Алексей Пантелеев - Из старых записных книжек (1924-1947)

• Название: Из старых записных книжек (1924-1947)
• Автор: Алексей Пантелеев
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Александра Васильевна, можно вам задать вопрос?

- Пожалуйста.

- Скажите, пожалуйста, почему это вы предлагали мне пойти прогуляться?

Или мама спросит у нее:

- Кто у вас в квартире живет?

Минут через десять-пятнадцать, обдумав и обсудив со всех сторон этот вопрос, Любочка опять подступает к маме:

- Александра Васильевна, почему это вы спрашивали: кто живет в нашей квартире?

Говорит она осторожно, словно по гололеду ходит. Цифр и имен никогда не называет. Года полтора назад пробовала она работать. Устроилась куда-то курьером. Но, проработав с полмесяца, ушла.

Мама спрашивает, сколько она там получала.

- Немного.

- И долго работали?

- Некоторое время.

"Некоторое время", "некоторая сумма", "некто", "однажды" - по-другому она не говорит.

* * *

Любочкина мать, Марья Ивановна, в молодости была необыкновенно хороша собой. А происходила она из купеческой семьи, была почти неграмотна. Однажды стояла Марья Ивановна за обедней у Покрова. Стояла на клиросе, "рядом с князьями и вельможами", и даже среди этой блестящей публики выделялась своей красотой и статностью. В это время в церкви появился какой-то старичок генерал. Граф. Он принялся целовать ручки знакомым дамам и по ошибке, приняв Марью Ивановну за какую-нибудь баронессу или княгиню, и ей тоже поцеловал руку.

Совсем недавно, будучи уже на склоне дней, выживающая из ума Марья Ивановна заблудилась где-то на Песках и попала в милицию. Ей показалось, что ее хотят посадить в кутузку. Она перепугалась, но виду не показала, а сама перешла в наступление.

- Вы, батюшки, не смеете меня в холодную сажать, - говорила она. - Я человек благородный. Мне и князья и графы ручки целовали. Вот она - вот эту самую...

* * *

Жаркий июльский полдень. В Мельничьем Ручье на пляже весь день было много купающихся. К вечеру народ расходится, хотя вода еще теплая и сумерки не остудили зноя.

Лежу в кустах, читаю. Вижу - на противоположном грязном и обрывистом берегу, где обычно никто не купается, где вонючая илистая отмель истоптана и загажена коровами, - появляется молодой, лет под тридцать, человек, сезонный рабочий в бесцветной одежде. На лице у него - от одного уха до другого белая повязка. Лицо плоское. Он ведет себя, как вор: озирается, оглядывается. Уж не топиться ли, думаю, пришел? Нет, этот несчастный просто пришел выкупаться. Вероятно, долго не решался, но день стоял знойный, товарищи по работе бегали в перекур на реку, мимо все время шли купальщицы с мохнатыми полотенцами. И вот он не победил соблазна, пришел. Подходит к воде, оглядывается, снимает с лица повязку. Еще раз оглянулся, начинает стягивать грязную рубаху. Не решился. Натянул рубаху, сел на корточки и торопливо, как мальчик, ворующий у матери варенье, зачерпнул ладошкой черную торфяную воду и стал мыть свое безносое лицо, шею, волосы. Моет с наслаждением, но поминутно оглядывается, прислушивается...

Брат мой! Кто тебя? За что?..

* * *

Читаю "Процесс Людовика XVI". Поражает необыкновенное сходство и судьбы и характеров Людовика и Николая Второго. Начать с того, что начало их царствований было ознаменовано схожими событиями. Во время бракосочетания Людовика с Антуанеттой в Париже тоже была своего рода Ходынка. Во время пышных празднеств, "благодаря небрежности администрации", где-то в районе кладбища Св.Магдалины было раздавлено свыше 1000 граждан.

Находясь после революции под арестом, и король и царь занимались воспитанием сыновей, играли в карты (Людовик - в пикет, Николай - в безик), охотились на ворон.

Похожи и жены их: Алиса Гессенская на Марию-Антуанетту. Обе они были активнее, хитрее, деятельнее своих мужей.

* * *

- Он закона совсем не слушается. Он только принципом своим берет!

* * *

"Лучше говорить правду, чем быть министром".

Жорес{349}

1941

Одна из тайн творчества - видеть перед собой тот народ, для которого пишешь".

В.Хлебников

* * *

Девочка лет 11-12 - другой, поменьше:

- Микроб такой маленький, что если он упадет на пол, то его не видно.

* * *

У директора гимназии, где он учился, была странная фамилия: А.С.Дважды-Переехали.

* * *

Учительница в деревенской школе:

- Теперь будем становить запятую.

* * *

Раз или два в месяц к нам в Шкиду приходил врач. Красивый. Высокий. Какой-то не по времени барственный, элегантный, пахнущий одеколоном.

Это был брат Е.В.Тарле, историка. Его я тогда не читал (читал, кажется, из наших один Ионин), но имя его уже знал, оно уже гремело.

* * *

Из предсказаний попугая:

"Радуйтесь! На предстоящем вечере Вы будете счастливы любовью. Полублондин-полубрюнет увлечется Вами и попадет под сень Ваших очей. Вы его не заметите, но образ симпатичного молодого человека станет преследовать Вас, и Вы снова встретитесь"...

* * *

Дядя Коля минувшим летом отдыхал в деревне. У хозяйки заболел теленок. Ветеринара в колхозе нет. Старуха приходит, просит:

- Я - женщина старая, слабая. Помоги, милый. Поди, укуси его за мышки с боков.

- То есть как укуси? За какие мышки? - испугался дядя Коля.

- У него с боков у мосоликов желвачки такие - мышки. Ты, если брезгуешь, ветошку какую накинь и - куси.

Деликатный дядя Коля поежился и пошел. Но теленка уже успела зарезать хозяйкина дочка.

* * *

Из классной работы по русской литературе учеников 8-го класса энской средней школы:

"Пушкин сильно восхищается в Наталью".

"Бедная Лиза рвала цветы и кормила свою мать".

"Матери Державина приходилось много ходить стоя".

* * *

На Смоленском у Анны Ивановны Спехиной похоронены рядом дочь Надя и внучка Валя. На днях хоронили вторую внучку - Люсю. Кладбище было засыпано густым снегом. Чтобы яму не замело, могильщики прикрыли ее хвоей. Когда этот настил стали снимать, Анна Ивановна вдруг перестала плакать.

- Надюшку не видать? - спрашивала она у окружающих. - А? Надю не видно?

Как будто Надя живая должна была сидеть в яме.

* * *

Школьный фольклор.

Черченье что? Пустое дело!

Оно давно мне надоело!

А в остальном, любезная мамаша,

Все хорошо, все хорошо!..

* * *

До омерзения пьяный человек, мыча, качаясь и вытворяя какие-то безобразные обезьяньи телодвижения, идет через Кировский мост. Несколько мальчиков, лет по 11-12, возвращаясь из школы, идут следом.

- Вот и мы такие будем, - говорит один.

- Нет уж, - качает головой его товарищ. - Так пить я не буду.

Первый молчит, думает, грустно усмехается.

- Все, когда маленькие, так говорят.

* * *

Больница. Со мной в палате лежит после операции колхозник Хрусталев, тверской, пятидесяти трех лет. Ходит к нам рыженький мальчик Саша.

Хрусталев, усмехаясь:

- Как с противня убежал все равно.

* * *

Он же - про Сашу:

- Штаны долгие, туфли долгие - как все равно у Сярли Сяплина!..

* * *

В приемном покое больницы. Опрашивают старика, только что привезенного "скорой помощью". Старик двадцать три года работал на железной дороге, сейчас в артели - "на гардеропе".

- Как зрение? - спрашивает врач.

- Чего?

- Видите как? В глазах не двоится?

- Иногда бывает, что человека в таком каком-то неприятном виде вижу.

- Стул как? Хороший?

- Даже слишком хороший.

* * *

Война*.

______________

* Значительная часть записей автора о войне и блокаде вошла в публикации "Год в осажденном городе" и "Январь 1944" (см. том 3 этого собрания сочинений).

Небо как и два года назад, но гораздо плотнее, гуще усеяно аэростатами воздушного заграждения. В разное время дня, в разную погоду смотрятся они по-разному. В сумерках - как серебряные картонные елочные рыбки. Перед закатом - как золотые рыбки в аквариуме. Особенно хороши - ранним утром, когда чуть-чуть розовеют с одного конца и когда на них нежно переливаются солнечные блики.

На земле они - толстые, слоноподобные, даже мамонтоподобные. В воздухе напоминают заиндевевшие детские рукавички.

* * *

Аэростаты - в садах, парках, около церквей. Тут же - зенитная батарея, палатка, маленький лагерь. В Михайловском саду бойцы стирают, спят на садовых скамейках, играют на балалайках.

* * *

На Мальцевском рынке.

- Какое безобразие! Только что была тревога и - опять!

Того и гляди жалобную книгу потребует.

* * *

- Желтый дом с красным фонарем...

* * *

Дежурю на крыше. Со мной напарник - шестнадцатилетний паренек, сын или племянник С.М.Алянского.

- Эх! - говорит он с досадой. - И что это в самом деле! Москву уже третий раз бомбят, а у нас...

Глупо, конечно, хочется сказать ему: "дурень" или "глупыха" (нечто подобное я ему и сказал), но ведь надо и то помнить, что - шестнадцать лет!

* * *

А в народе уже опять ходят разговоры об Антихристе. Толкуют Апокалипсис{352}. Говорят о красном и черном петухе, высчитывают сроки. На сорок третий день, говорят, должно кончиться.

Приблизительно то же говорил в конце июня лектор в Союзе писателей. Имею в виду не Люцифера и не петухов, а сроки окончания войны.