Валентина Панченко - Происшествие на ярмарке

• Название: Происшествие на ярмарке
• Автор: Валентина Панченко
• Жанр: Детектив

---

- Чего притихли? - бодро спросил цыган. - Выше голову, молодцы. Вот какую нам шикарную кибитку отвели. Теперь отсюда не скоро выберемся. А мне-то, кажись, вообще тут дадут постоянную прописку...

- А за что вас? - поинтересовался Виталий.

- Так тебе все сразу и расскажи! А может, ты специально ко мне подосланный. Скажите лучше, вас по какой необходимости в эту помойку сунули? Что творят! Скоро грудных детей за решетку сажать будут.

Его голос, глухой и дребезжащий, заполнил всю камеру. Маленькое перечеркнутое металлическими прутьями окно пропускало мало света. Грязные с водяными потеками стены были сплошь исписаны. Чьи-то инициалы, целые фразы... Справа у двери было выдавлено: "Мама, я тебя помню", а чуть ниже - "Филька - предатель". Под окном расписался какой-то Хлынов.

- Мы с ним артисты! - сказал Павел с достоинством. - А за что нас сюда притащили, наверное, ни один прокурор не объяснит.

- Вещи-то, небось, ворованные?

- Нет. Все из-за моей глотки. А его, - показал он на нового приятеля, - вообще ни за что "замели". Мы с ним полчаса назад познакомились.

- Вот как? Ежели у вас все в порядке, отпустят. А мне - крышка.

- Может, обойдется.

- Много ты понимаешь. Эх, кабы выйти отсюда, хоть на часок! - Цыган подошел к окну и, протянув руку, дернул за металлический прут. - Черта с два! А надо бы, ох как надо!.. - Он заерзал на дощатых нарах, толкнул Виталия грязным хромовым сапогом в бок. - Перейди, паря, на другую лавку, я спать буду. - Потом вытянул ноги, положил под голову руки и закрыл глаза.

Ребята притулились напротив.

- Ты не горюй, - тихо сказал Пашка соседу. - Не век же нас здесь держать будут. Разберутся или Кустовский выручит. Он уже меня в Казани вот таким же манером вызволял. Он человек, Семен Глебович. А какой тенор заслушаешься! Мне далеко до него.

Павел встал, прислонился к двери, прислушался. Раздалась гулкая торопливая чечетка по лестнице, кто-то быстро сбегал вниз, кинул на бегу: "Я ненадолго к Малышеву", - и снова тихо.

- Представляю, что сейчас в театре творится. Костюмерша тетя Клава такой балаган устроила!.. - Он снова подсел к Виталию и грустно, низко опустив голову, сказал: - Выгонят меня, наверное. Ну и ладно, пойду опять кочегаром на пароход. Как-никак специальность имею. Две навигации ходил. И если бы не подвернулся в начале прошлого лета этот Кустовский, до сих пор сидел бы у котла... А знаешь, здорово, - оживился он. - Меня капитан уже обещал старшим сделать. Горя бы не знал, песни распевал. А что хорошего декорации да костюмы таскать...

- Знаешь что, перестань, пожалуйста. Есть очень хочется, и на душе тошно, - перебил его Виталий. - Помолчим лучше...

Как все-таки получилось, думал он, вместо того чтобы плыть сейчас домой, он вот здесь, с какими-то незнакомыми людьми. Это только представить - в тюрьму попал! Мать узнает - в обморок упадет. А как же Генка? Ему, небось, похуже. И как же он про дружка забыл? Нужно все рассказать. Вот вызовут на допрос, и он обязательно выведет "дядю" на чистую воду. Генку отпустят, и они вместе поедут в деревню...

- Гей, мальцы, вы что, спать сюда пришли? А ну встряхнитесь! - Цыган сидел на нарах, по-турецки скрестив ноги, и сосредоточенно скреб пятерней волосатую грудь.

Виталий с трудом разомкнул глаза. Он заснул на плече приятеля, который тоже задремал, прислонившись к стене. Виталий зябко поежился, шмыгнул носом и недовольно покосился на цыгана.

- Просьба у меня к вам, - сказал тот, вставая с нар и подсаживаясь к ребятам. - Слушайте, друзья, есть у меня к вам дело. Не хотел я об этом говорить, да, видно, ничего не поделаешь - надо. Мне совсем конец пришел это я точно знаю. Под самую завязку срок присобачат. Опознал меня здесь, на ярмарке, колхозный председатель, у которого я в кузне около месяца работал. Все думал новую жизнь начать, осесть в одном месте. Да не выдержал, узнал, что по соседству остановился табор, в котором две мои сестры, попрощался с председателем, все как полагается, чин-чинарем - и был таков. Он тогда мне еще долго руку жал, уговаривал остаться. Я ведь и лошадь подковать, и борону починить, и другие кузнечные дела - все умею. И работу эту люблю. Но, наверное, вольную жизнь еще больше. Эх, мальцы, никто нашей жизни не понимает! - Цыган покрутил головой. - Для этого нужно иметь сердце, кровь цыганскую. Вдохнул я вольного ветра и как заново родился! А может, это мне сейчас так кажется, тогда я об этом не думал. А председатель... ему кузнец позарез нужен был. Жили мы с ним душа в душу. А вот на ярмарке не поладили. Узнал он меня - и скандал.

- Чего ж так?

- Двух колхозных кобылиц я с собой тогда прихватил. Дюже хорошие лошадки, жаль было расставаться. Теперь ничего нету. Лошадей продал, табор ушел на другое место... А я вот здесь с вами кукарекаю...

Он рассмеялся и закачался на скамье.

- И гитару, ту самую, что ты у меня брал, разбили. Отпелась голубушка. Слушай. - Он повернул лицо Виталия за подбородок к себе. - Дело у меня. Доверяю его вам, но чтобы не подвели, чтобы по совести, как среди людей, а не скотов... Подсвечники я у твоего знакомого купил, что в гостинице был, помнишь? Когда милиция этого длинного увела, он мне почти тут же гитару мою занес. И предложил купить золотые подсвечники. Деньги у меня были, я на ярмарке кобылиц продал. И закопал я эту покупку... вовек никто не догадается - где. Так вот, мальцы, это золото нужно вернуть моей сестре. Она вас отблагодарит. Мужик ее с двумя маленькими детишками бросил, тоже цыган, но он только так называется, а по нутру своему сволочь. Ушел в другой табор. Не успел я ему кровь пустить. Теперь поздно. А Розу жалко. Зима скоро. Так вот, золото я зарыл под вязом на берегу речки возле Котова, где лощина, Зеленая Щель называется. Это место в том районе известное. Поляна такая, а на ней мы костер жгли, вот как раз под ним и схоронены они. Пепел разгребете, и в тряпке, моем кушаке красном, они завернуты. Никто, ни один человек про то не знает... только я да теперь вы.

- А где же мы твою сестру найдем? - спросил Павел, который широко раскрытыми глазами смотрел на рассказчика.

- Это просто. За ярмарочным собором, где коновязь, там ее рабочее место. Розой ее зовут. Намекнете ей - мол, так и так, от брата твоего Николая Гуденко, сидели вместе... Очень прошу!..

Малышев встретил Себекина холодно.

- Знакомьтесь, - кивнул он в сторону расположившегося на диванчике в дальнем углу кабинета сухопарого старика. - Семен Глебович Кустовский. Между прочим, с жалобой на вас...

- На меня? - недоуменно спросил Григорий Петрович, пристально всматриваясь в посетителя.

- Видите ли. - Тот встал и, засунув пальцы рук в карманы жилетки, принялся деловито прохаживаться по кабинету, словно был его хозяином. Вот уже сорок лет я являюсь антрепренером театральной труппы. И в течение всего этого времени каждый год мы всегда были желанными гостями ярмарки. И всегда имели колоссальный успех. Еще бы! Вы, конечно, слышали имена Садовского, Румянцевой, Житова? Это великолепнейшие артисты! Они умели держать публику в руках, как хороший жокей сноровистую лошадь. И направляли ее куда хотели. М-да... Но я, собственно, не о лошадях. Я совершенно не могу понять, куда, в какие сусеки захоронены лучшие человеческие качества, а именно: доброжелательность, взаиморасположение, наконец, уважительное отношение друг к другу. Куда все это подевалось? Почему грубость, озлобленность и неприкрытое хамство сегодня держат верх, попирая то, что все времена делало всех людьми? Почему, я вас спрашиваю?

- Я что-то не пойму, - недоуменно заморгал Себекин.

- Вот и я тоже никак не могу понять, с какой стати вверенные вам люди, уважаемый милицейский комендант, задерживают моего костюмера и запирают на замок? А этот дежурный ваш - вообще какой-то цербер. Немедлено верните мне театральные костюмы! Вы срываете спектакль! Хорошего мнения будет о вас собравшаяся публика, если я сообщу ей, что ввиду неожиданных обстоятельств спектакль переносится в милицейский участок. Вы этого хотите?

- Успокойтесь, Семен Глебович, - примирительным тоном сказал Малышев и стал наливать воду из графина в стакан... - Успокойтесь, дорогой. Сейчас товарищ Себекин все уладит.

- Конечно, конечно. - Григорий Петрович снял телефонную трубку. Дежурный. Кто задержал костюмера? Ромашин? Позови его. Нету? А в чем дело? Так... Гони их обоих в три шеи! Да... правильно. Ну, он у меня дождется! Доберусь я до этого Ромашина, ох, доберусь!..

- Ну зачем же вы так? - опустив глаза, тихо сказал Кустовский. - Ведь мы только что говорили о доброжелательности. Вот что должно стать главным связующим звеном между людьми. Все надо делать спокойно, беречь друг друга...

Кустовский сидел на диванчике, свободно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Эта артистическая поза и вся его манера говорить то спокойно, то с надрывом - вдруг взбесили начальника милиции.

- Недоразумение получилось. - Он еле сдерживал нахлынувшую ярость. От лица службы прошу извинить. Только и вам я скажу, что все эти ваши штучки вроде доброжелательности и прочего - вздор, который вы пытаетесь возвести в принцип. А в чем суть этого принципа? Чтобы отгородиться от того, что вокруг творится. Вы розовые очки снимите да оглянитесь! Земля горит. Вы газеты читаете? С процессом Дружиловского знакомы?