наличные у него в доме не разбросаны.

Украсть карточку? Толку нет: надо знать тайный номер.

Подсмотреть тайный номер? Подите, попробуйте.

Немец с детства приучен: если человек стоит у банкомата — обойди его стороной, а очереди жди в пяти шагах сзади. Подойдешь поближе (не то что заглянешь через плечо) — он с удивлением обернется:

"Ты что, любезный, совсем уже того?"

Глава девятая. Керстин

87

И вот, когда я дошел до предела безысходности, судьба улыбнулась мне очень славной улыбкой.

Я встретил симпатичную молоденькую немку, и она вызвалась стать моей подругой.

То есть, симпатичных немок вокруг навалом, некоторые даже непрочь были завести со мной дружбу, но, наткнувшись на недостаточность моего немецкого, смущались и отступали.

Керстин не смутилась, скорее наоборот.

Познакомились мы в поезде. Ехали вдвоем в купе на шестерых, поглядывали друг на друга и улыбались.

Я улыбался потому, что уж очень она была чистенькая и миниатюрная: рыжеволосая, голубоглазая, коротко подстриженная, с розовым носиком, розовыми губками и розовыми ушами. В мочке левого уха у Керстин был голубой топаз.

Как позднее оказалось, в пупке — еще один такой же.

Короче, я улыбался потому, что она мне нравилась.

А Керстин — Бог знает почему. Ей виднее.

Впрочем, улыбаются здесь все, кто умеет: только посмотри — в ответ тебе улыбка. А кто не умеет — строит забавную дружелюбную гримаску. Лягушачью либо мартышечью. Чисто механически.

В смысле: привет-привет — и проходи мимо.

Но Керстин улыбалась мне такой целевой, такою адресной улыбкой, что попутчики, заглядывавшие в наше купе, тут же расшаркивались и исчезали.

Наконец она сказала — по-русски, но с прелестным грассирующим "эр":

— Вы из России, наверно?

Еще бы не наверно, если у человека в руках "Комсомольская правда": угадай с трех попыток.

Тем не менее мой утвердительный кивок привел ее в восторг, выражение которого несколько меня смутило:

— Во пруха, ё-моё! — воскликнула она. — Ухэзаться можно!

В первый момент я решил, что у меня начались галлюцинации: так, знаете ли, бывает в фильмах ужасов, когда юная женщина вдруг начинает говорить сатанинским басом, и лицо ее, исказившись, покрывается жутким могильным киселем.

Но ничего подобного не случилось: собеседница моя смотрела на меня с веселым простодушием ребенка, ожидающего похвалы. Смачная фраза слетела с ее прелестных уст легко и естественно, как лепесток китайской розы.

Впрочем, моя реакция несколько ее смутила.

— Я что-нибудь не так ляпнула? — спросила она, покраснев. — Вы меня поправляйте, пожалуйста. Русские балдеют, когда я так говорю, но никто не корректирует мои ошибки. Просто слушают и забавляются. Тут на днях я двух хмырей из вашего мин-юста обслуживала, так они от кайфа просто ссали кипятком.

— От кайфа это делать невозможно, — заметил я. — Причиной могут быть лишь бурные отрицательные эмоции: например, злость, ярость, гнев.

— Ой, как вы здорово объясняете! — воскликнула моя собеседница. — Подождите, я должна это записать.

И достала из сумки блокнотик.

Работала Керстин в городской тюрьме, где томились в заточении десятки моих соотечественников.

Занималась устным переводом (на допросах) и письменным: через нее проходили все малявы, которые русскоязычные заключенные посылали на волю и получали по адресу Blok Methusalem, Psf 666 или что-то в этом роде.

— Я, конечно, могу говорить нормально. Но ведь мне практика нужна, чтобы форму не потерять. Мои клиенты сплошь по фене ботают, а для меня это еще один иностранный язык. Если я не буду практиковаться, перестану понимать.

Поговорили о Москве, где Керстин была раз, наверное, десять, обнаружили общих знакомых в университетских кругах. По этому поводу перешли на "ты".

В общем, приятная получилась беседа. Вся усыпанная блатным говорком, под который и мне пришлось подстраиваться, хотя сквернословить я с детства не люблю.

В конце концов Керстин спросила меня:

— А ты куда, собственно, гребешь?

Я ответил, что, собственно, никуда: шлындаю по стране.

— На следующей станции я линяю, — застенчиво сказала Керстин. — Хера ли нам срок мотать? Канай ко мне.

— Когда?

— А прямо сейчас. Я живу одна.

Подумала — и прибавила:

— Мать мою так.

И через час я оказался в ее маленькой беленькой квартирке, где вся мебель была из светлых сосновых досок, будто бы на турбазе.

Последний раз я спал по-человечески сто восемьдесят восемь ночей назад, в Ларискином будуаре. Чуть не заплакал, когда, ложась у Керстин спать, вдохнул давно забытый запах свежего постельного белья.

88

Надо ли говорить, что вечера мы с подружкой проводили в долгих поучительных беседах?

Керстин приносила с собой ксерокопии арестантских писем и прилежно переводила их на немецкий, нередко засиживаясь за компьютером до середины ночи.

Я, как мог, помогал ей, разбирая каракули автоугонщиков и контрабандистов.

"А за Лялькой, мама, строго следи, чтоб она, мокрохвостка, с кем попало не нюхалась, принесет в подоле выблядка — и ее удавлю, и тебе не прощу".

Керстин была влюблена в свой языковой и человеческий материал. В первый же день нашей дружбы она призналась мне:

— Не могу слушать ваши блатные песни: сразу, блин, начинаю плакать.

И, как бы в подтверждение этих слов, тут же заплакала легкими светлыми слезами.

Ее пытливые вопросы порою ставили меня в тупик.

— Анатолий, что такое полуперденчик? Я поняла так, что это рабочий фартук официантки. Но разве его носят сзади?

Моей неприязни к использованию в русской бранной речи слова "мать" Керстин не разделяла.

— Ну, и что тут особенного? — защищала она мой великий и могучий язык. — В Италии страшное ругательство — "порка Мадонна". А ты знаешь, что для итальянцев Мадонна? Святая святых. У них у самих глаза на жопу лезут от этих слов.

Училась Керстин круглосуточно.

— А что это ты сейчас со мной делаешь? — спрашивала среди ночи в самый неподходящий момент. — А как это будет по-русски?

В общем, славная мне попалась подружка.

89

Возможно, вы спросите: а как же Ниночка? Как же моя вечная любовь и великая боль?

Хороший вопрос.

В одном советском фильме есть такой эпизод: на вокзальной платформе стоит офицер в длинной шинели и ест эскимо. Настроение у него — хуже некуда: час назад ему отказала любимая девушка. Но за этот час она передумала и примчалась на вокзал. Издали увидала своего офицера с мороженым в руках, развернулась — и гордо уплыла прочь.

Дескать, как он мог в такой момент?

Между прочим, мороженое в те времена — это был дешевый и быстрый перекус. Офицер просто не хотел помирать.

Вот это красотке и не понравилось.