Евгений Богат - Урок

• Название: Урок
• Автор: Евгений Богат
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Философия
• Год: 1982

В книге Евгения Богата «Урок» собраны очерки, публиковавшиеся в последние годы в «Литературной газете». Они посвящены проблемам становления духовных ценностей, формирования личности в современном социалистическом обществе.

Публицистика Евгения Богата — примечательное явление 60–70-х годов, когда вопросы личной и социальной нравственности стали центральными в общественном обсуждении.

Евг. Богат, обращаясь в каждом из своих очерков к конкретному случаю, стремится проследить общие материальные, этические, нравственно-духовные связи.

---

Недаром именно в наши дни — сложных вероятностных систем во всех сферах жизни — родилось полушутливое выражение: «Его величество аппарат». Его величество оркестр.

Не сомневаюсь, что у Устинова найдутся оппоненты. Я лишь изложил логику его рассуждений, мы об этом с ним говорили. И реальная жизнь подтверждает его «кибернетические построения». Если бы по первому письму Устинова выехал не Мухин, а Елкин, сюжет истории был бы несколько иным…

А сейчас, увы, второй инспектор оказался… второй скрипкой.

Если бы ЭВМ поручили определить самые распространенные термины в нашей сегодняшней литературе, то в их числе, бесспорно, мы увидели бы «личность». Мир личности нашего современника, богатство этого мира, разнообразные формы выявления этого богатства — темы, волнующие философов, социологов, писателей, экономистов, потому что в них выражен дух нашего непрерывно развивающегося общества.

Чтобы общество развивалось успешно, личность должна отважно и нелицеприятно бороться с тем, что этому развитию мешает, создавая наилучшие условия и для выявления собственной творческой сущности. Критика нужна одинаково и обществу, и личности. Без нее жизнь останавливается.

Жить надо, действительно — не на словах, а на деле — «отвечая за все».

Острая ситуация

В почте, которую я получил после появления в печати очерка «Письмо министру», содержалось немало живых человеческих историй. Они были сюжетно разнообразными, но роднила их одна любопытная черта, изобретательность, с которой критикуемые находят у критикующих уязвимые места для нанесения ударов — иногда ниже пояса.

Вот достаточно распространенные ситуации. Заимствую их из трех разных писем.

«И тогда мне заявили, что поскольку я женат уже третий раз, то не мне рассуждать на моральные темы. Извините, ответил я, вам же была известна моя семейная биография, когда меня оформляли на кафедру…»

«„А ты, который с судимостью, молчи!“ — рассердился на меня прораб. — „Честности захотел, ворюга!“ А при чем здесь моя судимость, когда на нарядах жульничают?..»

«А в вашей жизни, если хорошо порыться, ничего нельзя найти? — ядовито парировал заместитель начальника мое замечание. — Будете рыться в наших делах, и в ваших пороемся».

А вот — из четвертого письма — целая новелла:

«…Идет по улице наше колхозное и районное начальство. Урожай добрый, настроение хорошее, шутят, были в поле, на животноводческой ферме, устали, можно и пообедать, и отдохнуть. И тут вырастает перед ними наш колхозный умелец, мастер на все руки, и жнец, и швец, и на дуде игрец, Пантелей Иванович и говорит, запинаясь от обилия больших людей: „А коровник-то у Черного омута построили, а развалится“. — „У Черного?“ — нахмурился самый большой районный руководитель. „Да вы не слушайте его, Сергей Иванович! — вознегодовал кто-то из наших. — Он на пасху пьяный вон там валялся“. Тут умелец наш вовсе потерялся, онемел, потому что действительно лежал пьяный на том самом месте именно на пасху. Сергей Иванович посмотрел на него с осуждением: „Эх, ты!“ — покачал головой и пошел с остальными дальше. А коровник-то по новой весне, когда снега стаяли, развалился… Вот я и думаю, хоть пьяных ненавижу люто: а не лучше ли было забыть в ту минуту, что он на пасху на улице в непотребном виде валялся, игнорировать этот факт, когда он совершенно трезво речь вел о деле? Да что там — и игнорировали бы, наверное, если бы он говорил об успехах, о том, что коровник будет стоять века. А тут — ударили человека ниже пояса. А коровник развалился…»

Чтобы быть понятым не превратно, уточню с самого начала, что и я лично ничего хорошего не вижу в том, чтобы на пасху валяться на улице. Для меня совершенно бесспорно, что судимость человека не украшает. И я готов допустить, что быть женатым третий раз не самый оптимальный вариант семейной биографии. Но почему об этом надо напоминать людям тотчас же после того, как они говорят дело — о дурно построенном коровнике или о жульнически оформленных нарядах?! Поскольку без единого порока, совершенно идеальная личность имела место лишь в романах отдельных писателей, в определенный период развития нашей литературы, то мало кто из живых, подлинных сегодняшних людей может быть в подобных коллизиях гарантирован от удара в «уязвимые места». Ибо если «хорошенько порыться», то что-то «отыскать можно»! Или же (бывают, черт побери, и трудные случаи!) — создать убедительную видимость подобной находки.

Вот история о загадочно убитой козе.

Жизнь ее оборвалась у дома одного сельского учителя.

Хозяйка козы решила, что он убил, и даже подала в соответствующие инстанции соответствующее заявление, но дело не возбудили за абсолютным отсутствием доказательств. Было это двадцать лет назад. И что вы думаете — порылись-порылись хорошенько и нашли дело о козе. Зачем надо было искать? Учитель уличил директора школы в финансовых махинациях.

«А ты козу убил!»

И начал доказывать тот, что не убивал, что «дела» не было, что и сама хозяйка поняла абсурдность обвинения и, если бы была жива, подтвердила бы. Но, как известно, стоит поставить человека в ситуацию, когда он вынужден доказывать, что не виновен, как в его невиновности перестают сомневаться даже самые непредвзятые люди. И тот, кто первый это открыл, был великим сердцеведом.

Пока учитель доказывал, что он двадцать лет назад козу не убивал, «его оппоненты», решив «порыться» дальше, углубились и нашли… на этот раз танк, фашистский танк, который учитель подбил, будучи солдатом, кинувшись под гусеницы, после чего долго лежал в госпитале и был награжден потом боевым орденом. Нашли — некстати! — и «забыли», и рассказали подробно не о танке, а о ней, убиенной невинно козе, корреспонденту газеты, когда он выехал по письму выживаемого из школы учителя.

Ну, а если в подобной коллизии и козы не удается отыскать? Передо мной три письма — от агронома, врача и дирижера детского оркестра. Последний был освобожден от работы за, мягко выражаясь, отсутствие таланта. Первые два, агроном и врач, уволены по более тонким и гибким мотивировкам, окончательная суть которых, однако, в том же — в неспособности работать, а точнее, руководить, дирижировать собственными оркестрами. Поскольку это выявилось после того, как они основательно покритиковали непосредственное руководство, я решил познакомиться с тремя историями. Но по мере углубления в них начинал понимать, что люди, которые решали судьбы врача, агронома и дирижера, компетентнее меня в соответствующих областях. Лишь одно было абсолютно бесспорным: полностью лишенная каких-либо неприятностей жизнь трех до того, как они стали говорить и писать об имеющихся беспорядках, и их весьма беспокойное и неблагополучное существование после этого. Невольно напрашивался вывод, что они утратили «талант дирижирования» именно тогда, когда поднялись на трибуну в качестве острых ораторов. Но можно было бы посмотреть на дело и иначе: они никогда не обладали этим талантом, но если бы не речи и не письма, безмятежно достояли бы у дирижерского пульта до пенсии. Однако эта постановка вопроса не понравилась вершителям их судеб. «Нет!» Работали раньше творчески… «Тогда пострадали…» «Нет!» В философии подобная коллизия именуется кантовской антиномией. В царстве умозрения антиномии неразрешимы. В царстве-государстве живой реальной действительности они решаются диалектически, с пониманием того, насколько сложен и непредсказуем человек. «Что поделаешь, и большие художники выдыхались», — объяснили мне судьбу дирижера детского оркестра. О том же, по существу, говорили и бывшие руководители агронома и врача. Существует ряд содержательных формул: «Выдохся», «Перестал расти» и — совершенно новая — «не понимает духа НТР». Остается непонятным: выдохся ли человек из-за того, что растратил творческий пыл на критические речи и письма, или сами письма и речи компенсировали ему утрату «дирижерского дара»?

Ну, а если нарушающий ведомственный покой человек занимает пост сугубо административный и возвышенно-творческие мотивировки освобождения-увольнения могут показаться неубедительными? И жена у него первая и единственная за тридцать лет семейной жизни. И ни одной судимости. И на пасху не пьет. Казалось бы, положение у тех, кто хочет от него избавиться, безвыходное. Нет. Как мы уже заметили, человек — это человек. Не бог с его немыслимым совершенством. И штатное расписание — это штатное расписание.

В одном солидном ведомстве работал в ответственной должности инженер С. В вышестоящие инстанции он написал о неблаговидных действиях отдельных руководящих товарищей. Не успели тех наказать, как интересы дела потребовали реорганизации и сокращения штатов в отделе, где работал С. Сократили штаты ровно на одну (!) инженерно-техническую руководящую должность, которую — бывают же удивительные совпадения — и занимал С. Осуществлено это было на высоком юридическом уровне, безупречно по форме. И, может быть, именно поэтому после ознакомления с документами захотелось не формальной, а чисто человеческой беседы с вершителями судьбы инженера С.: формально они были совершенно неуязвимы.