Михаил Пантелеев - Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.

• Название: Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.
• Автор: Михаил Пантелеев
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09844-5

Михаил Пантелеев. Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.

В данной книге содержатся биографии представителей Коминтерна во Франции, последовательно сменявших друг друга в 1919–1926 годах: А. Абрамовича, Ст. Иванова, В. Деготя, А. Гуральского, Б. Михайлова. Их судьбы известны лишь узким специалистам, а Борис Михайлов неизвестен и последним. В качестве источника использовались в основном архивные материалы, закрытые до самого последнего времени. Изложения биографий пяти коминтерновцев прослеживаются с поры юности и до смерти. А ведь ареной их деятельности, кроме Франции, было огромное пространство от Нью-Йорка до Шанхая! И всегда под чужими фамилиями, нелегально, нередко в контакте со спецслужбами.

«Борцы за светлое будущее», они были разными, различным оказался и конец их пути. Кто-то умер персональным пенсионером, кто-то — вскоре по выходе из мест заключения, а Борис Михайлов — и вовсе в лагерном бараке.

В качестве приложения в книге публикуется часть брошюры председателя Исполкома Коминтерна Г. Зиновьева «Признание России и политика Коминтерна». По известным причинам она никогда не переиздавалась.

---

Дав характеристику остальным своим случайным сокамерникам, А.Я. Гуральский заключал:«Бельгийский безработный, обедневший артист, французский рабочий, негр и коммунист — чем не смычка, символическая смычка в вонючей, изолгавшейся и износившейся тюрьме французской демократии. Надвигалась тоскливая ночь первых тюремных дней, Смрадная вонь перемежалась со стонами людей, страдавших бессонницей от усталости, болезней, грязи и вшей. А вдали раздавалось: «Имя, отчество, фамилия, куда идешь, откуда родом, что сделал». Итак изо дня в день одно и то же».

Руководство ФКП и новый представитель ИККИ в Париже без труда через адвокатов наладили связь с Гуральским. Свои записки на волю он подписывал новым псевдонимом — Яков.

Первоначально А. Гуральский утверждал, что является гражданином Чехословакии, но после устроенной французской полицией проверки сознался, что имеет советское гражданство.

А. Я. Гуральского приговорили к четырем месяцам заключения, но фактически ему пришлось отсидеть в тюрьме почти 5 месяцев. Затем последовала высылка за пределы Франции. 30 ноября 1925 года с паспортом на имя Сергея Ефимовича Максимовского он отбыл на пароходе через Марсель в СССР.

А. Я. Гуральский приехал в Москву в декабре 1925 года, в предпоследние дни заседаний XIV съезда РКП(б), и сразу же включился во фракционную борьбу на стороне «ленинградской оппозиции». Не помогла даже душеспасительная беседа с работавшим в это время секретарем ЦК РКП(б) А. С. Бубновым. Лидеры оппозиции — Г. Зиновьев и Л. Каменев — наряду с требованием ужесточения политики в отношении развивающихся «капиталистических элементов» в экономике настаивали также на смещении И. Сталина с поста генерального секретаря ЦК партии, как неспособного обеспечить коллективность руководства. Хотя на съезде оппозиция потерпела сокрушительное поражение, это не охладило А. Я. Гуральского. По договоренности с Г. Зиновьевым, продолжавшим пока оставаться главой Коминтерна, он вместе с секретарем ИККИМ Воиславом Вуйовичем (братом Радомира и Грегора) 3 января 1926 года предложил американке Гертруде Гесслер, сотруднице «Ленинградской правды» и члену французской компартии, отправиться в Европу с целью установить контакт с руководителями ряда партий и убедить их подождать высказывать солидарность с новым большинством в большевистском руководстве. Оппозиционеры наивно рассчитывали, что в скором времени ситуация изменится в их пользу. Почему А. Я. Гуральский обратился именно к Г. Гесслер? Дело в том, что ранее она состояла в аппарате Отдела печати, а затем Колониального бюро ИККИ — А. Я. Гуральский знал ее по работе во Франции и даже дал рекомендацию для вступления в ФКП. Из беседы за чашкой чая был сделан вывод, что Г. Гесслер не без сочувствия относится к идеям «ленинградской оппозиции», к тому же как иностранке и не члену РКП(б) ей легко было покинуть пределы Советского Союза.

8 января А. Я. Гуральский взял назад свое предложение, исходя из тактических соображений лидеров фракции. Однако Г. Гесслер уже успела все рассказать своему сожителю Манабендре Нат Рою, который проинформировал о произошедшем Н. Бухарина и побудил ее обратиться с заявлением в Секретариат ИККИ. «Мне было предложено поехать за границу со следующим поручением от имени оппозиции и русской партии, — сообщала Гертруда Гесслер. — Я должна [была] ехать в Берлин, Париж и, может быть, в Рим повидаться с определенными руководящими партийными товарищами, чтобы побудить их пока что не занимать определенной позиции в отношении партдискуссии в России. Я должна [была] им сообщить, что положение в России совсем еще не выяснено, что в течение короткого времени настроение в партии совершенно изменится и подастся влево, и что по крайней мере в течение 2-х месяцев большие заграничные партии не должны высказываться за ЦК русской партии.

В Германии я должна была повидать Эверта[212] и сказать ему, что если германская партия пойдет направо, то Шолем воспользуется случаем расколоть партию, образовать левую партию и Даже Новый Интернационал, а потом, когда настроение в русской партии снова пойдет влево, у Коминтерна окажется в руках никчемная правая брандлерианская партия.

В Париже действовать было бы труднее, так как никто не знает, какую позицию отдельные фракции в партии занимают в этом вопросе. Я могла бы повидать Сюзанну Жиро, но если бы я, к примеру, обратилась к Дорио, то должна была разговор начать с какого-нибудь колониального дела (Гуральский знал, что мне уже приходилось иметь дело с Дорио по одному колониальному вопросу) и тогда только, между прочим, в общем разговоре ему сообщить, что я слышала, что Гуральский и Вуйович твердо стоят за Зиновьевым, и после этого попытаться установить, какова позиция Дорио. Но в конечном счете было решено, чтобы я действовала через русского товарища (женщину), работающую в Париже[213], которую я знаю. Я спросила, знает ли Гуральский, какова позиция этого товарища в данном вопросе, и он ответил: «Меня и Вуйовича она не выдаст, независимо от ее политической позиции».

В мою миссию входило также посещение одного из руководителей СЖТУ (т. е. прокоммунистического профсоюзного центра УВКТ. — М. П.), но имя и другие указания политического характера мне были сообщены в другом разговоре незадолго перед отъездом (в Ленинград. — М. П.). После разговора на русском языке между этими двумя товарищами было решено, что в Рим не надо будет ехать, разве что надежные французские товарищи сочтут это необходимым. Я должна была всем сообщить, что оппозиция сидит пленником в России и лишена возможности связываться с заграницей. Мне было с первого момента ясно, что здесь речь идет об опасной фракционной борьбе в интернациональном масштабе…» — утверждала Г. Гесслер.

Возникло «дело Вуйовича — Гуральского», которое разбирала специальная комиссия в составе И. Пятницкого, А. Лозовского и Д. Мануильского. 2 февраля в Секретариате Г. Зиновьева состоялось заседание Делегации ВКП(б) в ИККИ, на котором был заслушан их доклад[214]. В ходе разбирательства А. Гуральский обвинил Г. Гесслер в провокации, но вынужден был признать факт разработки им фракционного плана. При этом он отрицал какую-либо причастность Г. Зиновьева к задуманной акции. Десятилетие спустя он так изложил произошедшее: «Я комиссии заявил, что делал это один, тогда как фактически делал это с согласия Зиновьева. В 1929 г. я заявил тт. Пятницкому и Мануильскому, что тогда обманул комиссию, но не хочу обмана дальше. Но в то время Зиновьев очень волновался по этому поводу, и я его успокоил, что возьму все на себя»[215].

Комиссия предложила вынести В. Вуйовичу и А. Я. Гуральскому строгий выговор, а последнего, кроме того, «ввиду особо активной роли… в этой фракционной попытке», рекомендовала снять с работы в Коминтерне. «Мягкость» постановления мотивировалась «Необходимостью избегнуть осложнений в работе Коминтерна и скорейшей ликвидацией внутрипартийным путем отголосков дискуссии, имевшей место на XIV партсъезде». Г. Зиновьев и Л. Каменев при голосовании резолюции воздержались. Справедливости ради надо добавить, что на состоявшемся 14–23 июля 1926 года объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), после того как В.В. Куйбышев огласил «дело Вуйовича — Гуральского», Г. Зиновьев в своем выступлении взял последних фактически под защиту.

11 февраля Политбюро ЦК ВКП(б), а чуть позже Секретариат ИККИ утвердили принятое решение.

А что же Гертруда Гесслер? В августе 1926 года она уехала в США, где с помощью мужа — видного американского коммуниста Вильяма Вайнстоуна (1897–1985) сделала неплохую партийную карьеру.

В марте А. Я. Гуральского определили в Институт Маркса и Энгельса на должность заведующего отделением права[216]. Здесь он продолжил свою фракционную деятельность: вошел в руководящий центр зиновьевской организации, участвовал в работе нелегальных кружков. В мае 1927 года он, как и Воислав Вуйович, подписал знаменитое «Заявление 83-х»[217] в ЦК ВКП(б).

Выступив от имени объединенной левой оппозиции и официально именуя себя «большевиками-ленинцами», авторы «Заявления» подвергли критике основные направления как внешней, так и внутренней политики ВКП(б). Позабыв совсем недавние времена, когда сторонников Л. Троцкого именовали «правоуклонистами», они обвинили партийное руководство в опасном для судеб революции сползании «вправо». По их мнению, причиной успеха переворота Чан Кайши в апреле 1927 года стали неверные установки ВКП(б) и Коминтерна китайским коммунистам, направленные на «умиротворение» националистической партии Гоминьдан. Серьезнейшей ошибкой считали они и сотрудничество советских профсоюзов с Генеральным советом британских профсоюзов в Англо-русском комитете. Это сотрудничество, согласно авторам документа, облегчило английской буржуазии возможность сбить забастовочную волну в стране.