Иван Панькин - Начало одной жизни

• Название: Начало одной жизни
• Автор: Иван Панькин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ну как, соколик, дела-то? Ишь ведь, будто поросенка, тебя обварили.

Сестра подбадривает:

- Крепись, молодой человек, все хорошо кончится.

А седенький доктор с бородкой, похожей на кудельку, только успеет войти в палату, сразу же обращается ко мне:

- Как тут чувствует себя наш циркач? - Глаза его светятся так же ласково, как у бабушки. - Ну-ну, - говорит он, - полежи еще чуточек, и все будет ладно.

А месяца через два доктор похлопал меня по спине и сказал:

- Ну, циркач, теперь расскажи, что ты умеешь делать.

Вместо того чтобы рассказывать, я взобрался на табурет и с него сделал сальто-мортале.

- Ту-ту-ту, - сначала закричал доктор, - разве сразу так можно? - Но, осмотрев меня, сказал: - Молодец, теперь ты вполне здоров. Можешь снова прыгать в цирке.

А через несколько дней он подошел ко мне и спросил:

- Скажи-ка, молодой человек, кто у тебя в цирке есть? Ну, отец или мать, а может быть, брат?

Я хотел ему похвалиться, что у меня там есть человек лучше отца. Но не успел и раскрыть рта, доктор проговорил:

- Цирк-то ведь из нашего города уехал. Вернее, цирк-то остался на месте, но артистов здесь уже нет.

Слова доктора оглушили меня. Я смотрел на него и не мог вымолвить слова. А на следующий день, когда снова увидел его, подумал: "Ну и пусть уехал цирк, там все равно меня бил Жиколье, а здесь никто даже пальцем не трогает. Буду жить в больнице".

Между тем в больнице все меньше и меньше стали обращать на меня внимание. Старичок доктор совсем не подходил ко мне. Если раньше, когда с ним бывали другие доктора, он обязательно подводил их ко мне, то теперь, когда чужие доктора спрашивают обо мне, он кратко отвечает: "Выписан". А няни и сестры смотрят на меня с сожалением и даже с тревогой. Я, чувствуя это, стал меньше торчать в палате, бегал по больничному садику.

Но вскоре беготня надоела. Напала на меня скука. Я забивался куда-нибудь в угол и там просиживал целыми часами.

Через несколько дней от сестры я услышал, что доктор хлопочет о моем определении, что здоровым в больнице не разрешают жить.

- Куда же он хочет меня определить? - спросил я.

- А куда уж ему удастся, - сказала она.

В тот день, когда доктор наконец должен был решать мою судьбу, вдруг совсем неожиданно в нашей палате появился Строганов. Я не поверил своим глазам.

Стою у своей койки и боюсь к нему шагнуть.

- Ванятка, что же ты? - протягивая руки, позвал он.

Я, придерживаясь дедовского закона, прятал слезы, крепко обнимая своего названого отца.

ОПЯТЬ В ЦИРКЕ

Мы со Строгановым идем на железнодорожный вокзал. По дороге Строганов то и дело останавливается, покупает мне конфеты, мороженое. Хорошая штука - мороженое, сладкое-сладкое. Сделано оно из молока, только как оно сделано, я не знал. Я осмелился и спросил у одного лоточника, а тот ответил:

- Очень просто. Сначала на корову насыпают сахару, потом ее сажают на лед и после этого корова начинает доиться мороженым.

- А у нас в деревне до этого еще не додумались.

Строганов смеется. Он, видимо, очень доволен тем, что нашел меня.

Строганов смотрит на часы и вскрикивает:

- Ого, уж восемь! Бежим на трамвай.

И вот мы уже на вокзале. У красивых стеклянных дверей Строганов показывает человеку в красной фуражке билеты, и мы выходим на длинную цементную площадку. У этой площадки я увидел целую улицу домов на колесах, прицепленных друг к другу, а на краю стояла черная, грозная машина, недовольно пыхтевшая на ошалело бегающих вдоль зеленых домов людей. Когда мы вошли в такой домик, я увидел там только одни полати.

Печки, в которой бабы пекут хлеб и варят похлебку, там не было. И я не мог понять, как столько баб, сидевших на полатях, обходятся без нее. Не успел я как следует ознакомиться с внутренностью дома, как на улице зазвонили в колокол, машина заревела страшнее нашего сельского быка, и зеленая улица покатилась по гулкой железной колее.

Ночью я долго не мог заснуть. То перед моими глазами стоял старенький доктор, который на прощанье говорил мне:

"Ну, артист, расти и хорошенько учись, да не забывай нас, приезжай обязательно в наш город, а мы уж, как увидим на афише твою фамилию, обязательно придем смотреть".

То виделся стоящий посреди палаты Строганов, повторяющий одни и те же слова:

"Теперь уж вместе, вместе будем навсегда".

То откуда-то выплывало длинное лошадиное лицо Жиколье с шельмоватыми глазами, как у дяди Гордея, и кажется мне, что сейчас Жиколье улыбнется, саданет своим волосатым кулаком меня по шее и скажет:

"Ну, что ты хлюпаешь носом, идиот, дядя ведь шутит!"

Когда мы прибыли в новый цирк, то Жиколье там не оказалось - куда он ушел, Строганов не сказал. Вместо него нас встретил хромой человек со смуглым, обожженным лицом.

- Это наш новый берейтор, - сказал Строганов, - бывший дрессировщик, затем - славный конник Чапаевской дивизии. Зовут его Семеном Ивановичем.

О Чапаеве я очень много слышал в деревне от солдата Фильки, частенько приходившего к нам поглазеть на тети Марфушину дочку Аксютку. Утопая в сизом облаке махорочного дыма, он рассказывал о чапаевских походах такие чудеса, что заставлял баб всплакнуть, а мужиков качать головами. Я представлял Чапаева добрым богатырем, который в свое войско брал только хороших людей. А Филька был очень хороший, потому что каждый раз приносил мне пахнувший махоркой кусочек сахару или конфету.

"Если Семен Иванович был в войске Чапаева, значит он тоже должен быть добрым", - думал я. И я не ошибся.

Семен Иванович, заметив, что собаки встретили меня враждебно, сказал:

- Э-э, брат, значит, они забыли тебя. Но почему так быстро?

- Они все время так лаяли на меня, - сказал я.

- Почему?

- Потому что Жиколье их натравлял на меня.

- Понятно. Ну что ж, давай начнем все сначала.

Семен Иванович подал мне чашку с мясом и приказал раздать собакам.

- Это надо делать при каждом твоем появлении у клеток, сказал он, - пока собаки к тебе не привыкнут.

И действительно, вскоре я подружился с собаками.

Только после этого Семен Иванович разрешил участвовать с ним в репетициях.

Многие трюки, исполняемые зверями под управлением Строганова, мне казались чудом. Например, на арену выводят кенгуру в рукавицах, как у кулачных бойцов, которых мне приходилось видеть в деревне под каждый Новый год. Шталмейстер объявляет: русский кулачный бой. И кенгуру начинает биться с дрессировщиком. Как этого страшного зверя научили биться на кулачки? Или морской лев, как настоящий жонглер, играет с мячом.

Человек-жонглер даже во время представления иногда роняет мяч, а морской лев и на репетиции никогда не уронит. Как Строганов научил его так хорошо играть с мячом? Колдовство? На самом деле, как объяснил Семен Иванович, никакого тут колдовства не было.

По природе кенгуру, оказывается, очень драчливое животное и умеет сидеть на задних лапах, упираясь на мускулистый хвост. Дрессировщик, изучив привычку животного, и создал необыкновенную сцену кулачного боя.

А морские львы, оказывается, прямо рождаются жонглерами. Ловя рыбу, они, прежде чем съесть ее, подбрасывают в воздух, а затем уж проглатывают. В цирке дрессировщик только развил этот навык морского зверя.

Беседы Семена Ивановича я слушал, как сказки. Из-за сильно обожженного лица и больной ноги он не мог работать на арене, но все равно после войны вернулся в цирк. По его словам, он вернулся затем, чтобы учить молодежь.

Группа зверей, с которыми работал Строганов, теперь полностью находилась в распоряжении Семена Ивановича. Строганов днем не подходил к ним: он очень был занят бенгальскими тиграми. Только вечером надевал свой выходной костюм и со старыми зверями выходил на арену, но по окончании номера переодевался и снова бежал к тиграм.

Тигры из-за границы прибыли не одни. Ими руководил тучный немец с красным висячим загривком. Держался немец обособленно и смотрел на наших артистов надменно.

Строганов вначале был только его помощником. Во время работы на арене подавал через решетчатый люк реквизит, он же кормил и поил тигров.

Представление с тиграми на меня наводило ужас.

Пятнадцать полосатых хищников, покрывая рыком шум публики, один за другим выбегают по туннелю на изолированный решетками манеж. В цирке становится тихо-тихо. Сначала тигры беспорядочно бродят по манежу, но, как только появится укротитель, бросаются каждый к своей тумбе. Как ни сильны они, а человек, оказывается, сильнее их. Немец, выстрелив вверх из пистолета, подбоченивается, смотрит на публику и косится на Строганова: каков, мол, я!

Затем начинает работать. Выстрелами и рогатками заставляет тигров перепрыгивать друг через друга, качаться на качелях, делать разные трюки.

Однажды Строганов его спросил:

- Зачем вы так много стреляете?

- Хо! - воскликнул немец. - Попробуйте вы зайти к тиграм и не стрелять.