Леонид Млечин - Ленин. Соблазнение России

• Название: Ленин. Соблазнение России
• Автор: Леонид Млечин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-459-00708-4

Владимир Ильич Ленин был, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России в ХХ столетии.

Одно из слагаемых его успеха — невероятная способность убеждать окружающих в собственной правоте. Осенью 1917 года он обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир — немедленно. Другим землю — бесплатно. Третьим — порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи. И всем вместе — устройство жизни на началах равенства и справедливости. Но чем на самом деле руководствовался легендарный вождь Октябрьской революции, давая столь громкие обещания? Собственными политическими амбициями, поставленной кем-то задачей или же искренней верой в лучшую жизнь для России? Почему именно Ленин стал знаменем нового мира? Кто помогал ему создавать этот образ, вошедший в историю? Были ли поступки Ленина и его окружения продиктованы стремлением построить новое общество или они действовали в интересах геополитических противников старой императорской России?

Леонид Млечин постарается ответить на эти и многие другие вопросы и объяснит, в чем же состояла великая сила ленинского соблазнения…

---

Если бы у Керенского была непреодолимая страсть к ужению рыбы, он, может быть, не проиграл Россию большевикам. Руководство людьми, да еще в революционную эпоху, требует, как всякое искусство, интуиции. Интуиция же, младшая сестра молитвы, любит тишину и одиночество».

Нет, дело было не в дефиците свободного времени. Демократия — не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени.

И сейчас любят говорить, что Россия не готова к демократии, и в семнадцатом звучало то же самое. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила.

«Каково-то теперь Керенскому, нашему народному герою? — задавался вопросом современник. — Он на фронт то на автомобиле, то на аэроплане, то бегом. Летает под артиллерийскими выстрелами вблизи от военных действий. Выкрикивает зажигательные речи, грозит, топает ногами, целуется с героями, перевязывает сам их раны. Смерть тут где-нибудь на волоске от него, но он не только не боится ее, но, может быть, жаждет ее… Может быть, ему стыдно стало перед собой за веру в русского человека, и он, ждавший от него сердца и души, видит теперь, что наш народ злосердечен и темен до дикости».

В 1991 году писатель Валентин Распутин сказал Горбачеву:

— Пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот.

Все ждали, что ответит Горбачев. Взгляд его стал мрачным, и он сказал хриплым голосом:

— Нет, что хотите, но крови не будет. Пока я президент, крови в стране не будет.

В другой ситуации Горбачев продолжил:

— Вы и представить себе не можете, как это легко — повернуть назад. Одного слова достаточно.

Мог ли Александр Федорович Керенский сохранить власть? Да, мог. Теми же средствами, которыми до Михаила Сергеевича Горбачева держали власть большевики.

«Начальник политического сыска доложил руководству Военного министерства о заговорщических планах некоторых правых и левых организаций, — вспоминал Федор Степун. — Мы решили добиться от Керенского ареста и высылки некоторых подозрительных лиц. После длившихся до полуночи разговоров Керенский согласился с нашими доводами. Но на рассвете, когда адъютант принес указ о высылке, Керенский наотрез отказался подписать его.

Бледный, усталый, осунувшийся, он долго сидел над бумагою, моргая красными воспаленными веками и мучительно утюжа ладонью наморщенный лоб. Мы молча стояли над ним и настойчиво внушали ему: подпиши. Керенский вдруг вскочил со стула и почти с ненавистью обрушился на нас:

— Нет, не подпишу! Какое мы имеем право, после того как мы годами громили монархию за творящийся в ней произвол, сами почем зря хватать людей и высылать без серьезных доказательств их виновности? Делайте со мною что хотите, я не могу».

Вопрос о введении вновь смертной казни был тяжким испытанием для революционных деятелей.

«Мне, — вспоминал начальник политуправления Военного министерства, — пришлось принести на подпись Керенскому только что вынесенный на фронте смертный приговор. Быстро пробежав бумагу, Керенский безо всяких колебаний заменил высшую меру наказания тюремным заключением… Он просто сделал самое для как либерала и правозащитника привычное дело… Он вовсе не был на все решившимся революционным вождем».

На одном совещании генерал Корнилов сказал, что не желавший сражаться полк, узнав о том, что отдан приказ о его истреблении, сразу же вернулся на позиции. Ему зааплодировали. Керенский возмутился:

— Как можно аплодировать, когда вопрос идет о смерти? Разве вы не понимаете, что в этот час убивается частица человеческой души?

«Видеть в его словах проявления слабости и безволия могут только нравственные уроды», — заметил современник. Как не сравнить реакцию Керенского с аплодисментами, которыми в советские времена сопровождалось вынесение бесчисленных смертных приговоров!

24 октября, за день до Октябрьской революции, Керенский выступал в Мариинском дворце в Совете Республики — это был так называемый предпарламент, образованный представителями различных партий и общественных организаций. Совет Республики должен был действовать до созыва Учредительного собрания. Керенский назвал действия партии Ленина предательством и изменой государству. Он сказал, что распорядился начать соответствующее судебное следствие и провести аресты. Поздно!

Ведь это он, не щадя своей популярности, смело бросил в революционную толпу свои знаменитые слова о взбунтовавшихся рабах:

— Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?!. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что мы умеем без хлыста и палки управлять своим государством.

Не вина, а беда его в том, что властители такой страны, как наша, делаются из другого, куда более жесткого материала. Зато он не пролил крови, не вошел в историю палачом, тюремщиком и губителем собственного народа. Матери не проливали слез на сыновьих могилах по его вине. И если есть высший суд, то такие грехи, как тщеславие, суетность да малая толика позерства, ему простятся.

«Александр Федорович Керенский проиграл борьбу за власть, проиграл революцию, проиграл Россию, — писал один из его соратников. — И тем не менее я продолжаю настаивать на том, что линия Керенского была единственно правильной… Вина Керенского не в том, что он вел Россию по неправильному пути, а в том, что он недостаточно энергично вел ее по правильному».

В Петрограде 14 сентября открылось Демократическое совещание, которое должно было сформировать новое коалиционное правительство. Но никто не хотел договариваться. Председательствовал социал-демократ Николай Семенович Чхеидзе, который с горечью сказал:

— Вместо скачка в царство свободы был сделан прыжок в царство анархии.

«Самое главное и самое худшее — толпа, — писал Максим Горький своей жене Екатерине Павловне Пешковой. — Это — сволочь, трусливая, безмозглая, не имеющая ни капли, ни тени уважения к себе, не понимающая, зачем она вылезла на улицу, что ей надо, кто ее ведет и куда. Видела бы ты, как целые роты солдат при первом же выстреле бросали винтовки, знамена и били башками окна магазинов, двери, залезая во всякую щель! Это — революционная армия, революционный свободный народ!»

В кризисные времена люди устают от политики и начинают видеть зло в ней самой. В обществе с давними демократическими традициями отношение к политике иное — спокойное и лишенное бурных эмоций. Но до этого России еще было далеко. Отвращение вызывали бесплодные дискуссии и митинги, взрывы гнева и взаимной ненависти среди депутатов. Вину за экономические проблемы люди приписывали демократии как таковой, ответственность за житейские и бытовые неурядицы возлагали на демократов. При этом забывали, что все экономические трудности были унаследованы Россией от царского режима. А республика просто не могла так быстро решить все проблемы.

«В Таврическом дворце помещалась вся Россия, — поражался прибывший с фронта офицер, — Временное правительство, Исполнительный комитет Государственной думы и Совет рабочих и солдатских депутатов… Двигаться и дышать было трудно. Стоял тяжкий дух пота и махорки. Под ногами скользкий, грязный, заплеванный подсолнухами и окурками пол… В “советском” буфете было тесно, душно, накурено, но всех задаром кормили щами и огромными бутербродами. Еды было много, посуды мало, а услужения никакого».

Общество легко вернулось в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданничества. И все покорно говорят: «Да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, нам без начальника никуда».

Люди готовы строиться в колонны и шеренги, не дожидаясь, когда прозвучит команда, а лишь уловив готовность власти пустить в ход кулак или что-то потяжелее. Это, верно, куда более укоренившаяся традиция — всеми фибрами души ненавидеть начальство, презирать его и одновременно подчиняться ему и надеяться на него.

Эпоха Февраля была слишком недолгой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К Октябрю все были подавлены, измучены, истощены. Страна не выдержала испытания свободой.

«Ленин был единственным человеком, — отмечал Федор Степун, — не боявшимся никаких последствий революции. Этою открытостью души навстречу всем вихрям революции Ленин до конца сливался с самыми темными, разрушительными инстинктами народных масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не полонила бы русской души с такою силою, как оно случилось».