Фелисьен Марсо - На волка слава…

• Название: На волка слава…
• Автор: Фелисьен Марсо
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02391-4

Фелисьен Марсо, замечательный писатель и драматург, член французской Академии, родился в 1913 г. в небольшом бельгийском городке Кортенберг. Его пьесы и романы пользуются успехом во всем мире.

В сборник вошли первый роман писателя «Капри — остров маленький», тонкий психологический роман «На волка слава…», а также роман «Кризи», за который Марсо получил высшую литературную награду Франции — премию Академии Гонкуров.

---

— Мой дорогой Мажи!

— Господин Мазюр.

— У меня есть дядя из Монтобана, который сейчас живет у меня. Он работает в Отделе регистрационного сбора. И он любит карты, только ему не хочется приходить сюда, играть в кафе. Он старый сибарит. Не любит утруждать себя.

У меня был оторопелый вид, как обычно. А тут еще все смотрели на нас.

— Давайте-ка, заходите завтра вечером к нам сыграть с ним партию-другую. Он тоже хорошо играет.

Я сказал:

— Ладно.

На следующий день я сообщаю об этом Розе.

— К Мазюрам? Ты, я вижу, не тушуешься.

В квартале их знали. Госпожу Мазюр, которая всегда ходила в шляпе.

— У тебя все пуговицы на месте?

Прихожу я, значит, к Мазюрам. О! Но там и шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на женщину. Прежде всего госпожа Мазюр…

— Весьма польщен, мадам.

Потом дочь, довольно некрасивая. Потом еще одна. Потом тетя. Я думал про себя: надо же, это просто шутка какая-то. Так не бывает. Затем вышла еще одна.

— Моя самая юная, Мажи, малышка Шарлотта.

— Очень рад.

Надеюсь, это все. Нет, минуточку.

— Моя старшая, Ортанс.

— Все, больше никого не осталось?

— Четыре дочери, Мажи. Что вы на это скажете? Я ничего не сказал.

Коварный дядюшка из Монтобана. Это был высокий мужчина с мягкими ладонями и обвислыми щеками. Черные круги под глазами. И плохой игрок! Невероятно. Он примеривался минут по пятнадцать.

— Я играю этой или этой?

Он как бы спрашивал меня об этом всем своим видом. Вытаскивал свою карту. Убирал ее. Надувал языком щеку. Озадаченно смотрел.

— Если я сыграю так и если у него валет червей… У вас есть валет червей, господин Мажи?

— Как сказать, — отвечал я осторожно. Это его злило, старого ягуара.

— Тоже мне ответ. Но вы ведь не МОЖЕТЕ его иметь.

А потом оказывалось, что он у меня.

— Черт побери! Но вы ведь не МОГЛИ его иметь. Я легким жестом просил меня извинить.

— Нормально…

Нормально? Что, неужели и в карточной игре тоже есть своя система?

— Нет, так не играют, Мажи, я забираю свою карту. И он ее забирал! Да, странная манера играть у них там, в Монтобане.

— Все-таки…

— Не вам учить меня правилам игры в вист. Потом угрожающим тоном добавлял:

— За те тридцать два года, что я занимаюсь регистрационными сборами…

Какая связь?

— Нормально…

В конце концов неправым оказывался я. Я говорил: ладно. И он выиграл партию, этот тапир. Это его развеселило.

— Ну что ж, получилась неплохая партия. Вы придете завтра, Мажи?

И я пришел туда и на следующий день. Потом в следующий четверг. Потом в субботу. Небольшая квартира. Салон, окутанный ночной темнотой. Лампа на игорном столе. Еще одна лампа возле барышень, которые читали или штопали чулки. Тетушка из Монтобана рядом со своим мужем в низком кресле, строго следящая за каждой картой.

— Эта или эта?

Концом вязальной спицы она указывала на другую карту. Или, например, господин Мазюр говорил:

— Но ведь, дядя, мы же знаем, что он у вас, туз пик.

Раздавались крики протеста:

— Ты подсмотрел у меня в картах!

Заметьте, что он объявил восьмерку пик. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что у него туз.

— Если начинают жульничать!

Мазюр вздыхал. Мне было тошно. Но тихонько, мягко. Когда дядя слишком затягивал игру, всегда находилась какая-нибудь из дочерей Мазюра, чтобы послать мне ободряющую улыбку. Это доставляло мне удовольствие. Иногда барышни тоже играли в карты, но в рами. Иногда, и даже довольно часто, в доме Мазюра появлялся один молодой человек. Он приходил к Элизе, второй дочери. Однажды он привел с собой товарища, который гадал на картах. Барышни с волнением следили за раскладом карт.

— Красивый блондин, — говорил он. — Я вижу красивого блондина. Но будут препятствия. Я вижу разлуку. Важное письмо.

— Не забивайте им головы вашими идеями, — советовала госпожа Мазюр.

А что он должен был, по ее мнению, забивать?

— О, о, о, мадемуазель, для вас я тоже вижу красивого молодого человека. Очень богатого.

— Который, правда, женится на другой, — комментировал дядя, перебирая карты.

Жестокий, однако, этот сборщик налогов. Хотя в этой профессии люди часто бывают жестокими.

— Несчастный случай. Вдова, к которой вы будете ревновать.

Они с беспокойством смотрели на него. А я, склонившись над своими картами, в которых мне не вырисовывалось никакого будущего, следил за коварными происками дяди. Я хотел бы быть этим молодым человеком, на которого смотрели эти четыре молодые девушки. Который заинтересовал их. Который смешил их. Который царил в их маленьком мирке под желтой лампой.

— Вы придете снова погадать нам на картах? Правда же, придете? — спрашивали они. — Это было так интересно.

Они настаивали. Особенно Ортанс. Но он больше не пришел.

А как-то раз молодой человек Элизы повел их всех в кино. В квартале.

— Ах, какой прекрасный, спокойный вечер, — сказал дядя. — Наконец-то можно поиграть серьезно. Без этого птичника.

А Мазюр, провожая меня, заметил:

— Я понял его намек. Он хотел бы, чтобы я отправлял их каждый вечер в кино. Но этот трюк у него не пройдет. Если хочет, пусть оплачивает им эти выходы.

— Я мог бы их туда сводить, — робко проговорил я. — Как-нибудь вечером…

Но Мазюр сделал удивленный вид.

— Вам брать на себя эту обузу? Что вы, Мажи. И думать забудьте. Зачем вам это надо? Чтобы доставить удовольствие этому старому тюленю?

Настаивать я не посмел. Но почему? Почему у меня не могло возникнуть желания сводить четырех девушек в кино? Почему это воспринималось совершенно естественно, когда на моем месте был кто-то другой?

ГЛАВА XIX

И я возвращался туда. В шесть часов я уходил с работы. В половине седьмого: Роза. Около восьми часов я спускался к ней. Мы ужинали. Эжен спрашивал:

— Ты идешь в «Улитку», Мажи?

— Меня ждут у Мазюра.

И они оба начинали смеяться. Эжен хохотал громко, в три приема.

— Ха-ха-ха.

Роза — потише. Она никогда не смеялась по-настоящему, Роза, но по ее лицу как бы скользила волна веселой снисходительности. Даже в кино на фильмах с Чарли Чаплином. Эжен там корчился. Слышался только его смех. «Ха-ха-ха!» Люди оборачивались. А Роза лишь улыбалась загадочной улыбкой, никогда до конца не проявляя себя.

— У Мазюра! Опять! Поросенок, конечно, это из-за четырех курочек, которых ты там увидел. Смотри, как бы не растерзали они тебя на кусочки.

Шутки, но дружеские. Без ревности. Розе и Эжену я был не нужен. Им никто не был нужен. Может быть, даже и сами они были не нужны друг другу.

И я уходил. Шел к Мазюрам. Там Ортанс или Шарлотта убирали стол после ужина.

— Здравствуйте, господин Мажи!

А дядюшка из Монтобана тем временем порядком надоел мне. Осточертел. Из-за того, как он играл. Как спорил. Например, когда подсчитывали выигрыш и проигрыш:

— Двенадцать су? Я вам должен двенадцать су? Это невозможно. Это ошибка.

Подозрительный взгляд:

— Я все время выигрывал.

— Но фасолины-то, дядя, тут.

Дело в том, что счет велся с помощью фасолин.

— Фасолины, фасолины. Двенадцать су — это двенадцать су. А мой маленький шлем?

— Но вы же его проиграли, дядя.

— Я проиграл? Я?

Приходилось объяснять ему:

— Бы помните, у вас был король червей, а у меня — козырь, и поэтому взятка оказалась моей.

Он опять принимался считать свои овощи.

— Меня больше не удивляет, Мажи, что вы приходите сюда каждый вечер. У вас здесь получается ежедневный доход.

— Позавчера я проиграл четыре франка.

— Это упрек?

— Вы не должны так раздражать его, господин Мажи, — говорила тетя. — Вот вчера, например, он не смог заснуть, так близко он принимает эти вещи к сердцу.

И ведь не стыдно им.

Эта тетя из Монтобана тоже ничего себе экземплярчик, два метра в обхвате, никак не меньше. Если они все такие у себя в Монтобане, то тесновато им, должно быть, живется. Иногда, когда дядя слишком затягивал игру, я мысленно развлекался тем, что представлял себе, какой у нее, у тети, зад. И каждый раз это повергало меня в ужас. А руки! Красные, раздутые. Как-то раз Ортанс, еще когда была маленькой, спросила:

— Скажи, тетя, а твои руки не лопнут?

И над всем этим маленькие глазки с кровожадным взглядом за крохотными очками без оправы.

— Итак, я должен вам двенадцать су, — говорил он, вздыхая. Скрепя сердце.

По его виду можно было понять, что он ждет, чтобы я сказал ему: да ладно, давайте оставим это, двенадцать су, подумаешь какие деньги. (Как в той новелле Альфонса Доде, которой я всегда восхищался. Я повторяю, ВОСХИЩАЛСЯ в самом высоком смысле этого слова. Это история одного парижского щеголя, который, оказавшись проездом в какой-то дыре, выигрывает все деньги у одного местного молодого человека, а тот внезапно бросается к его ногам: «Эти деньги, я их украл». Тогда щеголь восклицает: «Да не волнуйтесь вы, мы же играли не всерьез».) Только я дяде не стал говорить ничего подобного. Я ждал двенадцать су. Из чистого удовольствия. Просто чтобы досадить ему. Хотя бы потому, что на следующий день, когда я проигрывал, он тут же требовал, чтобы я расплатился, этот коршун.