Джордж Мартин - Буря мечей

• Название: Буря мечей
• Автор: Джордж Мартин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-36476-1

Джордж Мартин.

Писатель, очень рано и легко добившийся огромного успеха.

Начиная с рассказов и повестей, представлявших собой смелую смесь научной фантастики и «ужасов» (за произведения в этом жанре удостоен двух «Хьюго» и двух «Небьюла»), работал и в «классической» научной фантастике, но впоследствии стал подлинным мастером фэнтези, которого критики ставят наравне с Дж. Р. Р. Толкином и Р. Джорданом.

Перед вами — знаменитая эпопея «Песнь льда и огня».

Эпическая, чеканная сага о мире Семи Королевств.

О мире суровых земель вечного холода и радостных земель вечного лета.

О мире опасных приключений, тончайших политических интриг и великих деяний.

О мире лордов и героев, драконов, воинов и магов, чернокнижников и убийц — всех, кого свела Судьба во исполнение пророчества…

---

— Это правда, что ты однажды убил великана? — спросил он Тормунда. Призрак молча бежал рядом, оставляя на снегу отпечатки лап.

— Ты сомневаешься, что мне это под силу? Тогда стояла зима, а я был еще мальчишкой, глупым, как все юнцы. Я заехал слишком далеко, лошадь моя пала, а тут еще и вьюга началась. Настоящая, а не легкий снежок вроде этого. Я знал, что она меня прикончит, поэтому нашел спящую великаншу, вспорол ей брюхо и залез туда, внутрь. Там я, конечно, согрелся, зато чуть не задохся от вони. А хуже всего, что весной она проснулась, решила, что я ее новорожденный младенец, и кормила меня грудью целых три месяца, пока я не сбежал. Хар-р! Впрочем, я и до сих пор еще скучаю по вкусу великаньего молока.

— Если она кормила тебя, то выходит, что ты ее не убил.

— Смотри только никому не рассказывай. Тормунд Великанья Смерть звучит куда лучше, чем Тормунд Великанье Дитятко, и это святая правда.

— А как ты приобрел другие свои имена? — спросил Джон. — Манс называл тебя Трубящим в Рог, Медовым Королем Красных Палат, Медвежьим Мужем, Отцом Тысяч… — Особенно занимал Джона рог, в который будто бы трубил Тормунд, но он не смел спросить об этом прямо. И Джорамун затрубил в Рог Зимы, и поднял из земли великанов. Не из недр ли земных вышли они все вместе со своими мамонтами? Быть может, Манс нашел Рог Джорамуна и отдал его Тормунду?

— У вас все вороны такие любопытные? Ладно, сейчас расскажу. Была другая зима, еще холоднее той, что я провел в брюхе у великанши. Снег валил день и ночь, и хлопья были величиной с твою голову, не то что эти вот белые мушки. Деревню нашу совсем засыпало. Я сидел в своих Красных Палатах один-одинешенек, не считая бочонка с медом, и делать мне было нечего, кроме как пить его. И чем больше я пил, тем больше думал об одной бабенке, что жила по соседству, — здоровенной такой и с самыми большими на свете грудями. Нрав у нее был буйный, зато и жаром она дышала, как печка, а чего мужику еще надо в разгаре зимы?

Пил я, пил и все думал о ней, и до того додумался, что терпеть невмоготу стало. Закутался я с головы до пят, рожу шарфом замотал и подался к ней.

Снег водил меня по кругу, ветер пробирал до костей, но в конце концов я дошел-таки до нее.

Баба, как я уже говорил, была нравная и полезла в драку, когда я ее облапил. Сгреб я ее в охапку, приволок к себе домой, стащил с нее шубу, и она оказалась еще горячее, чем мне запомнилось. Позабавились мы с ней на славу, и я уснул. Просыпаюсь утром — гляжу, снег перестал и солнце светит, да только мне не до него, потому как на мне места живого нет и половины члена как не бывало, а на полу валяется медвежья шкура. А потом пошли слухи, что в лесу видели лысую медведицу с парой диковинных медвежат. Хар-р! — Тормунд хватил себя по ляжке. — Вот бы найти ее снова — уж больно хороша. Ни одна баба еще не задавала мне такого жару и не рожала таких сильных сыновей.

— А что бы ты стал с ней делать, если б нашел? — улыбнулся Джон. — Ты ж говоришь, она тебе член откусила.

— Только половину — а он у меня и ополовиненный в два раза длиннее, чем у всех остальных. Ну а ты? Правда это, что вам отрезают причиндалы, когда берут вас на Стену?

— Нет, конечно, — оскорбился Джон.

— А я думаю, что да — с чего бы тебе иначе отказывать Игритт? Она бы с тобой драться не стала, так мне сдается. Девушка хочет тебя, это ясно.

Слишком ясно — похоже, об этом уже половина колонны знает. Джон отвернулся, чтобы Тормунд не заметил, как он покраснел. «Я брат Ночного Дозора, — напомнил он себе, — и не должен вести себя, как стыдливая девица».

Он проводил в обществе Игритт почти все свои дни, да и ночи тоже. От Манса не укрылось недоверие, испытываемое Гремучей Рубашкой к «перелетной вороне», и король, дав Джону новый овчинный плащ, предложил ему перейти в отряд Тормунда. Джон охотно согласился, а на другой же день Игритт и Рик Длинное Копье тоже ушли от Гремучей Рубашки к Тормунду. «Вольные люди сами выбирают себе атаманов, — заявила девушка, — а нам этот мешок с костями до смерти надоел».

Каждую ночь, когда разбивали лагерь, Игритт расстилала свои спальные шкуры рядом с Джоном независимо от того, близко или далеко от костра он устраивался. Однажды, проснувшись, он увидел, что она прильнула к нему, положив руку ему на грудь. Он долго лежал и слушал, как она дышит, стараясь не поддаваться охватившему его возбуждению. В Дозоре разведчики часто спали вместе для тепла, но он подозревал, что Игритт не одного тепла хочется. После этого случая он стал класть с собой Призрака. Старая Нэн, бывало, рассказывала о рыцарях и дамах, которые спали в одной постели, положив между собой меч, но он, должно быть, первый использовал вместо меча лютоволка.

Но Игритт и тут от него не отстала. Позавчерашним днем Джон допустил оплошность, мечтательно упомянув о горячей ванне. «Холодная лучше, — тут же сказала Игритт, — если тебя потом есть кому согреть. Река еще не до конца замерзла — пошли?»

— Заморозить меня хочешь? — засмеялся Джон.

— Холодной водички боишься, ворона? Ничего тебе не будет — я сама с тобой нырну для храбрости.

— А потом мы весь день будем ехать во всем мокром, чтобы одежда к телу примерзла?

— Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Кто ж в одежде купается?

— Я купаться вообще не собираюсь, — твердо заявил он и сделал вид, что слышит, как Тормунд его зовет.

Одичалые, по-видимому, считали Игритт писаной красавицей из-за ее рыжих волос, редких среди вольного народа — о рыжих здесь говорили, что их поцеловал огонь, и верили, что им сопутствует счастье. Может, оно и так, только у Игритт на голове такой колтун — похоже, в последний раз она причесывалась еще в прошлую зиму.

При дворе какого-нибудь лорда на нее никто и смотреть бы не стал. Лицо у нее по-крестьянски круглое, нос вздернутый, зубы кривоваты, глаза слишком широко поставлены. Джон все это заметил с первого раза, когда приставил кинжал ей к горлу, но потом стал замечать и другое. Когда она улыбается, кривизна ее зубов как-то сглаживается, а глаза у нее красивого серо-голубого цвета и очень выразительны. Иногда она поет, и ее низкий, с хрипотцой, голос волнует его. А иногда она просто сидит у костра, обняв колени, и с улыбкой смотрит на него, а огонь порождает эхо в ее рыжих волосах, и это волнует его еще больше.

Но он брат Ночного Дозора и поклялся не брать себе жены, не владеть землей и не быть отцом. Он произнес эти слова перед чардревом, перед ликами богов своего отца. Он не может взять их назад… как не может объяснить причину своего отказа Тормунду, Медвежьему Отцу.

— Она тебе не нравится, что ли? — спросил Тормунд. Они миновали еще двадцать мамонтов, несших на себе вместо великанов высокие деревянные башенки.

— Не в этом дело… — (Что бы ему такое сказать?) — Просто я еще молод для женитьбы.

— Кто тебе говорит о женитьбе? — засмеялся Тормунд. — Разве у вас на юге женятся на всех девушках, с которыми спят?

Джон почувствовал, что снова краснеет.

— Она заступилась за меня, когда Гремучая Рубашка хотел меня убить. Я не стану ее бесчестить.

— Ты теперь вольный человек, а Игритт вольная женщина. Какое бесчестье в том, что вы будете спать вместе?

— У нее может родиться ребенок.

— Надеюсь, что так. Крепкий парнишка или озорница-девчушка, отмеченные поцелуем огня, — что в этом плохого?

Джон не сразу нашелся с ответом.

— Этот мальчик… этот ребенок был бы бастардом.

— А разве бастарды рождаются слабее других детей? Что они, не жильцы на этом свете?

— Нет, но…

— Ты сам родился бастардом. А если Игритт не захочет ребенка, она пойдет к какой-нибудь лесной ведьме и выпьет чашу лунного чая — это уж будет ее дело, не твое.

— Не стану я плодить бастардов.

Тормунд покачал косматой головой.

— Экие же вы дурни, поклонщики. Зачем же ты украл эту девушку, если не хочешь ее?

— Украл? Я?

— Ты, ты. Ты убил двух мужиков, которые с ней были, и утащил ее — как же это еще назвать?

— Я взял ее в плен, только и всего.

— Ты заставил ее сдаться тебе.

— Да, но… Тормунд, клянусь тебе, я к ней не прикасался.

— Ты уверен, что тебе ничего не отрезали? — Тормунд повел плечами, как бы не в силах понять подобного сумасбродства. — Ну что ж, теперь ты вольный человек, но если девушка тебе не нужна, то найди себе медведицу. Если мужчина не пользуется своим естеством, оно усыхает — захочешь однажды посикать, а его и нету.

Джон опять-таки не нашел, что ответить. Неудивительно, что в Семи Королевствах вольный народ почти не считают людьми. Они не знают, что такое закон, честь и даже простое приличие. Они постоянно воруют друг у друга, совокупляются, как животные, предпочитая грех честному браку, и населяют мир незаконнорожденными детьми. Но Джон успел уже привязаться к Тормунду, этому мешку вранья и бахвальства, и к Длинному Копью тоже. А Игритт… нет, об Игритт лучше не думать.