Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

• Название: Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
• Автор: Алексей Вышеславцев
• Издательство: Издание Маврикия Осиповича Вольфа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1867

Алексей Владимирович Вышеславцев (1831–1888) — российский путешественник и историк искусства. Служа врачом на клипере «Пластун» и корвете «Новик», в 1857–1860 годах он совершил кругосветное путешествие. Это было одно из первых долгих плаваний отряда винтовых судов — новейшего достижения судостроения того времени — к устью Амура. Целью экспедиции стало посещение российских портов на Тихом океане и «акклиматизация» русского флага в японских и китайских пристанях. На клипере «Пластун» Вышеславцев обогнул мыс Доброй Надежды, побывал на Атлантических островах, в Сингапуре, Гонконге, во многих бухтах обустраиваемого Амурского края. Целый год клипер провел в японских водах. По пути домой, в составе эскадры адмирала А. А. Попова, Вышеславцев увидел Полинезию, прошел Магелланов пролив, побывал в Южной Америке, на пути домой вторично пересёк Атлантический океан. Во время длительного путешествия корабль не раз попадал в обстоятельства чрезвычайные. Клипер «Пластун» пережил не один серьезный шторм, расставания и встречу с другими кораблями эскадры, долгое одиночное плавание. С борта корвета «Новик» (на него Вышеславцев был переведен в Монтевидео), в нескольких днях пути от родных берегов, Вышеславцев видел взрыв клипера «Пластун» и гибель товарищей. Наконец, в августе 1860 г., после трехлетнего отсутствия, Вышеславцев возвратился в Кронштадт, совершив полное кругосветное плавание. В течение всего путешествия Вышеславцев зарисовывал наиболее интересные места, типы жителей разных стран, этнографические особенности их быта. Эти любительские рисунки стали художественным дневником путешествия и отразили трехлетний путь экспедиции. Накопленные за время путешествия материалы легли в основу книги «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания», впервые изданной в 1862 году. Книга содержит 27 рисунков автора, литографированных известным петербургским мастером Полем Пети.

---

Ночью ветер стал свежее; мы убрали несколько парусов, чтобы уменымить ход судна. Луна, по временам заволакиваемая облаками, тихо плыла по своему пути; звезды местами горели, местами мерцали; гребни волн выплескивались белесоватою струйкой. Остров, повернувшись к нам своею западною стороною, стал как будто возвышенным курганом в степи безбрежного моря. Очертания его смягчались туманною оболочкою.

Это был остров Мадера.

17-го декабря, утром, мы увидели южные, террасовидные уступы. Ветер не утихал, он дул нам навстречу, и, при противном волнении, мы подвигались довольно медленно. Раза два принимался дождь, сильный и крупный, какой бывает у нас среди лета. Туман стлался по вершинам гор, которые, по мере того, как прочищалось небо, выказывали свои каменные обрывы, ущелья и долины с зеленеющимися плантациями. Иногда, набежавшая туча бросала резкую тень на передние уступы скал, между тем как солнце нежным фиолетовым цветом обливало выступающие фронтоны задней возвышенности. Слева берег кончался крутым, отвесным обрывом (cabo Girâo), a прямо перед нами местность была холмиста и покрыта зеленью; целая перспектива выступающих мысков пропадала вдали. Стали наконец обозначаться здания, маленькие, едва заметные, будто белые точки. Cabo Girâo принимал форму мыса и отходил на задний план; на первый план, как декорация, вытягивалась длинная зеленая коса с холмами, украшенными кудрявою зеленью. Подробности картины выступали нам навстречу: запестрели свежею зеленью квадраты плантаций сахарного тростника, обрисовались ущелья, и горный поток, падающий с уступа на уступ, виднелся металлической полосой на темном фоне гранита и оттеняющей его зелени. По отлогостям гор темнели леса, и высоко над полосой леса вырезались две башни католического храма. Белые точки приобретали более определенные формы строений; дома, разбросанные амфитеатром сначала широко, по уступам и висящим садам, толпились все теснее, и теснее, по мере того как спускались к берегу, точно стадо овец, сбегающее с гор и толпящееся к водопою. От города, красующегося своими белыми домами, отделялся горный Кусок скалы [1]), к которому прилепился передовой форт; с развевающимся португальским флагом.

Скоро мы бросили якорь на открытом рейде Фунчала, где уже стояло несколько судов. Один из пароходов салютовал; синеватый дым лениво расплывался по воздуху, звук слышен был слабо, он весь уходил в горы, в ущелья, где ему было место разгуляться и найти ответ в тысяче откликов.

Первые посетители наши были русские, братья К. Они уже несколько лет живут на Мадере. С редкою любезностью предложили они нам свои услуги показать все замечательное на острове, чем мы и воспользовались с бессовестностью туристов. Конечно, в этот день был и обед не в обед. Около клипера появилось несколько шлюпок, выкрашенных зеленою краской; на них приехали различные господа, предлагавшие свои услуги: кто был прачка, кто брался доставлять провизию; на письменных «рекомендациях» были имена офицеров, бывших здесь еще с герцогом Лейхтенбергским.

Часа в три собрались наконец и мы, и отправились на туземной шлюпке на берег. К. поехал вперед, чтобы заготовить верховых лошадей. Приставать на шлюпках к берегу, в Фунчале, — целая история. Пристани нет, то есть она есть, но где-то далеко, и, как мы узнали после горьких опытов, она чуть ли не хуже каменистого берега, о который разбивается шумливый прибой океана. Саженях в десяти от берега, наши два гребца (оба с голыми ногами по колено и в крошечных португальских шапочках, с кисточками, на черно-кудрявых головах) повернули лодку кормою к берегу и стали выжидать прибоя волны; a на берегу ждали нас несколько лодочников, с «концом» и парой запряженных волов. Прибоем, наконец, понесло лодку; гребцы соскочили в воду и потянули ее с боков, между тем как береговые стремительно бросились вперед, ввязали конец в корму, ввели в воду волов, пристегнули их, и общим усилием вынесли лодку на берег. Лодка была с двумя килями, как сани на полозьях. Этот способ приставанья нам очень понравился своею оригинальностью; особенно хороши лодочники с их разгоревшимися лицами, проворством и ловкостью. В аллее платанов, которая начинается близ набережной, теперь разрушенной недавнею бурею, нас ждали верховые лошади, и мы сейчас же отправились мимо дворца через площадь, по узким и крутым улицам, за город. Лошади были очень красивы и прекрасно выезжены; при каждой был вожак, очень чисто одетый, в соломенной шляпе и жилете; вожак (ariere) не отстает от своей лошади ни на минуту, чистит ее и холит, и следует за вами, куда бы вы ни поехали.

Общий вид острова Мадеры нам очень понравился; но прежде надобно несколько вспомнить историю этого острова, дававшего такое знаменитое вино.

Слово мадера, или мадейра; значит лесистая страна [2]. Она названа так Гонсалесом Сарко и Тристаном Бас, которые были здесь в 1431 г.

Но еще в 1344 году один англичанин видел этот остров. На нем был сплошной лес (madeira). Скоро отчего-то сделался пожар, который продолжался будто бы семь лет… Воображаю величественную картину горящего острова среди океана… Зола сожженного леса удобрила почву. В 1445 году привезены были сюда первые лозы винограда с Кипра; виноград принялся отлично, приобрел от свойства почвы свои исключительные достоинства и сделался главным источником богатства жителей. Англичане завладели Мадерой в 1801, a в 1814 г. она возвращена Португалии, хотя вся торговля её осталась и остается до сих пор в руках англичан.

Остров имеет треугольную форму; берега его круты и скалисты, высадка трудная. Самая высшая точка острова Пик Риво (1,900 метров), но он мало возвышается над другими горами. Главный город Фунчал (Funchal), со 100,000 жителей. На Мадере постоянно весна. Растительность очень разнообразна; лучшие виды ее — бананы, драконовое дерево, сахарный тростник, платаны, итальянская пиния, кипарис, каштан, виноград, пирамидальный тополь и обширная семья безпокоев (кактусов). Жатвы хлеба достает едва на пятую часть народонаселения, и недостаток хлеба пополняется тыквами, которых здесь очень много. Главным продуктом острова было до сих пор вино, которого выделывалось до 35,000 пип; но, увы! теперь оно совершенно исчезает. В 1852 г. болезнь истребила здесь весь виноград; производители, большею частью не капиталисты, не могли ждать новых плодов, и засеяли все виноградники сахарным тростником, из которого выделывают коньяк. Теперь на Мадере можно найти только вино, сохранившееся в погребах; за то все вино, которое есть на Мадере, превосходно. Лучшие сорта его — мальвазия (malmsey) и сухая мадера (drymadera).

Вот вам краткий послужной список острова; теперь поедемте по новой дороге, которую прокладывают от города влево, к местечку Камера де Лобос (Camera de Lobos), по берегу моря; сделано верст пять только, и многие сомневаются, кончится ли когда-нибудь эта дорога.

Мы ехали по узким, крутым улицам, между довольно высоких белых домов, с зелеными жалюзи и верандами, с балконами и черноглазыми португалками. Из-за низеньких заборов переваливались тяжелые, но блестящие своею зеленью, листья бананов; иногда, среди лавровых дерев и кустов датур, стройно поднималась фиговая пальма; по канавкам росли кактусы, как наш репейник. Мы ехали мимо португальского кладбища, потонувшего в зелени кипарисов и платанов, с их серебристыми стволами. Для нас, не видавших ни Италии, ни Греции, все это было ново. Ничто, кажется, не производит такого впечатления, как вид другой растительности, других её форм и групп. Переехали через два каменные моста, перекинутые аркою через глубокие овраги, по дну которых струился по камням ручей; бока оврагов спускались террасами, которыми воспользовались, чтобы развести садик и насеять сахарного тростника; все это очень красило местность. Но на иных уступах видны были остатки полусгнившего трельяжа, по которому вилась засохшая ветвь, прежде, может быть, роскошного винограда. Это грустно для любителей мадеры, то есть — вина мадеры. Из зелени тростников белелись хижины с тростниковою крышею, и около них бронзовое их население с шумливыми ребятишками. Выехав из города, влево мы увидели море; справа зеленели холмы, местность подымалась отлого полями, засеянными, возделанными, пестрыми; за ними высились крутые каменные пики, убранные и украшенные кудрявою зеленью. По дороге встречались паланкины, гамаки, висящие на бамбуковых шестах, несомые двумя сильными туземцами, в соломенных шляпах и белых костюмах. В этих паланкинах выносили чахоточных, которые впивали своими ослабевшими легкими укрепляющий воздух Мадеры. Тяжело было смотреть на худых, бледных женщин, с блестевшими болезно глазами, с зловещим румянцем на щеках; протянувшись во всю длину, тихо покачивались они в своих гамаках, грустно следя за склонявшимся солнцем, розовое освещение которого уже бродило по верхушкам гор.

Вечер становился все лучше и лучше; море, волновавшееся утром, совершенно успокоилось. К нашей кавалькаде пристал один англичанин, молодой человек, на красивом кровном коне, и мы разговорились с ним. «Грустно жить здесь, говорил он: остров напоминает госпиталь; на самую прелесть здешнего климата смотрят как на микстуру от телесных недугов. Сколько приезжает сюда прекрасных молодых людей, прекрасных женщин. И все — с зародышем разрушительной болезни! Едва успеешь привыкнуть, привязаться к человеку, пробудится симпатия, как уже это чувство переходит в плач и тоску об умершем».