Сергей Городников - Золотая роза с красным рубином

• Название: Золотая роза с красным рубином
• Автор: Сергей Городников
• Издательство: КРЫЛАТОЕ СОЛНЦЕ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996

Для воспитания предпринимательской и буржуазно-городской культуры отношений в России обязательно должен появиться и развиться авантюрный жанр и русский герой такого жанра, близкий и понятный зарождающемуся национальному среднему классу. Как было и в других, ныне считающихся развитыми капиталистических державах, он появится только через мифологизацию определённых периодов истории государства. Предлагаемый читателю цикл приключенческих повестей «Тень Тибета» является продолжением намерения предложить и разработать такого героя. Впервые в русской культуре эта задача была поставлена тем же автором в книге "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА" (1993, из-во "РОСИЧ"). Как и герои в романе "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА", герой данного цикла действует в переломную для Московской Руси эпоху середины 17 века. Рождённый среди русских первопроходцев в Забайкалье он волей обстоятельств попадает в Тибет, где воспитывается воином Далай-ламы, а затем направляется на службу к русскому царю.

Композиционно цикл построен из двух больших повестей дилогии "ВОИН УДАЧА" и романа "ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ" из трёх развёрнутых повествований, в каждом из которых герой оказывается участником сложных переплетений противоборствующих интересов в разных местах Восточной Европы и Азии.

В первой повести «Тень Тибета» рассказ ведётся о месте и обстоятельствах рождения героя, о причинах вовлечения его во внутренние дела преодолевающего феодальную раздробленность Тибетского государства, об интригах, в которые он был втянут против своей воли, о его первой любви и связанном с нею приключении в Индии.

Во второй повести «Золотая роза с красным рубином» рассказывается о посольстве шаха Персии к Русскому царю в связи с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича, об украденном у посла свадебном подарке и о приключениях, в которые был вовлечён герой в связи с этими событиями.

В первом повествовании романа «Порученец царя» герой оказывается русским разведчиком в Ливонии и в Нарве накануне Большой войны, которая потрясла Восточную Европу и которая началась войной Московской Руси со Швецией за возвращение северных земель у Балтийского моря, отторгнутых у Московского государства во время Великой Смуты.

Во втором повествовании – «На стороне царя» герой попадает в сеть интриг московской знати, когда нарастает боярское сопротивление реформам виднейшего деятеля русской истории середины XVII века, духовного отца будущих Преобразований Петра Великого, псковского дворянина Ордин-Нащокина, - реформ, которые поддерживает царь Алексей.

В последнем повествовании романа, «Персиянка», герой по поручению царя и его ближайших помощников отправляется в Астрахань для попытки предотвратить восстание казаков во главе с Разиным. Это, последнее повествование было отмечено в 2006 году литературной премией «Золотое перо Руси» и грамотой Княжеского Совета России.

---

– Я приехал за сыном, – объявил князь без предисловий и приветствий.

– А-а, – отозвался хан с наглой скукой в голосе. – Значит, ты сам привёз выкуп?

Он не верил тому, что это так, готовый слушать продолжение.

– Мои предки, удельные князья Мстиславские никогда не платили за похищения сыновей. Они пленили родственников похитителей и совершали обмен. Я же с тобой буду драться на поединке. Если победишь, нарушу родовое правило, и ты получишь выкуп. Нет, отпустишь сына с честью.

– Да ты безумец! – Хан расхохотался. – Не хочешь платить за сына? Мне за двоих князей заплатит царский воевода. Взять его!

Карахан выхватил из раззолоченных ножен тяжёлую саблю, которая сверкнула бликами на золочёных насечках, ступил с ковра к морде аргамака князя и грубо предупредил:

– Только пошевелишься, мои лучники украсят тебя стрелами, как дикобраза.

Высокомерное презрение отразилось на холодном лице Белого князя.

– Если в тебе, действительно, течёт кровь чингизида и потомка Тамерлана, как ты распускаешь слухи повсюду, а не лишённого представлений о чести прохвоста, как утверждают многие и как думаю я, мы будем драться в поединке.

Дочь хана притопнула, глаза её засверкали от бешеной ярости. У самого Карахана дёрнулась щека. Но он сдержался.

– Мы будем драться, – проговорил он с хриплой угрозой. – Как только спадёт жара.

О Гусейне и посланнике купцов все будто позабыли. Бухарец придвинулся к персу и негромко, чтобы не услышали другие, кашлянул.

– Ты не брат Кулымбека, – сказал он отчётливо и твёрдо, чтобы не вступать в ненужные препирательства. – Я видел его младшего брата в Мешхеде у знакомого ростовщика еврея.

Гусейн затравлено задрожал, побледнел, как если бы неожиданно увидел рядом гюрзу, от которой некуда деться. Мягким голосом успокаивая его, купец продолжил.

– Скажи правду, где тебя схватили?

А чтобы помочь ему вспомнить это, показал в ладони серебряный рубль.

– Здесь, в горах, – пробормотал Гусейн. Хотел сохранить неподкупное достоинство, но колебался считанные мгновения, затем незаметно забрал рубль, пихнул в складки одежды. Предупреждая расспросы, начал сбивчиво и быстро рассказывать. – Я единственный друг младшего Кулымбека. Мы плыли на посольском струге, когда разыгралась буря. В бурю его смыло огромной волной, и я бросился за ним в море, в безумном порыве желая спасти друга от гибели. К счастью, от верёвки оторвался чёлн, мы ухватились за корму, забрались в него. Однако нас унесло от струга. Всю ночь нас гоняло по морю. А наутро чёлн выбросило на берег, и моему другу разбило мачтой голову. Он, несчастный, в ужасных мучениях умер у меня на руках. В горе я направился на восток, надеясь добраться до Хивы или Бухары, где у меня есть друзья среди персов. А оказался пленником. В плену же, сам согласишься, удобнее быть братом знатного вельможи. Это истинная правда! Клянусь аллахом!

Казалось, он испытывал облегчение от искреннего признания. Бухарец сочувственно зацокал языком, будто принял уж очень подозрительно изобилующий благородством рассказ за чистую монету.

– Я постараюсь тебе помочь, – заверил он Гусейна вполголоса. – Скажи, кому я могу передать весть о тебе в Бухаре? Я ведь сам оттуда и знаю всех персов.

Гусейн не знал, что ответить, и лихорадочно обдумывал, какой новой ложью отвлечь бухарца от уже рассказанной лжи. Он потянулся к чашке с чаем и сладостям, намеренно опрокинул чай на ковёр, привлекая внимание телохранителя. Как он и рассчитывал, телохранитель хана согнал их с ковра и, не давая возможности продолжить разговор, повёл к неспокойно гудящей толпе разбойников, которые все, как один, окружили размечаемое для поединка большое ристалище, готовясь к необычному и важному развлечению.

5. Подземелье

Удача, как высматривающий опасность барс, лежал на западной вершине у края стены котловины, сосредоточенно наблюдал за происходящим там, где завершались приготовления к поединку Белого князя с Караханом. Его слепило дополуденное солнце, и представители толпящегося сборища обитателей логова, казалось, лишь случайно не замечали хорошо освещённой головы чужака и не поднимали всеобщей тревоги. Чтобы не быть увиденным, Удача отстранился от края обрыва к выступу, привалился к его уже прогретой солнечными лучами стороне. Он попытался разобраться, ради чего должен продолжать участвовать в игре, в которой нельзя выиграть даже собственную жизнь. Опасных противников оказывалось слишком много, о чём он не мог предполагать, когда давал обещание умирающему персу. Для выполнения этого обещания лезть на рожон, играть со смертью, почти без шансов победить, было верхом глупости. Требуя с него обещания совершить месть, тот перс ошибался, полагая, что он будет держаться данного слова любой ценой, – он собирался всё выяснить и разобраться, а потом уже делать выводы в отношении убитого и убийцы. Но теперь, когда убийца уже наказан тем, что попался головорезам Карахана, Удача плюнул бы на сказанные для утешения незнакомого ему умирающего слова, отправился бы подальше от разбойного вертепа. Удерживали его не эти слова. Он стал должником Белого князя, чья безрассудная смелость вызывала невольное уважение. Бросить его одного, значило, мучиться потом воспоминанием о таком поступке, значило, потерять уверенность в себе, в том стержне, на каком держались тело и дух. А он ещё не преодолел в себе подобного испытания после всех потерь на Тибете и познал, что это хуже, чем смерть.

Приняв решение, насколько окажется возможным, помогать Белому князю, он с облегчением на душе встал и направился горой в обход котловины к провалу у конца теснины. Вскоре был у её западного, относительно пологого склона. Внизу он увидел табунок осёдланных аргамаков под присмотром двух калмыков, которые присели на корточки, так дожидались возвращения своих сообщников. Лошади табунка стиснули его чалого жеребца, и тот клонил голову понурым невольником. Поблизости от входа в пещеру склон имел продольную и похожую на складку трещину. Широкая наверху, она сужалась к дну теснины. Спустившись по ней незамеченный калмыками, он накрыл рот ладонью и свистнул. Оба молодых калмыка настороженно привстали, однако его жеребец задёргался на привязи, стал беспокойно толкаться, отвлёк их, и он кошкой мягко спрыгнул у входа в пещеру, шмыгнул в её тихий мрак.

По мере удаления от входа, дневной свет быстро ослабевал, но глаза привыкали к сгущающейся полутьме, а придерживаться направления помогал воткнутый в боковое углубление чадящий факел, который мерцал и влёк к себе вроде маяка. Проход был просторным, по нему могли ехать в ряд несколько всадников, и Удача держался стены, вблизи которой была надежда заметить кого бы то ни было раньше, чем увидят его. Тёплый воздух сквозил к котловине и выветривал прохладу, но туда же уносил любой звук, поэтому приходилось ступать осмотрительно, быть всё время настороже. Проход возле факела постепенно заворачивал, и впереди появилось светлое пятно выхода, у которого стояли трое вооружённых головорезов, в доспехах и остроконечных шлемах. Один заметил, как его высветил факел, вскинул руку и что-то сказал другим. Удача мгновенно отступил вдоль стены, углядел вверху ни то дыру, ни то округлую щель, которая представлялась единственным укрытием, не мешкая, подпрыгнул, ухватился за край и, быстро подтянувшись, змеёй пролез внутрь неё, втиснулся в её горловину и замер. Послышались торопливые и уверенные шаги, сопровождаемые потрескиванием горящей смолы, затем полутьму у свода вытеснил жёлтый неверный свет поднятого рукой факела. Шаги приостановились напротив, трое подошедших мужчин потоптались на месте.

– Он был здесь, – низкий голос того, кто это сказал, выдавал его растерянность.

– Нет здесь никого, – с лёгкой картавостью недовольно возразил, очевидно, старший из них. И потребовал: – Как он выглядел?

– Полный такой, как упитанный баран.

Они примолкли, затем картавый распорядился:

– Стойте здесь, а я схожу к тем щенкам лисицы, калмыкам у входа. Если и они ничего не видели, тебе померещилось.

– Или это был злой джин, – неуверенно буркнул сиплый, похожий на сильно простуженный голос.

– Будете столько опия курить, скоро джины вас за носы станут дёргать.

Картавому не возражали, и он зашагал, удаляясь в сторону теснины.

– Джин мог бы спрятаться в той дыре, – упрямо высказался товарищу обладатель сиплого голоса.

Удача не стал дожидаться, возникнет ли у них желание подобраться к дыре и заглянуть в неё. С шуршанием, таким слабым, будто его производила мышь, он протиснулся вглубь непроглядной мглы, с удивлением отметил про себя, что горловина за сужением понемногу расширяется и воздух в ней не застойный, а проветривается сквозняком. У него не было выбора, и он полез дальше. Вскоре смог встать на ноги и продвигаться быстрее, на ощупь выбирая, куда ступать в кромешной тьме. Ему показалось, что сзади осветили горловину дыры, но он не был в этом уверен. Даже если кто и там и заглядывал, тревоги поднимать не стал, не обнаружил причин для неё.