Андрей Степаненко - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Андрей Степаненко
• Жанр: Исторические приключения

Историю пишут победители. Но меня больше интересует мнение тех, кого победители «выдавили за кадр». Поэтому роман местами антиисторичен.

Летописцы уготовили Амру ибн аль-Асу иную, чем в романе, судьбу: проигрыш в мятеже, спасение жизни ценой униженного выставления своих ягодиц на волю победителя, долгую жизнь в позоре и смерть в своей постели.

Странная судьба для человека, вышедшего на Византию с 2500 воинов, спасшего родину от голода, а мусульман от физического исчезновения, давшего исламу толчок по всей Северной Африке, а затем и далее — на Сицилию и в Испанию, посмевшего отказать халифу и решительно вставшего на защиту покоренных народов от грабежа. Такие люди не умирают своей смертью и, тем более, не подставляют ягодиц.

---

Ираклий рассмеялся, пожелал купцам удачи, запрыгнул в колесницу и… впервые за много лет не встал за вожжи сам, пригласил гвардейца.

— Садись, амхарец, — хлопнул он по дощатому, обтянутому узорчатой кожей сиденью, — у нас долгий разговор будет.

Симон кивнул, забрался в колесницу и, зная, что речь пойдет о варварах, быстро перебрал в памяти все местные племена. Он мог рассказать все и обо всех. Однако Ираклий огорошил.

— Расскажи мне об Абу Касиме. Говорят, что ты его видел, — еще при жизни…

Симон растерянно хмыкнул и, собираясь с мыслями, глянул назад. Светло-розовая в свете заходящего солнца личная конница императора уже тронулась, обошла колесницу с обеих сторон, однако держалась на расстоянии — дабы не пылить Ираклию в лицо.

— А что тебе до Мухаммада? — назвал он Абу Касима его наиболее известным именем.

Император сосредоточился.

— Это правда, что он — пророк?

Симон криво улыбнулся и покачал головой.

— Хороший вопрос.

— Так отвечай.

Симон уставился в огненную полосу закатного горизонта и замер. Мухаммад ему понравился сразу, и это было плохо. Очень плохо.

— Да, он пророк, — нехотя выдавил Симон.

— А что так невесело?! — хохотнул Ираклий. — Тебе-то что огорчаться?

— Я не люблю пророков, — мотнул головой Симон и тут же понял, что придется объяснять, почему, — ты же знаешь, я — гностик…

— Ты хитрая лиса, — хмыкнул Ираклий, — я даже думаю, никто не знает, кто ты на самом деле.

Симон промолчал. Это было так.

Почти так.

«Да, можно сказать, практически никто…»

— Но меня интересуешь не ты, — оборвал его размышления Ираклий, — мне важен Абу Касим, и я хочу знать, почему ты считаешь его пророком.

Симон, чтобы заходящее солнце не било в глаза, прищурился.

— Он летал в Небесный Иерусалим. Ну, и… сердце ему архангелы открыли.

— Этого мало, — непреклонно мотнул головой Ираклий, — ты, я уверен, тоже в Иерусалим[15] не раз и не два летал, но ведь ты не пророк.

— Нет, — признал Симон.

Ираклий приложил руку ко лбу козырьком, и они оба уставились на тонущее за краем земли солнце. И лишь когда уходящее солнце выпустило свой последний нежно-зеленый луч, Симон сказал главное.

— Пророк это, прежде всего, посланник Бога. А Мухаммад, безусловно, Его посланник.

Наступила тишина, прерываемая лишь цоканьем копыт и бренчанием сбруи.

— Тогда может повернуться по-всякому, — тоскливо проронил Ираклий.

Симон медленно повернулся к императору. Таким он его еще не видел.

— Что стряслось, Ираклий?

Император на мгновение ушел в себя — так, словно решал, быть ли ему искренним до конца, и было видно: что-то решил.

— Нас ждет война с курейшитами[16], — сосредоточенно произнес он, — большая война…

Симон удивленно поднял брови. Он знал курейшитов: богаты, сильны… но чтобы воевать с Византией, не хватило бы всех денег и всех армий Ойкумены! А главное, курейшиты, как большинство приморских аравитян, жили торговлей. Для них такая война стала бы самоубийством!

— Никто не рискнет напасть на Византию, — замотал он головой. — Тем более аравитяне.

Император горестно усмехнулся.

— Они уже пересекли Пролив[17]. И уже вошли в Эфиопию.

* * *

— Вон, вон! Еще один пошел! — закричали воины, тыкая пальцами в исчезающую на линии горизонта фигуру всадника, и Амр ибн аль-Ас приподнялся в стременах и проводил чужого посыльного долгим внимательным взглядом.

Имперские гонцы сообщали о продвижении его небольшой армии каждые несколько часов: круглосуточная почтовая служба у Ираклия работала отменно. Как и предупреждал Хаким — еще месяц назад.

— Ты обезумел! — орал в лицо Амру племянник первой жены Пророка. — Я не позволю тебе втянуть нас в эту войну!

— Война уже началась, — отодвигал обветренное лицо Амр, — ты знаешь это лучше других. И Византия не собирается ее прекращать.

— Слушай меня, — яростно ухватил его за одежду Хаким, — если ты думаешь, что племя курейш может одолеть Византийскую империю…

— Не только курейш, — не выдержал Амр. — Я уже человек шестьсот собрал. Думаю, тысячи две перед выходом будет…

— Ну, ты… дурак… — потрясенно выдохнул Хаким.

Понятно, что Амру пришлось обращаться к халифу и объяснять, почему он верит, что можно пройти из верховьев Нила в низовья без крупных боев. И понятно, что старый, многоопытный Умар, по сути, сказал то же самое.

— Ты не успеешь дойти даже до Фаюма[18].

— Успею, — возразил Амр, — до Фаюма успею.

Он вытащил карту, принялся неспешно разъяснять, что по сведениям купцов, Ираклий будет в отъезде, на церковном Соборе, аж в Кархедоне, а значит, первые вести о движении войск, он получит не раньше, чем через две, а то и три недели… но Умар задал самый главный, пожалуй, вопрос.

— А что дальше?

И Амру нечего было сказать.

Он знал, что заставить Ираклия говорить с собой на равных не сумеет. А думать, что он, с карликовым сводным отрядом из вчерашних пастухов, сумеет напугать самую большую регулярную армию Ойкумены, было абсолютным безумием.

Амр и был безумен — и не он один; в этот год обезумел весь мир. Обезумело небо, не пославшее Аравии ни единой капли дождя. Обезумел раскаленный ветер, в считанные дни спаливший даже привычные ко всему листья пальм. Обезумели дикие звери, осадившие деревенские источники, и жадно хватающие пищу из человеческих рук. Но более всех обезумела Византия.

Впервые Амр приехал к Хакиму за месяц до решающего разговора, едва стало ясно, что весна не состоится. Лишенная дождей трава просто не проросла.

— Нам понадобится зерно, много зерна, — предупредил он. — Овес в первую очередь.

— Я знаю, — хмуро кивнул Хаким.

Второй раз он приехал, когда его люди начали терять скот.

— Ты что, держишь цену? Я заплачу, сколько попросишь! Дай нам зерно!

На правильно подобранной смеси старой соломы и муки коров можно было продержать довольно долго.

— У меня нет зерна, — убито покачал головой Хаким.

Амр обомлел.

— У курейшитов кончились деньги?

— Нет. Денег много.

— Тогда, может быть, все ваши корабли разбило бурей?

— Нет. Корабли целы.

— В Египте неурожай? — предположил самое невероятное Амр.

— Нет, у них все, как всегда. Запасов лет на семь. Но наши корабли не грузят.

Амр насторожился.

— Почему? Что не так? Чего они от вас хотят?

И тогда Хаким рассмеялся — совершенно безумно.

— А чего от нас можно хотеть, кроме Баб-Эль-Мандебского пролива? Что еще у Аравии есть… кроме этого пролива и песка?

Амр не поверил. Вот уже двадцать восемь лет как дождей становилось все меньше и меньше, и понятно, что цены стали меняться, и одни купеческие кланы поднимались, а другие падали. Но шантажировать своих старинных соседей угрозой голодной смерти?!! Так не поступали даже людоеды.

— Не хочешь давать, так бы и сказал!

Амр бросился к евреям, затем к армянам и грекам, но оказалось, что лишнего зерна нет ни у кого — лишь на прокорм собственных семей. А потом начали умирать люди, — сначала в пустыне, а затем и в городах. И когда Амр увидел первые неубранные трупы на улицах Медины, он понял: еще три-четыре месяца, и старый купеческий конфликт за последний невизантийский пролив закончится — сам собой.

* * *

Ираклий слушал, как стучат копыта сопровождающей колесницу имперской конницы, и думал. Собственно, этот затяжной конфликт за Пролив, как и многое другое, достался ему в наследство от Фоки, а Фоке — от предыдущего императора. Курейшиты диктовали цены всему югу Ойкумены, а главное, так и держали в руках торговлю шелком, перцем, кассией и корицей — самым драгоценным среди всех мыслимых товаров.

В Константинополе прекрасно понимали, к чему это рано или поздно приведет: вторая мировая столица, второй претендент на власть над Ойкуменой и большая война за то, чтобы из двух остался кто-то один. Проще было до этого не допускать. И плотнее всего подошел к окончательному решению «вопроса о последнем проливе», разумеется, император Фока.

Забравшийся на самый верх центурион был отважен и неглуп, а потому успел за восемь лет многое. Залил кровью Палестину и Египет, запросто сжигал мятежников и сдирал кожу с уважаемых лидеров племенных фракций, так что и в этом купеческом конфликте он, безусловно, пошел бы до конца.

Ираклий невесело усмехнулся. Ирония Божественного Провидения заключалась в том, что аравитян, похоже, спас армянский переворот. Не будь его, и все проливы Ойкумены давно стали бы византийскими, а род курейш, скорее всего, вырезали, — Фока это умел и любил. Однако Ираклии тирана свергли, и в небесах что-то повернулось.

Пользуясь едва заметной передышкой, никому прежде неизвестный Абу Касим в считанные годы сделал невозможное: создал из нескольких племен единый народ, а главное, быстро породнился с евреями и парой сильных эфиопских семей. Ну, а когда Ираклий узнал, что свадьбу Мухаммада обеспечил сам Негус Абиссинский, спорить за Пролив стало поздно. С Негусом предпочитали не связываться.