Валентин Коровин - История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы

• Название: История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы
• Автор: Валентин Коровин
• Издательство: Владос
• Жанр: Филология
• Год: 2005

В части 2 учебника прослежены особенности литературного творчества русских писателей середины 19 века, мастеров реалистического искусства слова.

Учебник предназначен студентам филологических факультетов, преподавателям вузов и школ.

---

Мотив игры-состязания присутствует в повестях о карточной игре[31] («Сказка о том, по какому случаю коллежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенью не удалося в Светлое Воскресенье поздравить своих начальников с праздником» В. Одоевского и «Штосс» М. Лермонтова). Эти тексты объединены пафосом осмысления игровой темы: свободная игра сил, не связанных с высокой целью, ведет к их иссяканию. В поэтике повестей повторяется то или иное соотношение образов сверхъестественного и игрового. Например, в повестях есть указание на дьявольский характер сил, противостоящих человеку, причем ирреальное ведет состязание с человеком против или за него. В «Штоссе» Лермонтова игра амбивалентна (двуедина) и представлена началом воодушевляющим и разрушительным. Сверхъестественное каждую ночь «материализуется» на квартире героя – Лугина – в образы старика и девушки, что придает игре «очеловеченность», антропологический смысл. Автора интересуют «родовые» качества героя и находимые им способы преодолеть самого себя. Карточная игра выступает аналогом-экспериментом жизни, понимаемой как вечная игра. Как в карточной игре, так и в игре-жизни человек пленен игровой стихией и одновременно чувствует себя в ней раскрепощенным и свободным. Он может сделать выбор, даже если этот выбор трагичен.

Столь же популярным был мотив «жизнь – театр». Концерт, представление, маскарад, бал составляли самостоятельный фантастический сюжет или становились частью целого фантастического текста («Концерт бесов», «Нежданные гости» М. Загоскина, «Странный бал» В. Олина, «Косморама» В. Одоевского и др.). Поэтике сверхъестественного служили мотивы мистификаций, розыгрышей героев, лицемерного и кукольного их поведения («Перстень» Е. Баратынского, «Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» В. Одоевского и т. д.).

В творчестве некоторых писателей фантастика являлась доминирующим образно-стилевым компонентом. В границах индивидуально-авторской картины мира фантастические мотивы и образы подчинялись идейно-эстетической концепции писателя, авторскому замыслу и поэтике художественного целого.

Повести А. Погорельского (1787–1836)

Родоначальником русской романтической фантастической повести считается А. А. Перовский, выпустивший под псевдонимом Антоний Погорельский в 1825 г. повесть «Лафертовская маковница». Она была по достоинству оценена современниками, и прежде всего Пушкиным.

До «Лафертовской маковницы» А. Погорельский написал повесть «Изидор и Анюта» (1824), а после – «Пагубное следствие необузданного воображения» (1828), «Путешествие в дилижансе» (1828), «Черная курица, или Подземные жители» (1829).

Действие повести «Лафертовская маковница» привязано к одному из районов Москвы – Лефортово. Там жила старушка, которая была не только торговкой маковыми лепешками, но и ведьмой, гадавшей за деньги на картах и на кофейной гуще. Жалоба на ее нечистые дела не подтвердилась, но на следующий день сын доносчика выколол себе глаз, его жена вывихнула ногу и, в довершение всего, пала лучшая корова. Старуху-ведьму оставили в покое, но чудеса в ее доме продолжались. Старуха надеялась передать свое ремесло и свои сокровища молоденькой родственнице Маше, дочери отставного почтальона Онуфрича и его жены, жадной и скупой Ивановны, с условием, что Маша выйдет замуж за помощника ведьмы – Кота. После смерти ведьмы тот не замедлил явиться к Маше в качестве жениха под именем Аристарха Фалалеича Мурлыкина. Однако после переезда семьи Онуфрича в дом ведьмы Маша встретила прекрасного юношу Улияна (впоследствии он оказался сыном разбогатевшего бывшего сослуживца Онуфрича). С этого момента за руку и сердце Маши разворачивается драматическая схватка между силами добра и зла, в которой принимают участие как реальные персонажи, так и фантастические. Силы зла представлены призраком старухи-ведьмы, Ивановной – женой Онуфрича и матерью Маши, Мурлыкиным, в которого превратился кот; силы добра – Онуфричем, отцом Маши, и ее возлюбленным Улияном.

В конце концов побеждают силы добра: Маша бросает ключ, данный ей ведьмой, в колодец, куда сваливается и кот; во время свадьбы в богатом доме Улияна, куда переехала вся семья, рушится дом Лафертовской маковницы.

В повести предстал новый тип фантастики: в реальной выписанной обстановке действовали реальные персонажи – обыкновенные обитатели московской окраины – потусторонние существа. Чудеса, творившиеся в доме ведьмы, не были вызваны ни психическими расстройствами, ни сном, ни пьяным бредом. Фантастическое по существу никак не мотивировалось. Фантастика обнаруживалась в обыденной, будничной среде, и сама выглядела вполне «реальной». По этому пути в известной мере пойдет Гоголь в своих гротескно-фантастических повестях.

Композиционно «Лафертовская маковница» выстроена на основании романтической идеи двоемирия, которое предполагает не столько разъединение «посюстороннего» и «потустороннего» миров, сколько их переплетение и параллельное существование. Такая композиция, как и сама идея двоемирия, восходит к произведениям Э. Т. А. Гофмана. Однако гофмановская масштабность мифологического конфликта вселенских сил чужда А. Погорельскому. Идейный смысл его повести проще и вместе с тем определеннее: борьба добра и зла проходит прежде всего в сердцах его героев – простых обывателей. Крушение зла предопределено наивно-оптимистичным взглядом на мир рассказчика, допускающим существование чертовщины лишь на ограниченном пространстве заколдованного дома старой гадалки. Жизнестроительным смыслом наполнены народные представления о житейской выгоде и счастливом браке, предания о метаморфозах нечистой силы, поверья о дьявольском наваждении, о колдовстве, открывающем греховный путь к богатству, и т. д.

Русский мещанский быт воссоздан в повести с подчеркнутой обыденностью и прозаичностью деталей, точно передающих национальный колорит и социально-исторические реалии. Слухи, обряд колдовства, связанное с ним необычное состояние Маши, сцена таинственного разрушения придают «лафертовскому» дому статус заколдованного места, а всей повести ореол чудесного, знакомого читателю по русской волшебной сказке. Славянская демонология непротиворечиво вписана в христианскую идею, скрепляющую картину мира в повести.

Впоследствии повесть вошла в цикл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии». Гофмановская традиция сказалась в композиционном обрамлении повестей, аналогичном композиционной раме «Серапионовых братьев», а также в образе мистического двойника. Однако вместо гофмановских энтузиастов искусства в малороссийской провинции разговор о сверхъестественном ведет сельский житель и его материализованное другое «я». Парадоксально, но Двойник отстаивает идею естественно-научного объяснения рассказываемых фантастических историй. Помимо метафизических проблем, поднятых в диалоге рассказчика и Двойника, автор в других повестях («Изидор и Анюта», «Пагубные следствия необузданного воображения», «Путешествие в дилижансе») на материале известных романтических сюжетов поднимал нравственные проблемы ответственности человека перед собой и окружающим миром.

Классическим образцом литературной сказки стала «волшебная повесть для детей» – «Черная курица, или Подземные жители». Дидактический налет и пропаганда вечных нравственных истин не ослабили эстетического эффекта и художественности произведения.

Повести В. Ф. Одоевского (1803–1869)

Другим крупным писателем-романтиком, создавшим несколько фантастических повестей, был В. Ф. Одоевский[32].

Картины мира в фантастических повестях и новеллах Одоевского строятся на двух принципах. Первый – романтический принцип двоемирия – одновременное существование или мерцание мира эмпирически доступного и запредельного («Насмешка мертвеца», «Сильфида», «Саламандра», «Игоша», «Косморама» и др.). Второй – развертывание «одномерной» аллегорической картины, нередко гротескной, чаще всего дидактической, где фантастика выступает в роли чистой условности («Старики, или Остров Панхаи», «Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту», «Бал», «Просто сказка», «Городок в табакерке», «Необойденный дом», «Город без имени» и др.).

Религиозно-философский мистицизм и просветительские устремления парадоксально уживались в мировоззрении В. Одоевского. Он был прекрасным знатоком трудов средневековых и современных мистиков – от Якоба Бёме до Сен-Мартена, Пордэча и Франца Баадера[33]. Будучи членом московского кружка шеллингианцев – «любомудров» – Одоевский привнес в фантастическую повесть обостренную философичность. Раннее увлечение натурфилософией сменилось с годами серьезным интересом к естественным наукам, переросло в настойчивую потребность рационалистически объяснять необъясненное и непознанное.