Прасковья Орлова-Савина - Автобиография

• Название: Автобиография
• Автор: Прасковья Орлова-Савина
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994
• ISBN: 5-280-02461-0

В записках П. И. Орловой-Савиной отражена бурная, наполненная драматическими событиями сценическая жизнь России 1820–1860 годов, «золотого века» русской культуры.

---

Мой брат Н. И. Куликов был режиссером петербургского театра и в 1839 г., спросив позволения у директора Гедеонова, просил меня с мужем приехать, сыграть в его бенефис. Мы согласились и в июне приехали в Петербург. К сожалению, в почтовой карете мне надуло в ногу и сделалась рожа. Мы остановились у старых товарищей — Третьяковых (он перешел из москов. театра в П. Б.) и тотчас должны были послать за доктором: первый меня лечил — почтенный старичок Марокети. Какова же была моя досада, когда на другой день приходит брат и говорит, что директор приглашает нас ехать в Петергоф вместе с русскими артистами, которые там играли в спектакле. Нас удивила такая любезность, но брат тут же объяснил и причину. Утром, когда Гедеонов явился к государю с рапортом, император Ник. Павл. первый сказал: «К тебе приехал из Москвы Орлов с женой?» Государю подавали каждый вечер список эсех приехавших в столицу, и он обратил-внимание на нашу. фамилию. Брат сказал, что я-нездорова, и через неделю, когда я поправилась, приглашение было повторено и мы поехали, также с артистами, но только с француз, и немецкими. Тут я познакомилась с m-r Берне и Аллан, с m-me Аллан, Плесси и др. Мне это было очень приятно, но не так весело, как былосо своими русскими. К сожалению, по-франц<узски> я говорила не очень хорошо, а по-немецки и совсем не умела. Гедеонов дал нам билеты в театр и просил после первой пиесы прийти на сцену — мы так и сделали. Стоим за кулисами на левой стороне, видим, государь взошел на правую. Увидав нас, сказал довольно громко: «А, полковник, здравствуй». Он, когда приезжал в Москву, всегда звал мужа полковником за прекрасно исполняемую роль полковника Скалозуба в «Горе от ума». Мы подошли, поклонились, и, обратясь ко мне, государь сказал: «А вас я никогда не видал играющей на сцене!» — «Да, в<аше> в<еличество>, я не имела этого счастия!» Он милостиво улыбнулся, и мне показалось, что я поняла его улыбку. Когда государь приезжал в Москву и это было известно заранее, то всегда назначалась пиеса, где у Репиной была блестящая роль. Даже случалось, что государь приезжал неожиданно, и тогда, в несколько часов, спектакль переменялся, афиши перепечатывались и большею частию назначалось несколько водевилей, и непременно «Хороша и дурна», очень хорошенький водевиль, переделанный Ленским с франц., шел превосходно. Играли: Щепкин, Кава-лерова, Живокини, Репина, Ленский, даже Никифоров в роли слуги великолепен был. А про Жив. и говорить нечего— это была одна из лучших его ролей, так же как

Жовьяль— в вод<евиле> «Стряпчий под столом». Конечно, государь знал все эти проделки, и доказательство: всегда любуясь игрой Репиной, никогда не давал ей подарков, как Щепк., Жив. и др. Даже однажды увидав на афише и, верно, узнав о перемене спектакля, сказал: «Нельзя ли что другое, а не «Хороша и дурна». Разумеется, назначили, и другое, только то — ггде у Репиной первая роль. Замечательно, что я часто играла с ней. вторые роли, так даже и этих-то пиес не назначали, а такие, где она одна играла молодую девушку.

Его вел. сказал, что не видал меня играющей, м. б., и потому, что недавно, проезжая через Москву, смотрел новый балет «Розальба». Его /поставила m-me Гюллень^Сор и просила многих из актеров принять участие в маскараде, где более ста человек участвовали в галопе. Мы с мужем тоже изъявили согласие, и я с П. Г. Степановым (известным Ту-гоуховским), будучи тонка, легка и жива, летала по сцене в галопе. Нам заранее было известно, что государь будет в театре, и все постарались надеть лучшие костюмы. Мне — спасибо — помогла через брата одна его любезная. Она содержалась богатым, старым купцом, а знакома была с молоденьким актером. Бывало, пойдут ночью гулять, идут мимо будки, близ церкви Сергия в Крапивках, а старый солдат будочник, бывало, крикнет: «Кто идет?» — «Что ты, Савель-ич, не узнал меня, что ли?..» — «Тебя-то узнал, да что это с тобой за краля? постой, вот я отцу скажу!..» — «Да разве ты не видишь, что это сестра». А она была такого же роста и худенькая, как я. «Рассказывай, сестра? разве я не вижу, какая это щеголиха!..» — «Сестра, да скажи, что это ты». И она тоненьким голосом, тихонько скажет: «Да это я, Савель-ич!» — «Вот и врешь! у Парашеньки не такой голос, она всегда со мной разговаривает, когда ходит в церковь или ко мне на огород посмотреть батюшкин табак…» (а отец всегда сеял у него какой-то очень хороший нюхательный табак). Во время этого разговора Мария Егоровна (и имя-то помню, а знакома не была) вынет монетку и даст брату, а тот положит старику на тумбочку (часовой не имеет права взять деньги в руки) и скажет: «Не ворчи, старик, а лучше выпей за наше здоровье!» — «Ладно, выпью…»

Вот у этой-то Map. Егор, был великолепный турецкий костюм: белая тюлевая юбка, голубые атласная чалма, бом-бетка и шаровары, и все вышито серебром. Чрезвычайно красиво и богато и, надо сказать правду, ко мне очень шло: мой костюм был лучший и все любовались! Даже когда мы подошли к правой стороне, где царская ложа, государь обратил внимание и спросил директора. А мои завистницы, Репина, Панова, Совицкая, стоят сзади одетые в домино и вслух бранят меня, что я нарочно выставляюсь, чтобы прельстить. А я, напротив, как заметила, что государь смотрит, говорю Степанову, с которым ходила под руку по сцене: «Пойдемте, зачем вы остановились?» — «Да как же мы смеем идти, когда государь обратил на нас внимание». Когда в конце галопа мы летим вперед и подле самой рампы кавалер приподнимает свою даму и перекидывает справа налево, а наша пара — в первой линии — была крайняя к царской ложе, то Степанов, приподняв меня очень высоко, довольно громко сказал: «Яко до царя вас подымем!» Я испугалась, но Сг. заметил, что государь улыбнулся. Вот потому, я думаю, он улыбнулся и при встрече со мною в Петергофе, зная, что я в Москве первая драматическая актриса, а он видел меня как танцовщицу. «Вы приехали посмотреть Петербург и полюбоваться нашими артистами?» — прибавил государь, указывая на стоявшую тут m-me Аллан, и начал ей говорить по-франц., что я первая московская драм, артистка. Следствием этого милостивого внимания было то, что после спектакля, за ужином, все оказывали мне особенную любезность.

В бенефисе брата я играла в вод<евиле> Ленского «Муж — каких мало и жена — каких много». Прелестная В. Н. Аоенкова играла первую роль жены, а я вторую — ее знакомой. Да простит мне добрая память о ней, что я расскажу не то что дурной, а чисто женский ее поступок со мною.

Только что я приехала — она была так внимательна, что прислала спросить, какого цвета у меня будет платье, чтобы она могла надеть не дисгармонирующий цвет. Прибавляя, что она из своего гардероба может выбрать, а я, вероятно, для одной роли привезла и платье одно. Я, поблагодарив ее за внимание, послала сказать, что у меня платье белое, кисейное. И что же я вижу? На В. Н. прекрасный белый атласный капот, отделанный пунцовым атласом. Прекрасная шляпка, белая с красным пером, и красный кашемировый платок, с белой ангорской бахромой… а действие летом, на даче. Увидя меня, она немного сконфузилась и начала оправдываться в костюме, слагая вину на горничную: она живет на даче, приказала горничной, но она не поняла и проч. Я не дала ей договорить, поцеловала ее, и тем все кончилось. Хотя публика очень любила свою любимицу, но и меня принимали и вызывали прекрасно! Еще были 2 сцены из 4 акта «Гамлета», когда Офелия сумасшедшая. Ну тут я не боялась соперничества. Мне еще в Москве многие говорили, что, несмотря на талант и все достоинства Асенковой, она гораздо ниже меня в этой роли. Все знали, как она была неподражаема в комедии и водевиле, так слаба в драме, особенно в трагедии. Когда при начале спектакля мне принесли прекрасный венок и букет из полевых цветов, то я попросила принести мне чистой соломы и, свив из нее венок, выдернула несколько цветов, украсила ими солому, что было натуральнее и приличнее сумасшедшей. Помню как В. Н. и учитель ее И. И. Сосницкий стояли за первой кулисой и следили за моей игрой. Надо сознаться, что и я употребила все усилия, чтобы не ударить лицом в грязь. Прежде всего занялась внешностью; приехав с репетиции, мне вымыли мои длинные золотистые волосы, я крепко заплела их в косы и, играя первую пиесу в чепце, не расчесывала их, но когда распустила в Офелии — они были похожи на золотистые волны, и когда со словом «Он шутил!» я захохотала диким смехом и обеими руками подняла волны волос, то публика разразилась аплодисментами, а Я. Г. Брянский, игравший короля, на грудь которого я упала с рыданием, шептал мне: «Прекрасно, моя голубушка — прекрасно!» Он был давно знаком с мужем, и он и его жена очень были к нам добры и внимательны, так же как и В. М. Самойлов и жена его. По окончании сцен из «Гамлета», во время вызовов ко мне все подходили с похвалами, и особенно И. И. Сосницкий, в дом которого мы также были дружески приняты. А В. Н. Асенкова пришла ко мне в уборную и, шутя став на колени, сказала: «Сыграть так я не могу. Прошу вас подарить мне этот венок, чтобы хотя им я походила на превосходную Офелию!» Потом был третий акт из «Горя от ума», где я представляла Н. Д. Горичеву. Это брат поставил для моего мужа, он кроме игры и прекрасно танцевал кадриль и мазурку. По этому видно, что первый мой дебют в Петербурге был очень хорош! Брат приобрел хороший сбор, а я — славу.