Анатолий Марков - Родные гнёзда

• Название: Родные гнёзда
• Автор: Анатолий Марков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

---

Высылая Аркадия Ивановича из столицы, император Павел, вопреки своему обычаю — не мстить близким людям своей матери — отнёсся не в пример сурово к нему, запретив даже г-же Гюсс следовать за своим возлюбленным, приказав объявить ей, что «она находится на службе императорского двора, а не графа Маркова».

Проживая в Каменце, Аркадий Иванович сделался объектом преследования и злобы со стороны польских помещиков, которые считали его виновником гибели Польши. Граф Гудович, бывший в это время подольским губернатором, также будучи польского происхождения, обходился с ним весьма обидно и при всех столкновениях графа с поляками принимал неизменно сторону последних. В своих записках граф Комаровский, бывший адъютант великого князя, говорит, что по приезде великого князя в Каменец граф Аркадий Иванович обратился к нему с просьбой аудиенции у Константина Павловича. «Спасите меня, любезный генерал, вы знаете, как поступают со мной здесь поляки, и если великий князь обойдётся со мной немилостиво, то я пропаду».

На просьбу Комаровского к цесаревичу принять графа Маркова Константин Павлович ответил: «Как ты хочешь, чтобы я его принял? Он у государя под гневом». Кончилось это тем, что великий князь принял Аркадия Ивановича в отдельной аудиенции, что произвело нужное впечатление на Гудовича и его соотечественников, которые оставили после этого опального дипломата в покое.

После смерти в 1801 году императора Павла Александр Павлович немедленно вызвал графа Маркова в Петербург, снова принял его на службу с чином действительного тайного советника и в том же году назначил полномочным послом в Париж ко двору первого консула. Убеждённый легитимист, Аркадий Иванович, ещё в бытность свою в первый раз во Франции, сошёлся с представителями французской аристократии и целиком усвоил себе взгляды Сен-Жерменского предместья на новый порядок вещей, установившийся во Франции после революции. Приблизительно тот же взгляд разделялся и петербургскими салонами.

Считая, согласно этим понятиям, Бонапарта узурпатором, посол императора Александра один из всех дипломатов умел держать в респекте пылкого и дерзкого первого консула, который вскоре почувствовал к Аркадию Ивановичу настоящую вражду, что побудило Бонапарта сказать крылатую фразу о том, что «он желал бы иметь в Париже такого же благосклонного к французам русского посланника, каким для англичан является в Лондоне граф С.Р. Воронцов».

Из многочисленных столкновений между первым консулом и Аркадием Ивановичем упомяну об эпизоде с носовым платком, который как бы нечаянно уронил Наполеон перед графом с тем, чтобы гордый русский посланник из дипломатической вежливости его поднял. Вместо этого граф Марков немедленно уронил свой собственный платок и поднял его, сделав вид, что не заметил платка первого консула.

Отправившись в Париж, Аркадий Иванович взял с собой и Кристина, который по его ходатайству был вычеркнут из списка эмигрантов. Войдя в знакомство с семейством Бонапарта, Кристин сблизился с женой Наполеона Жозефиной и его сестрой Гортензией, одновременно с тем поддерживая переписку с графом Артуа, проживавшим в Лондоне. Начальник тайной полиции первого консула Фуше, узнав об этом, тайно похитил Кристина из русского посольства, где он жил, и отправил его в Лион, где посадил в крепость.

Узнав об этом, граф Марков отправился к Бонапарту, с которым у него произошло бурное объяснение, после которого Аркадию Ивановичу пришлось в 1803 году покинуть Париж и вернуться в Россию. Несмотря на жалобы первого консула императору Александру Павловичу, этот последний не только не наказал своего посла, но наградил его Андреевской лентой, что заставило французского посла в Петербурге понять, что ему тоже пора складывать свои чемоданы. Император успокоил этого последнего, заявив публично, что «русский государь, не являясь главой революционного правительства, а законным правителем своей страны, принуждён считаться с международными дипломатическими обычаями и потому французский посол может оставаться в Петербурге».

К концу его жизни граф Аркадий Иванович был назначен членом Государственного Совета, в каковом звании и скончался 29 января 1827 года, в день своего восьмидесятилетия. Так как женатым он никогда не был, то император Александр Павлович разрешил ему при жизни передать имя, титул и имения его дочери от г-жи Гюсс Варваре Аркадьевне, вышедшей впоследствии замуж за князя С.Я. Голицына.

Брат Аркадия Ивановича, сподвижник Суворова и кавалер звезды Св. Георгия 2‑ой степени, был инспектором кавказской инспекции, а в годы Отечественной войны 1812 года был выбран начальником московского ополчения.

Старый декабрист и его гнездо

Теребуж после смерти Марии Андреевны достался её племянникам, из которых один был мой прадед, Лев Александрович. Среди своих братьев, удалых помещиков цыганского типа, кутил, озорников и картёжников, метавших родовое имение направо и налево, награждавших целыми вотчинами своих любовниц и расточавших здоровье в оргиях и попойках, он один из всех резко выделялся своим семейным, строгим нравом, своими оседлыми, земледельческими вкусами, деловитостью и трудолюбием. В то время, как братья его мыкали по свету и бесцеремонно трепали по чужим людям доброе имя семьи, Лев Александрович ревниво оберегал честь своего старого дворянского рода. В человеческих поколениях, как в дереве, происходит какое-то роковое вымирание, какая-то роковая взаимная борьба молодых отпрысков…

Появится их на старом корне видимо-невидимо, всякий тянет к себе питательные соки, у всех, кажется, условия одни, а подождёшь год, другой, смотришь позасохла и отпала большая часть этих отпрысков, и два-три только оспаривают друг у друга право на исключительное существование. Ещё несколько лет, и одно могучее дерево высится уже на месте старого пня, затеняя собой всё кругом, подавив и изгнав всякую другую соперничающую с ним поросль.

Лев Александрович вырос на старом дедовском пне именно этим единственным, всех заменившим отпрыском. Семьи его братьев и сестёр как-то сами собой таяли и исчезали, не основывая прочных поколений, стираясь, рассыпаясь, идя на ущерб… Один он, хотя условия его существования были самые трудные из всех, рос всё прочнее, всё шире и выше, словно в нём одном хранились для передачи потомству созидательные силы будущего…

И когда он стал почти единственным представителем когда-то многоветвистого родового пня, тогда собранная опять воедино растительная сила дала множество новых отпрысков, предназначенных к новой взаимной борьбе, к новому процессу воссоединения рассыпанного бессильного множества в один могучий и плодотворный побег будущего.

Теребуж, доставшийся ему в совместное владение с братом, и с печальной тенью прошлого, тяготевшей над ним, его не привлекал, и Лев Александрович жить в нём не стал, так как не такова была натура старого барина, чтобы делиться властью в собственной усадьбе, хотя бы и с родным братом.

Отдав этому последнему Теребуж, прадед решил выстроить себе новую усадьбу на новом месте. Выбор его пал на одно из самых дальних владений семьи, ещё не тронутую плугом степь в десяти верстах от уездного города Щигры, на реке Рати. Первыми колонистами этой глухой Аладьинской степи за десятки лет до постройки усадьбы была семья теребужского крестьянина Ивана Мелентьева, по прозвищу Губан, который был послан сюда с двумя другими семьями при царице Екатерине, когда здесь ни одной из современных нам деревень не существовало. Эти три семьи положили начало так называемым Мелентьевым хуторам, через которые мы ездили из имения моего отца в гости к деду.

Мы с братом хорошо знали дорогу и все её достопримечательности, связанные со старыми семейными историями. Вот знаменитые «медвединские кусты», напирающие на дорогу версты три сряду. Здесь совершился всем памятный подвиг храбрости нашего деда, который с одним денщиком Соколовым с нагайкой в руках вырвался в глухую ночь из засады разбойников и всех их переловил на другое утро со своими драгунами.

Мы с братом Колей благоговейно всматриваемся в старый столб над межевой ямой, исторический монумент этого семейного геройства, и рисуем себе эту картину среди ночного мрака и безмолвия…

Гораздо обильнее окружена сагами всякого рода бесконечно длинная гать, обсаженная столетними дуплистыми вётлами, тянущимися на целую версту среди камышей живописной Рати. Здесь наш лихой другой дед, прогусарившийся гусар, на удалой тройке со своим отчаянным Петрушкой и силачом кучером Иерей ездивший по самым глухим дорогам и в самые тёмные ночи, тоже попался разбойникам. Они не только отбились втроём от двенадцати нападавших, но и будто бы привезли их всех в Щигры всё на том же тарантасе.