Владимир Савченко - Пятое путешествие Гулливера

• Название: Пятое путешествие Гулливера
• Автор: Владимир Савченко
• Издательство: Рад. пысьмэннык
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5-333-00081-6

Автор отправляется в плавание и попадает в переделку

---

В это время позади послышался топот многих копыт. Я оглянулся: к обрыву приближался отряд. Непрозрачные тяжеловозы с длинными гривами и мохнатыми копытами несли на своих широких спинах самых массивных дам города; на других лошадях гарцевали многочисленные зеркальщики; в арьергарде мулы рысцой тащили на себе вязанки бамбуковых жердей. За отрядом, кто на чем, тянулись горожане-болельщики.

Во главе процессии рысила на золотистом першероне наша соседка Адвентита. Я знал ее полный титул: ее превосходительство командир самообороны западного побережья Адвентита Пиф-Паф, но как-то не принимал его всерьез. Может, это было потому, что я знал и процедуру назначения такого командира: выбиралась самая многодетная и дородная вдова, в случае равенства у претенденток числа детей дело решал вес (у Адвентиты было двенадцать детей и добрых семь пудов, муж скончался при исполнении обязанностей); а может, и потому, что именно ее отпрыски больше других досаждали мне дразнилкой: «Гули-Гули демихом! Гули-Гули демихом!» — выкрикиваемой звонким хором. Сама вдова их урезонивала; она постоянно была заморочена и ими, и ведением хозяйства.

Но сейчас, когда зеркальщики принялись споро возводить из жердей вдоль обрыва помосты (куда более основательные и широкие, чем наш охотничий), я понял, что дело назревает серьезное: охота на корабль. В отряде — не менее шести десятков вдов, при каждой — три зеркальщика, солнце в выгодной позиции; если все они направят на фрегат лучи тройной убойной силы, тому не сдобровать. Я решил, как сумею, послужить соотечественникам.

Адвентита находилась на правом фланге шеренги помостов. Пока я добежал, она — массивная и мощная, как боевой слон, переливающаяся внутри розовыми оболочками органов и янтарно-желтым костяком, почтительно подпираемая снизу зеркальщиками — успела по перекладинам взобраться на свой помост; отдышалась и подала зычным голосом команду:

– Бабоньки-и-и... по три рассчитайсь! Первая!..

Оттеснив зеркальщика-адъютанта, я вскарабкался к ней.

– Тебе что здесь надо, Гули? Хочешь стать зеркальщиком?

– Адвентитушка... соседушка-лапушка... прелесть моя...– я решил идти напрямую,– эти темнотики на корабле — из моей страны. Не губите их. Напугайте... ну, сожгите верхушку передней мачты — и они уберутся восвояси. А? Радость моя...– И я хорошо погладил ее: любая женщина, даже генерал, любит ласку.

– Не лапай мои боевые поверхности,– пророкотало ее превосходительство,– я при исполнении. Радость... вот скажу Аганите.– Но сердце ее дрогнуло, я видел. Между тем корабль приближался, от него до обрыва оставалось не более восьми кабельтовых.

– Бабоньки-и! — снова зычно обратилась вдова к отряду.– Здесь Демихом Гули хлопочет за своих. Просит отпугнуть их. Как, уважим, а?

– Можно... уважим! — после паузы донеслось с помостов.– Он парень ничего, хоть и темный. Пугнем — и пусть уматывают!

– Тогда слуш-шай: эрррравняйсь! Даю настройку: а тики-так, тики-так, тики-так, тики... вжик! А тики-так, тики-так, тики-так, тики... вжик!

Это был не тот успокаивающий умеренный ритм — наоборот, боевой, активный. Боевой ритм, как бывает боевой клич. Будь я полководцем, я ввел бы такой в своей армии перед началом атаки.

– А тики-так, тики-так, тики-так-тики... вжик! — гулом пошло по помостам.– А тики-так, тики-так, тики-тактики... вжик!

С правого фланга я видел, как дамы подравнивались. От Адвентиты параллельными линиями на фоне неба вырисовывались груди и животы второй, третьей и четвертой тикитакитянок. Но еще отчетливей выстраивалось все у них внутри: пунктирной перспективой уходили вдаль печень в печень, таз в таз, позвонок в позвонок, мозг в мозг, афедрон в афедрон. Не впервой, видно, вдовы выступали таким строем. Я обратил внимание на то, что и волосы у них, мощные темные гривы, все закручены на головах одинаковыми узлами и тоже образуют линию. Зеркальщики позади подравнялись и замерли, держа зеркала, как щиты.

– А тики-так, тики-так, тики-так-тики... вжик! — рокотало над обрывом, заглушая шум прибоя.

Наконец произошло главное равнение: сердца всех дам и всех зеркальщиков забились в одном ритме и в одной фазе — пунктиры ало пульсирующих комков. И мое сердце сокращалось в этом ритме, я тоже переживал боевой восторг.

– Бабоньки-и... товсь!

Подобно тому, как бомбардир перед выстрелом прочищает банником дуло своей мортиры, так и Адвентита круговыми движениями намоченной спиртом ветоши, которую подал ей зеркальщик-адъютант, протерла свои оптические поверхности. Это же по команде «товсь» сделали на всех помостах.

– Мужички-и, средними зеркалами... свет! (Средний зеркальщик на каждом помосте, повернув зеркало, отразил солнечные лучи в спину своей дамы. Строй вдов желтовато засиял.) Бабоньки-и... в фор-бом-брамсель фок-мачты — целься! — и ее превосходительство (а за ней и весь строй) прицельно выставила перед лицом кисти.

Я тоже соорудил из ладоней «подзорную трубу» и увидел, как верхний парус передней мачты фрегата вдруг ослепительно засиял — будто его осветило отдельное солнце. «И ни одна не ошиблась, знают,– отметил я в уме.– Видно, не первый это для них корабль».

– Помалу-у... чирком слева направо... пли!

Огненное пятно на парусе превратилось в слепящий штрих. Верхушка мачты враз окуталась дымом, вспыхнула, отломилась и рухнула на палубу вместе с горящим парусом и флагом. На фрегате возникла паника, но капитан ее быстро прекратил. Матросы забегали с баграми, ведрами. Через минуту дымящийся обломок фок-мачты полетел в воду.

Будь я капитаном этого злосчастного фрегата, конечно, сразу же приказал бы уходить от непонятной опасности на всех уцелевших парусах; тем более и ветер был попутный. Но командовал не я, а тот капитан, вероятно, был самолюбив, отважен и мечтал о славе. Он развернул корабль в боевую позицию. Фрегат дал по обрыву залп из всех двадцати пушек правого борта. Дистанция была предельная, вышел недолет, ядра лишь взбили фонтаны брызг у самого берега.

Несколько капель попало на «боевую поверхность» Адвентиты.

– Ах, та-ак! — рыкнула она, отираясь, и глянула на меня с такой внутренней выразительностью, что на сей раз из всех ее прелестей я воспринял лишь скелет: будто сама смерть зыркнула на меня пустыми глазницами.– А ну, брысь, пока не испекла!

Я и сам не помнил, как оказался внизу.

– Мужички-и, всеми зеркалами... свет! (Строй вдов засиял тройным накалом). Бабоньки-и... Первые — но носу распределенно, вторые — по центру точкой на прожог, третьи — по корме распределенно-о... целься-а!

Дамы снова прицельно выставили ладони. В свою «подзорную трубу» я видел, как окутавший фрегат дым от залпа будто пронзили острия огненных кинжалов: они воткнулись в нос, корму и борт под пушечной палубой.

– По грубияна-ам!.. залпом!.. пли!!!

Корма и нос запылали сразу, как смоченная нефтью пакля. Середина чуть запоздала, но там за веерной вспышкой последовал грохот оглушительного взрыва. Видимо, световой луч, прожигая борт и переборки, попал в кюйт-камеру. Корабль разломился, охваченные пламенем половины стали погружаться в воду.

И дамы с зеркальщиками на помостах, и тикитаки-болельщики вокруг — все вопили, ревели, визжали от восторга. Один я, понимая, что сейчас, с какой стороны ни взгляни, мое «инто» выражает ненависть и отвращение к этому острову и его жителям, поскорее удалился в заросли. Подумать только: сорокапушечный фрегат, украшение британского флота, владыки морей, уничтожен в одну минуту... и чем? Задами перезрелых матрон.

Глава пятая

Автора вызывают в Академию наук. Он отвечает на странные вопросы. Недоумение автора. Диспут о первоосновах материи. Автор принимает участие в диспуте

Приношу извинения читателю, что, увлекшись одной темой, я нарушил хронологичность повествования.

Только через полгода я был вызван в Тикитакскую академию наук на собеседование. Правда, нельзя сказать, что обо мне забыли: из академии не раз запрашивали Имельдинапо видеосвязи, как мои дела. Сотрудники АН — в частности, те два медика, приятели тестя, — наведывались узнать о моих успехах. «Успех», увы, был пока лишь один, с Агапитой. В остальном мне похвалиться было нечем. Имельдин куда лучше знал английский, чем я тикитанто. Кости мои, несмотря на ежедневные щедрые инъекции тиктакола, упорно не желали прозрачнеть. Приятели-медики утешали тестя тем, что и с другими темнотиками было так же; но тот, человек самолюбивый и неудачливый, все надеялся, что у него со мной получится лучше, чем у других с другими, — и отвечал на запросы, что я еще не готов. Наконец у академиков лопнуло терпение, и прибыл приказ представить меня таким, как есть.

Не скрою, что я возлагал большие надежды на визит в академию. В конце концов я прибыл сюда — хоть по несчастному стечению обстоятельств и в жалком виде — из могущественной и просвещенной страны, где был далеко не последним человеком. Если я расскажу о ее славной истории, о развитии у нас наук, техники и ремесел, об открытиях и изобретениях европейских ученых, о нашей промышленности, торговле и армии,– отношение ко мне не может не измениться. Постыдная кличка «демихом» будет забыта. Да и не только... Если мне, к примеру, предложат звание иностранного члена их академии, я не стану упираться.