Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава

• Название: От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
• Автор: Александр Прасол
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-43462-4

Период Токугава (1603–1867 гг.) во многом определил стремительный экономический взлет Японии и нынешний ее триумф, своеобразие культуры и представлений ее жителей, так удивлявшее и удивляющее иностранцев.

О том интереснейшем времени рассказывает ученый, проживший более двадцати лет в Японии и посвятивший более сорока лет изучению ее истории, культуры и языка; автор нескольких книг, в том числе: “Япония: лики времени” (шорт-лист премии “Просветитель”, 2010 г.)

Для широкого круга читателей.

---

Наряду с убийством новорожденных в японском фольклоре часто упоминается обычай убасутэ — вынос престарелых членов семьи в лес или в горы на голодную/холодную смерть. Цель та же — избавление семьи от лишних ртов. И здесь ситуация похожая: об обычае все слышали, все знают, что он вроде бы существовал, но документальных подтверждений не осталось. О нем упоминается в “Сказании о Ямато" (Ямато моногатари, X век), “Новых и старинных сказаниях" (Кондзяку моногатарисю, XII век), многих других литературных памятниках. В префектуре Нагано есть гора Убасутэяма, что вроде бы прямо указывает на существование в этой местности такого обычая. Скептики, однако, возражают: во-первых, это не единственное и даже не общепринятое название горы. Во-вторых, в употребление оно вошло недавно — в конце XIX века. В-третьих, о таком обычае говорится и в древних буддийских легендах, пришедших в Японию из Индии вместе с буддийским учением. Вдобавок ко всему уже в первом японском административном кодексе VII века для подданных моложе 20 и старше 60 лет были установлены большие налоговые льготы, так что причин для существования жестокого обычая не было.

Убасутэ

К тому же конфуцианское отношение к старости утвердилось в Японии давно, и в городах уже в раннем средневековье за убийство родителей карали более жестоко, чем за убийство кого бы то ни было другого. Поэтому если обычай убасутэ и существовал, то в совсем уж бедных и отдаленных горных селениях. Возможно, именно экзотичность и несоответствие официальной конфуцианской морали придали ему фольклорную известность, обеспечив передаваемость из одного литературного памятника в другой. Сцена из показанного у нас еще во времена СССР на кинофестивале японского фильма “Легенда о Нараяме", где крестьянский сын относит на спине престарелую мать в горы умирать, стала одной из самых запоминающихся. После этого о японском обычае стало известно и у нас в стране.

Во времена Токугава существовали и менее радикальные методы регулирования численности семьи. Чаще всего второму, третьему и последующим сыновьям просто запрещали жениться. Есть старший сын, наследник отцовского дела — ему от имени братьев и полагалось быть семьянином.

Сегодня трудно сказать, сильно ли повлиял на это обычай убивать новорожденных девочек, но женщин в токугавской Японии хронически не хватало. Это достоверный факт, зафиксированный в переписях. В 1721 году на 14,4 миллиона мужчин в Японии приходилось 12,5 миллиона женщин. Обществу недоставало 2 миллионов 100 тысяч жен и матерей, то есть почти 15 %. А если прибавить не учитываемых в переписях самураев и беглых крестьян (тоже мужчин!), то реальный дисбаланс получается еще большим. По мере увеличения производства продовольствия разрыв постепенно сокращался, но окончательно преодолеть его сёгунам Токугава не удалось: в 1840 году при той же численности населения в Японии не хватало от 900 тысяч до 1 миллиона женщин [Кито, 2010][1].

Хроническая нехватка женского населения отчасти объясняет, почему в “веселых кварталах" вроде столичного Ёсивара тысячи тамошних обитательниц неизменно пользовались популярностью у десятков тысяч жаждущих их общества мужчин. Правда, следует учитывать важный фактор: почти постоянную разлуку служилых самураев со своими семьями. Воинская служба того времени была связана с бесконечными переездами вслед за своим начальником. Да и крестьяне-ремесленники во множестве приезжали на заработки в города, увеличивая армию временно свободных представителей сильного пола.

Особенно резкий дисбаланс между мужским и женским населением сложился в Эдо. Во-первых, сюда ежегодно из всех провинций устремлялись удельные князья со свитой. По приблизительным подсчетам, по делам службы в столице постоянно находились 20–30 тысяч самураев. Во-вторых, время от времени бакуфу[2] объявляло трудовую мобилизацию. Текущий ремонт огромного замка Эдо или его восстановление после пожаров требовали множества рабочих рук. И ландшафтные работы в столице шли интенсивнее, чем где бы то ни было.

Во время первой переписи 1721 года горожан-простолюдинов насчитывалось полмиллиона: 320 тысяч мужчин и 180 тысяч женщин — то есть на каждые 100 женщин приходилось 178 мужчин. Есть все основания полагать, что до 1721 года дисбаланс был еще заметнее: в XVII веке население увеличивалось преимущественно за счет мужчин. В 1832 году на 100 женщин приходилось 120 мужчин. Любопытное совпадение: число женщин в Эдо (сегодняшний Токио) впервые превысило число мужчин в 1867 году, и именно в тот год воинское сословие лишилось власти.

Рост женского населения Эдо в XVIII–XIX вв.

Источник: Оиси Синдзабуро. Эдо дзидай = Эпоха Эдо. Тюо синсё, 1993. С. 123.

В XVII веке быстро росли города, и это также меняло демографическую картину. Если в 1600 году все городское население страны насчитывало около 550 тысяч человек, то в 1700 — уже 3 миллиона 220 тысяч, а в 1800 — 3 миллиона 970 тысяч. Таким образом, в городах проживало 12–13 % населения Японии, общая численность которого оставалась практически неизменной [Кито, 2010]. Среди крупнейших городов страны на четвертую и пятую позиции после Эдо, Киото и Осаки вышли Нагоя и Канадзава (население более 100 тысяч человек).

Крупные города притягивали крестьян, одновременно сокращая им жизнь и снижая уровень рождаемости в стране. В города на заработки ехали в основном мужчины, чаще молодые и одинокие. Устраивались с трудом, жили бедно, часто переезжали. В брак если и вступали, то поздно, да и состояли в нем недолго — большинство городских браков были бездетными и быстро распадались. Известный сочинитель хайку Кобаяси Исса (1763–1827) приехал в Эдо еще мальчиком. Он прожил в городе много лет, прежде чем вернулся на родину, но ни семьей, ни детьми так и не обзавелся — по причине непреходящей бедности. О типичности такой ситуации говорит популярная в то время пословица “У эдосца и на одну ночевку денег нет" (эдокко ва ёигоси но дзэни ва мотанай).

Уровень смертности в городах был выше, чем в сельской местности — прежде всего из-за худших санитарных условий и тесноты. При этом лечили в городе и в деревне одинаково скверно. В начале XVIII века, когда Эдо стал городом-миллионником, плотность населения в кварталах для простых горожан составляла более 50 тысяч человек на квадратный километр [Найто, 1966]. В таких условиях ничего не стоило подхватить корь, натуральную или ветряную оспу (три главные болезни-убийцы того времени). Поэтому для многих выходцев из села жизнь в городе оказывалась недолгой.

Бродячий торговец храмовыми талисманами. Источник: NC

Низкая рождаемость и высокая смертность в городах работали на сокращение городского населения и стимулировали приток новых людей. Эта тенденция сохранялась в Японии вплоть до начала XX века. Таким образом, на селе уменьшалось число рабочих рук, а в городах люди быстрее умирали и реже рожали детей, прирост населения сдерживался. Численность жителей Эдо к 1718 году достигла 534,6 тысячи (не считая полумиллиона самураев) и на этой отметке остановилась. В последующие полтора столетия, несмотря на огромную текучесть городского населения, его численность не менялась: в 1867 году в Эдо жило всего на 5 тысяч больше, чем в 1718 году [Минами, 1978].

В городах люди жили не так долго, как в деревнях, но зато быстрее и интенсивнее. В XVIII–XIX веках в городе Киото около 10 % семей ежегодно меняли место жительства. В Эдо эта цифра доходила до 16 %, то есть один раз в год каждая шестая столичная семья переезжала на новое место. Главная причина высокой мобильности заключалась в том, что четверо из пятерых эдосцев не имели недвижимости и зарабатывали на жизнь чем придется.

Самурайское сословие, которое большую часть эпохи переписями не охватывалось, насчитывало около 1,5 миллиона человек (5–6 % населения страны). Примерно треть самураев (около 500 тысяч) постоянно находилась в столице, еще миллион трудился в провинциях. Таким образом, на каждое из примерно 260 княжеств, на которые тогда была разделена Япония, приходилось в среднем 4 тысячи самураев. Правда, княжества были разными. В известных воинскими традициями княжествах наподобие Сацума или Ёнэдзава самураи составляли 25–30 % населения.

Продолжительность жизни

Определяемая по храмовым регистрационным записям средняя продолжительность жизни японцев (как мужчин, так и женщин) в конце XVII — начале XVIII века составляла 35–40 лет. Сама по себе эта цифра мало о чем говорит. В течение всего периода Токугава на среднюю продолжительность жизни больше всего влиял уровень детской смертности, а она была огромной. Даже в начале эпохи Мэйдзи, в 1880 году, средняя продолжительность жизни японцев составляла 36 лет. Затем начался ее рост: в 1920 году — 42 года, в 1960 — 65 лет. К 1970 году Япония догнала западные страны: средняя продолжительность жизни превысила 70 лет [Явата, 2009]. Сегодня, как известно, японцы живут дольше всех в мире. Осенью 2010 года сошлись две священные для японцев восьмерки: количество 80-летних (и старше) японцев превысило 8 миллионов.