Уильям Бойд - Нутро любого человека

• Название: Нутро любого человека
• Автор: Уильям Бойд
• Жанр: Современная проза

Уильям Бойд — один из наиболее популярных и обласканных критикой современных британских авторов. Премии Уитбреда и Риса, номинация на „Букер“, высшая премия „Лос-Анжелес таймс“ в области литературы — таков неполный перечень наград этого самобытного автора. Роман „Броненосец“ (Armadillo, 1998) причислен критиками к бриллиантам английской словесности, а сам Бойд назван живым классиком современной литературы.

---

Мне захотелось заняться любовью (на деле, захотелось просто подержаться за кого-то) и я спросил у Аланны, нельзя ли мне нынче ночью проскользнуть в ее комнату, однако Аланна решила, что это слишком рискованно. Поэтому мы поехали прокатиться и совокупились — торопливо и без особой приятности — на заднем сиденье машины, остановив ее на какой-то проселочной дороге. Я сказал, что впервые занимаюсь этим в машине. Добро пожаловать в Америку, ответила Аланна. Очевидно, это ключевой rite de passage[168]. Больше всего меня утешала на обратном пути картина: Фитч, принюхивается, точно ищейка, к воздуху и ноздри его наполняет запах английской спермы. Старый козел. Картина эта согревала меня на протяжении всего обеда.

Пятница, 7 марта

В студии Тодда Хьюбера на восточной 8-й улице. Купил за 75 долларов еще один „Земной ландшафт“, поменьше. Почти сплошь темные, изгибающиеся коричневые линии, но прорезанные вверху сильной горизонтальной полоской лимонного цвета — смахивает на рассвет при мерзкой, бурной погоде. Разговор об Эмиле Нольде, де Стале и других художниках. Он крепкий, похожий на молодого крестьянина или портового грузчика парень с выступающей квадратной челюстью и светло-голубыми, близорукими с виду глазами.

Мы зашли выпить в „Кедровую Таверну“ — не из любимых моих мест, там ослепительно яркий свет, — однако Тодд хотел отпраздновать продажу. В доску пьяный Поллок обозвал его „нацистом“, но Тодд лишь рассмеялся и сказал, что время от времени ему приходиться выколачивать из Джексона дерьмо, просто чтобы держать того в рамочках, однако сегодня у него настроение великодушное. Там было много молодых женщин, пришедших поглазеть на львов: Хьюбера, Поллока, Клайна, этого мошенника Золло — каждый выставлял напоказ свою мускулистую мужественность: ни дать ни взять, петухи на навозной куче. Женщины — Элейн [де Кунинг], Грейс [Хартингтон], Сэлли [Штраусс] — налегали на выпивку наравне с мужчинами. Эта потная, нервная, сексуальная атмосфера, заставляла меня пожирать глазами женщин на манер какого-нибудь распутного сатрапа. Зашел О’Хара с Келлером. Может быть, они все-таки трахаются? Келлер сказал, что прочел „Виллу“ дважды. „Сложная книга, но я ее одолел“, — сказал он. Я позвонил Аланне, спросил, нельзя ли заскочить к ней, выпить на ночь рюмочку — она ответила, что у нее Лиланд, приехал повидаться с девочками, но завтра во время ленча она будет свободна. Позвонил Джанет — пусто. И я решил снять одну из девушек, однако они, едва узнав, что я не художник, утрачивали ко мне всякий интерес. Там была одна, смуглая, с тонкими запястьями и очень длинными волосами, она мне действительно нравилась, и я с пьяных глаз никак не желал смириться с ее отказами, пока она, наконец, не сказала: „Отвали, старикан“. Старикан? Исусе, сорок шесть это еще не старость. Я-то чувствую, что даже и не начинал как следует жить — пока. Эта долбанная война отняла у меня шесть лет. Так что я отправился домой, принял еще немного и записал все это.

Четверг, 8 мая

Приятное воссоединение в „Уолдорфе“: я, Бен и Питер. Вся прежняя шатия. Питер приехал сюда проталкивать свой новый роман „Избиение невинных“. Мы поговорили — куда деваться, старые школьные дружки — об Абби, о проведенном там времени. Не думаю, что Питер и я так уж сильно изменились физически — нас еще можно признать по нашим школьным фотографиям, — конечно, все мы раздались вширь, отрастили зады, но вот Бен отяжелел, у него округлый живот и пухлый двойной подбородок, стекающий на воротник, — выглядит он старше меня и Питера. Так я, во всяком случае, надеюсь: каждый из нас, вероятно, держится о двух других таких же мыслей. За кофе к нам присоединилась Глория. Вид у нее… богатый. Сексуально богатый. Странный, сверхизысканный выговор: тот мюжчина в шляяпе. Как у английских кинозвезд, закончивших школу женского обаяния или бравших уроки дикции. Она спросила: „Я не испорчу вам вечеринку, мальчики, нет?“. Я обрадовался, увидев ее. Она из тех людей, что, входя в комнату, мгновенно делают ее более интересным местом. Да и хорошо, что она появилась — как ни люблю я Питера, в его голосе проступают нотки все возрастающего самодовольства. Он похвастался Бену что купил за 3 000 долларов Бернара Бюффе. Бен, как всегда дипломатичный, поздравил его с умным вложением средств. Бен немного озабочен: он обещал мне за уик-энд разрешить ситуацию с Морисом.

К концу вечера Глория наставила на меня свой скептический, слегка насмешливый взгляд и спросила: „Так что вы поделываете, Логан?“. Я сказал, что у меня только что вышла книга. „Превосходная вещь, — встрял Питер, — серьезно. Лучшее, что ты сделал“. Не читал, конечно, но жаловаться грех, я и сам не читал ни одной его книги с тех пор, как он забросил свои довольно приличные небольшие триллеры ради Новейшей Напыщенности. „Пришлете мне экземпляр?“ — спросила Глория. „У нас же дома есть один, дорогая“, — сказал Питер. „Тот надписан тебе, — ответила она. — А хочу, чтобы Логан надписал книгу мне, отдельно“. Я предпочел бы, чтобы она купила книгу, сказал я, — мне нужны проценты с продаж — любые, какие я только смогу получить. Тем не менее, уходя, Глория напомнила мне: „Так не забудьте о книге“. Я подумал, не попалась ли, наконец, Питеру женщина ему под стать.

Бен ушел, Питер с Глорией поднялись в свой несомненно огромный номер, и на миг я, надевавший дождевик, остался в вестибюле один, и тут мне вдруг померещилось, будто я вижу входящую сквозь вращающиеся двери герцогиню Виндзорскую. Я замер на месте — но вскоре сообразил, что это просто еще одна тоненькая нью-йоркская дамочка с чрезмерно сложной прической, держащейся на голове, точно зацементированная. Я вспомнил, что у нее и Герцога здесь апартаменты. Надо бы не забывать об этом — и обходить „Уолдорф“ стороной.

Понедельник, 12 мая

Ситуация с Морисом разрешилась — во всяком случае, на бумаге. Теперь галереей управляю я; Морис подчинен мне и должен получать мое разрешение на любые покупки стоимостью выше 500 долларов. Ему выделен отдельный фонд в 5 000 долларов, который Морис может использовать по собственному усмотрению, — Бен будет его пополнять. Все это было сказано сегодня утром на совещании, прошедшем в ледяной обстановке, — с надутым, замкнутым Морисом. Бен говорил очень твердо, почти резко, и я вспомнил, что, конечно, Морис — сын не его, а Сандрин. Надеюсь, эта якобы независимость и якобы автономия Мориса удовлетворят. Я все же немного тревожусь.

Сегодня ранним вечером ужинал с Аланной и девочками. Гейл высыпала на нас кучу анекдотов и шуток, которые, по ее уверениям, придумала сама. Лучшая из них, повергшая нас на секунду в оторопь, была такой: „Как в Бруклине пересказывают алфавит?“. Перечисляют буквы алфавита, дорогая, сказала Аланна. Хорошо, и как же перечисляют буквы алфавита в Бруклине? „Гребанная А, гребанная Б, гребанная В“, — сказала Гейл. Аланна всполошилась, но я так хохотал, что ей не удалось даже притвориться разгневанной. Гейл призналась, что это она не сама выдумала.

Аланна упрашивает меня поехать в Спеллбрук еще на один уик-энд. Помимо того обстоятельства, сказал я, что ее отец питает ко мне отвращение, меня возмущает, что со мной обходятся, как с подростком, заставляя спать отдельно от нее. Мы взрослые, зрелые люди, мы любовники, почему мы не можем получить свою комнату? „Я его младшая дочь, — ответила Аланна. — Он думает, что вне брака у меня никакого секса нет“. Я сказал, что это нонсенс. Потом мне пришла в голову мысль. Если ей нужно регулярно видеться с ним, почему бы нам не снять для себя жилье где-нибудь неподалеку? Она сможет заглядывать к отцу, а мы — спать вместе. Неплохая идея, сказала она.

Пятница, 11 июля

Аланна на летние каникулы уехала с девочками в Коннектикут. Морис отправился в Париж, так что я остался на весь жаркий июнь присматривать за хозяйством и благодарить богов за изобретение кондиционера. Дел в этом месяце никаких: похоже все до единого художники Нью-Йорка перебрались на Лонг-Айленд. Может, и мне стоило бы повертеться там, понюхать что к чему.

Впрочем, вернулась Джанет — устроила прошлой ночью вечеринку в своей галерее. Фрэнк [О’Хара] тоже явился туда, игривый, назойливый, в стельку пьяный и очень загорелый. На полчаса зажал меня в углу, разливаясь соловьем о некоем варварском гении по фамилии Пейт, которого он откопал на Лонг-Айленде. „Слава Богу, наконец-то нашелся художник, у которого есть мозги“. Оттуда на квартиру к Джанет. Я никогда не планирую переспать с нею, однако, если она в настроении, устоять бывает очень трудно. Ты должен увидеть мой загар, сказала Джанет. Он у меня везде-везде.

Суббота, 16 августа

Спеллбрук. Аланне кажется, что она нашла дом в двух-трех милях от жилища ее отца — в деревне, именуемой Мистик. Я сказал, что он мне уже нравится. Сегодня во второй половине дня мы съездили туда с Арлен и Гейл. Это маленькое гонтовое бунгало, стоящее в окружении карликовых дубов несколько в стороне от береговой дороги. Пологая двускатная крыша, длинная застекленная терраса спереди и печь из бутового камня сзади. Две спальни, ванная, большая гостиная с камином. Длинная узкая кухня на задах глядит на захудалый, запущенный сад. Дому, наверное, лет шестьдесят, говорит Аланна, воображая, — лапушка, — что это привлечет меня, европейца с моей многовековой культурой. Внутри все работает — вода, электричество, отопление, — так что здесь можно жить и зимой. Я вижу себя в нем — без усилий, — хотя какой-то тревожный звоночек и звякал у меня в голове, пока мы вчетвером, плюс агент по недвижимости, обходили дом. Логан с его прото-семейством… „Смотри, Логан, — крикнула Гейл, — тут тоже комната, ты можешь устроить в ней свое логово“. Действительно, маленькая чердачная комнатка под скатом крыши, со слуховым окном, из которого открывается далекий вид на пролив, отделяющий Блок-Айленд от материка. На меня вдруг накатили образы моей комнаты на Мелвилл-роуд, кровель Баттерси в ее окне. И при воспоминании о прежней жизни глаза мои наполнились слезами. Аланна увидела это и просунула свою ладонь в мою. „Ты прав. Мы могли бы быть счастливы здесь“, — сказала она. Гейл взяла меня за другую руку. „Пожалуйста, Логан, пожалуйста“. „Решено“, — сказал я.