Андрей Степаненко - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Андрей Степаненко
• Жанр: Исторические приключения

Историю пишут победители. Но меня больше интересует мнение тех, кого победители «выдавили за кадр». Поэтому роман местами антиисторичен.

Летописцы уготовили Амру ибн аль-Асу иную, чем в романе, судьбу: проигрыш в мятеже, спасение жизни ценой униженного выставления своих ягодиц на волю победителя, долгую жизнь в позоре и смерть в своей постели.

Странная судьба для человека, вышедшего на Византию с 2500 воинов, спасшего родину от голода, а мусульман от физического исчезновения, давшего исламу толчок по всей Северной Африке, а затем и далее — на Сицилию и в Испанию, посмевшего отказать халифу и решительно вставшего на защиту покоренных народов от грабежа. Такие люди не умирают своей смертью и, тем более, не подставляют ягодиц.

---

— Хорошо, будь по-вашему, — согласилась Мартина.

Привели сыновей императора, и Симон тут же отметил, что о Елене знает и Костас. У него на Царицу Цариц были совсем иные, сугубо личные планы. Но главное, что почувствовал Симон, и Мартина, и Костас были в растерянности. Они оба опасались, что их планы в отношении Царицы Цариц неосуществимы.

«Неужели Елене удалось бежать?»

Симон сосредоточился, настроился на Елену, однако ни радости освобождения, ни даже волнения не обнаружил; Елена источала только страх и бессилие.

* * *

Когда Кифа сумел войти в Константинополь, там уже все разрешилось — да, так, что лучше не надо! Ираклий умер в жутких мучениях. Мартине оставили почетную роль регентши своего 15-летнего сына, а реальная власть была в руках Костаса. И понятно, что первым делом Кифа прибежал в представительство Папы.

— Кто сумел?! Как?! — не мог он поверить, что к осторожному Ираклию кто-то сумел столь близко подобраться.

— Наш… будем канонизировать, — засветился гордостью посол. — Язычники[79] с него кожу сняли.

Кифа потрясенно покачал головой. Канонизация — самое малое, что заслуживал подобный герой. Теперь Византия буквально болталась на ниточке.

— А что армяне?

Посол удовлетворенно рассмеялся.

— Отодвинули армян… крепко отодвинули. Костасу сразу показали архивные документы о смерти его матери Епифании, и он совершенно взбеленился.

— Но ведь вина Ираклия в смерти Епифании никем не доказана, — прищурился Кифа. — Неужели он такой наивный?

В том, что царственную мать Костаса отравили, не сомневался никто. Добавляло интриги и то, что Епифанию умертвили, едва она родила Ираклию сына — залог его власти над греками. Но даже в Риме не были уверены, что это дело рук императора, уж скорее, тогдашнего патриарха…

Посол торжествующе улыбнулся.

— Костасу не нужны доказательства, Костасу нужна власть. Вот увидишь, этот балбес не только с армянами разругается, но еще и с грегорийцами…

Кифа с восхищением развел руками. Собственно, оставался только этот, самый последний шаг — поссорить Костаса с родичами собственной жены.

— С нами к руке императора пойдешь? — поинтересовался посол.

— Обязательно, — кивнул Кифа.

Он обязан был увидеть нового хозяина Ойкумены лично.

Впрочем, и на приеме все прошло как нельзя лучше. Послы, один за другим, почтительно приникли к руке Костаса и тут же от имени Папы выложили главное — фактически, ультиматум: еретический «Экстезис» отменить, а положения Кархедонского Собора о двух природах во Христе ввести повсеместно. Для Византии это означало гражданскую войну и полный развал с последующим разделом.

— Я приму пожелание Его Святейшества к сведению, — уклончиво пообещал Костас.

Большего от него и не требовалось, — все сразу же поняли, что продолжения линии Ираклия не будет. А дня через два Кифа ознакомился с первыми агентурными сведениями о Царице Цариц.

«Через два часа после смерти Ираклия патриарх Пирр и Мартина говорили о некой Елене, — сообщал агент, — Пирр клялся, что в его монастырях этой женщины нет».

«Костас и Филагриус говорили о женщине с именем Елена, — доложил второй агент, — говорили тихо, детали неизвестны…»

Судя по обстоятельствам обеих бесед, речь шла о той единственной Елене, о которой имело смысл говорить шепотом. А затем Кифа получил самое главное донесение.

«Симон в Константинополе, — докладывал третий агент, — замечен у хозяйственных пристроек дворца: возле кухни, возле прачечных и в конюшне…»

— Значит, возле хозяйственных пристроек… — пробормотал Кифа.

Ему доводилось слышать, что именно там находится несколько тайных помещений — ни с улицы не зайти, ни из дворца двери не отыскать. Однако Симона сложно было обмануть, и, скорее всего, чутье вывело этого то ли колдуна, то ли пророка ровно туда, куда следует.

* * *

Костас взялся за дело решительно и первым делом вытряс из Пирра все то золото, что оставил в руках церкви Ираклий. Да, пытать самого патриарха императору не позволили, но у Пирра была родня, на родню можно было надавить, и патриарх довольно быстро сдался. Однако этих денег на войну с Амром не хватало.

— Без конфискаций не обойтись, а при дворе наверняка есть заговорщики, — подсказал ему казначей, — надо всего лишь арестовать и допросить пять-шесть второстепенных фигур.

— Список готов? — сразу понял перспективность предложения император. — На кого они должны показания давать?

— Конечно, — кивнул Филагриус и протянул свиток.

Здесь были перечислены самые богатые семьи Константинополя: евреи, сирийцы и те, кого с некоторой натяжкой можно было назвать еретиками.

— С армянами пока лучше не связываться, — извиняющимся тоном пояснил Филагриус. — Слишком сильны.

— Сам знаю, — буркнул Костас.

Он тоже понимал, что сейчас лучше тряхнуть тех, кого не покрывает Церковь, и кто не имеет родственников среди военной аристократии. И уже той же ночью обезумевшие от пыток заговорщики дали показания на всех, кто значился в списках. А к утру казна Костаса выросла чуть ли не втрое.

— Ты обезумел! — ворвалась к нему, едва из-за горизонта встало кроваво-красное солнце, Мартина.

— О чем вы, мама? — издевательски улыбнулся Костас, — я всего лишь наказал мятежников.

Мартина покачала головой.

— Сегодня ночью ты потерял поддержку крупнейших еврейских и сирийских семей империи, а эта поддержка стоит намного больше, чем те деньги, что ты взял. Армяне тоже против тебя. На что ты надеешься?

«На Елену…» — подумал Костас.

Его люди перевернули все столичные монастыри, в поисках особых царских примет раздели и обыскали всех монашек, но толку не было. И, тем не менее, сведений о том, что еще недавно она была жива и находилась в Константинополе, становилось все больше.

— Я надеюсь только на себя, мама, — сказал он. — Все остальные — трусы или предатели.

— Ты разрушаешь все, что строил твой отец, — поджала губы Мартина, — это неумно.

— Мой отец ошибался более, чем кто-либо, — усмехнулся Костас, — он так и не понял, что, единственное, в чем нуждается империя, так это твердая рука. Как у Фоки.

Мартина резко развернулась и вышла, а Костас зло фыркнул и снова развернул недавно доставленное письмо патриарха Антиохии Северинуса. Это был ответ Церкви на вновь развернувшуюся дискуссию о двух природах Христа.

«Теперь ни один сын Римского императора не сядет на трон своего отца», — писал Северинус, и это не была угроза; это было терпеливое, как с ребенком, объяснение сути политики Папы Иоанна.

— Без тебя знаю! — скомкал письмо Костас.

То, что признание двух природ во Христе дает варварам повод заявить права своего потомства от императоров, ему объясняли многократно. В перспективе это вело к уничтожению всего императорского потомства и распаду империи. Но вот если бы ему удалось найти Елену… умолкли бы все. Вторая, от Елены, природа детей Костаса поставила бы их вне всякой конкуренции — навсегда.

«Где ты, жена моя?..»

* * *

Мартина не имела ни единого доказательства, но чуяла: Костас о Елене знает. И когда ей доложили, что Царица найдена, она первым делом спросила, почему та еще жива.

— Никто ничего не приказывал, — развел руками ее секретарь.

— Как не приказывал? — поразилась Мартина и тут же поняла, что это чистая правда. Она говорила об убийстве с патриархом Пирром, но Пирр был сослан Костасом, а второго приказа она так и не отдала. — Немедленно убить.

Секретарь поклонился, вышел, а когда она спустя час или более заинтересовалась, почему ей не доложили об исполнении, оказалось, что секретарь отправился выполнять какое-то иное, не менее важное поручение. Мартина немедленно послала за секретарем гонца, и тот исчез, а часа через два она узнала, что гонец поскользнулся и сломал ногу. А секретаря так и не было.

«Пойти самой?»

Внутри неприятно похолодело.

— Охрана, со мной, — подала она знак рослым гвардейцам-эфиопам, вытащила из шкатулки секретный план и, ориентируясь по описанию, двинулась по коридорам дворца. Вышла к подсобным помещениям и, окидывая недовольными взглядами шарахающуюся прислугу, вскоре оказалась в обнесенном стенами зданий со всех сторон дворе. Она здесь не была никогда.

«Кухня… — отмечала она, — затем прачечные… где-то здесь».

— Это что за дверь?

Гвардейцы переглянулись. Они не знали.

— Взломать.

Один из эфиопов поднял железную секиру и в три удара вырубил замок, а второй рванул дверь на себя. За ней оказался короткий кривой коридор и вторая дверь — точно такая же.

— Взломать, — сухо распорядилась Мартина.

Ей никогда не приходилось отдавать приказов об убийстве вот так, лично. Но она знала, что сделает это.