Владимир Чиков - Нелегалы 1. Операция «Enormous»

• Название: Нелегалы 1. Операция «Enormous»
• Автор: Владимир Чиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-7390-0275-3

История создания советской атомной бомбы полвека оставалась одним из самых загадочных и драматических событий, рождавших различные мифы. Одни превозносили заслуги внешней разведки, добывшей все, что можно выкрасть из Лос-Аламосской лаборатории, святая святых американского проекта, другие отстаивали полную самостоятельность наших ученых. В чем же истина, читатели узнают, прочитав повесть «Нелегалы», написанную профессиональным контрразведчиком Владимиром Чиковым. Автор строго следует фактам и документам впервые рассекреченного досье КГБ СССР № 13676 под названием «Энормоз», в котором собраны материалы под грифами «Совершенно секретно», «Хранить вечно», «При опасности — сжечь».

---

..Давая согласие на сотрудничество с советской разведкой, Луис прекрасно понимал, на что он идет. Уверен, что им двигала не любовь к приключениям, а политические убеждения, верность социалистическим идеалам, делу мировой революции. Уважая такие ценности, как свобода, демократия и мир, он решил посвятить этому всю свою жизнь, внести лепту в построение справедливого общества для всех народов, живущих на Земле…

Этот рапорт был подготовлен Брауном — Орловым за два дня до той роковой шифротелеграммы, после которой он навсегда исчез из Барселоны. Через неделю ее покинул и Олтман — Коэн.

* * *

Продолжая знакомиться с материалами дела № 13 676, генерал Фитин задержал взгляд на последней шифровке, которая по каким-то причинам не докладывалась ему. В ней сообщалось:

В качестве возможного источника нашей секции[31] Луисом рекомендована его жена Леонтина Тереза Пэтке, 1913 года рождения, полячка, родилась в городе Адамс штата Массачусетс. Трудовую деятельность начала с 14 лет. Была детской няней, домработницей, официанткой. В 1927 году вместе с родителями переехала на жительство в Нью-Йорк. В 1935 году вступила в Компартию США. В настоящее время работает на авиационном заводе, где разрабатывается вооружение боевых самолетов.

Луис познакомился с Пэтке в 1937 году, во время одного из митингов в поддержку Испанской Республики…

«Любовь и политика — вещи малосовместимые», — подумал Фитин и стал читать дальше. Вскоре он убедился, что в этом случае все получилось иначе: именно романтический порыв послужил импульсом их знакомства. Леонтину и Луиса объединяло сострадание к испанскому народу, защита добра и справедливости.

«Как и Луис, она тоже хотела записаться в те годы в Интернациональную бригаду имени Авраама Линкольна, но руководители нью-йоркского филиала Компартии США убедили ее в необходимости остаться для работы в Америке», — сообщалось далее в документе из резидентуры.

Прочитав шифровку дважды, Фитин отложил дело на край стола и позвонил Квасникову. Квасников, войдя в кабинет Фитина, увидел на столе личное дело агента. «Генерал, очевидно, засомневался в Луисе», — подумал он.

Но его предположения не оправдались.

— Леонид Романович, — прищурив глаза, начал Фитин. — Почему последняя шифровка с предложением Луиса о возможной вербовке супруги оказалась подшитой в деле без какого-либо ответа? Сколько можно говорить, чтобы неисполненные документы не приобщались к делам?..

— Виноват, товарищ генерал, но мы докладывали ее вашему заместителю Мельникову. Однако он почему-то не наложил никакой резолюции… А вы в то время находились, если не ошибаюсь, в Австрии.

— Да, в Австрии, но надо было подождать моего возвращения и передоложить мне… А вы этого не сделали. Нет, так дело не пойдет. Если вы, как и мой зам, считаете, что женщина не может стать хорошей разведчицей, то наберитесь мужества так и ответить резидентуре. Я понимаю, Луис задал всем нелегкую задачку, но надо решать ее, а не оставлять без ответа. Да, разведка — чрезвычайно опасное занятие. Я готов согласиться с бытующим в разведке мнением, что по своей природе женщина не может быть хорошим тайным агентом. Она больше, чем мужчина, подвержена различным эмоциям. Больше привлекает к себе внимания окружающих… Может даже влюбиться в интересующего разведку человека, дать волю своим чувствам при сближении с ним и выдать доверенные ей секреты. И, между прочим, я не склонен осуждать женщину за это.

Нервное напряжение, в котором постоянно находится женщина-агент, настолько сильно, что она начинает испытывать непреодолимое желание довериться кому-нибудь, поискать сочувствия…

— Не только женщина. Агент-мужчина испытывает те же чувства, — вставил Квасников. — Особенно когда он действует в одиночку или находится на нелегальном положении…

— Вот и давайте исходить из этого, — подхватил Фитин. — Луис понимает, что рано или поздно его жена начнет допытываться: что с ним происходит, почему он постоянно напряжен, скрытен, осторожен? И, не дай Бог, в один прекрасный день она догадается о его тайной связи с нами. Так не лучше ли будет, если мы позволим ему подготовить ее к сотрудничеству с нами? Тем более что она сама работает на объекте, представляющем для нас оперативный интерес.

Лицо Квасникова лучилось довольной улыбкой.

— Честно говоря, мы рассчитывали, что вы или ваш зам наложит нам именно такую резолюцию, — радостно заметил он.

Начальник разведки взял с края стола личное дело Луиса, раскрыл его и на последней странице — это была шифровка из Нью-Йорка — написал:

К вопросу о вербовке вернуться после дополнительного изучения объекта.

Фитин. 28.10.41 г.

Затем он вскинул взгляд на Квасникова и сказал:

— Пусть Твен, у которого Луис находится на связи, познакомится с его женой на какой-нибудь нейтральной основе и составит собственное мнение о ее пригодности к разведывательной работе. И пусть сообщит нам.

— Хорошо, Павел Михайлович, я сегодня же подготовлю в Нью-Йорк такое указание…

— Надо узнать о ней как можно больше… Ее образ жизни, поведение, характер…

— Я понял вас.

Ответ на шифровку пришел из резидентуры через месяц:

Совершенно секретно.

Лично т. Виктору.

Сообщаем характеризующие данные на жену Луиса. В процессе ознакомительной беседы у «Твена» сложилось о ней благоприятное впечатление: истинная интернационалистка, активная участница митингов и демонстраций в поддержку Испанской Республики, охотно выполняла различные поручения Компартии США.

Обладает качествами, необходимыми для закордонного источника, — красива, смела, умна, обладает удивительным свойством располагать к себе собеседника.

Иногда излишне эмоциональна и прямолинейна, но мы считаем, что это поправимое дело, — главное — она способна перевоплощаться и играть отведенную ей роль.

В процессе наблюдения за ее поведением в свободное от работы время компрометирующих материалов не получено.

По нашему мнению, она пригодна к сотрудничеству с Артемидой.[32]

Лука. 19 ноября 1941 г.

Из воспоминаний Леонтины Коэн

Когда мы впервые встретились с Моррисом, он показался мне чуть ли не святым человеком. Я предпочла тогда поостеречься его, потому что люди с ликами святых угодников часто совершали такие поступки, что волосы дыбом вставали. Но Моррис вел себя очень галантно, мысли свои и взгляды высказывал смело, не боясь никого. И если они совпадали с мнением других, то в глазах его сразу же появлялось выражение счастья и вдохновения…

Не изменился он и после возвращения из Испании. Такой же был собранный, корректный и неизменно вежливый, но почему-то стал слишком следить за своими словами и поведением. Однажды я сказала ему: «Моррис, будь, пожалуйста, самим собой, будь сдержанным, но не слишком. На слишком замкнутых и осторожных всегда обращает внимание ФБР. Особенно на тех, кто часто и надолго исчезает из Нью-Йорка. Смотри, говорю, не переиграй себя!» Он смущенно улыбнулся и сказал: «Если дама чего-нибудь хочет, у мужчины всегда два выбора: сделать, как она хочет, или поступить наоборот». И тут же оправдание нашел: что он, мол, является страховым агентом и поэтому ему часто приходится разъезжать по всему штату. Что поделаешь, ложь во спасение иной раз дороже правды. Но я, конечно, стала догадываться, что он занимается чем-то тайным, связанным с Советским Союзом. Мои догадки базировались на том, что Моррис очень уж симпатизировал России и со временем стал в осторожной форме интересоваться моим отношением к его просоветским мыслям и убеждениям.

22 июня 1941 года, в день нападения Германии на Советский Союз, у нас состоялась свадьба в небольшом городке штата Конектикут. Мы тогда даже не знали, что началась война Германии с Россией. А когда узнали, спешно вернулись в Нью-Йорк. Моррис очень переживал тогда. Несколько дней он находился в каком-то угнетенном состоянии. А однажды пришел домой с букетом красных роз и украдкой положил их на столик в прихожей, но я это заметила и стала ждать — что же будет дальше. Чувствую, что он вроде бы чем-то поделиться со мной хочет, а сказать не решается. Я поняла, что ему надо задать какой-нибудь вопрос, но язык мой будто прилипал к гортани. Моррис тоже догадался, что я хочу о чем-то спросить, он даже подвел меня к столику с розами. Но сам опять молчит. Вижу, терзают его какие-то сомнения. И вдруг слова у меня будто сами вырвались: «Ну говори же, Бобзи[33]». Но — увы! Он лишь нервозно продолжал топтаться около этого столика…

* * *

Из воспоминаний Морриса Коэна

Да, я тогда долго не мог решиться, привлекать или не привлекать Лону к сотрудничеству с советской разведкой. Я, конечно, понимал, что играть и дальше в прятки не имело смысла. А тем более мне к тому времени уже сообщили о принятом в Москве решении, согласно которому я и Лона могли вместе выполнять задания «Твена». Прекрасно понимая, что хорошая супружеская пара — это наилучший вариант для ведения совместной разведывательной работы, я по-прежнему долго колебался: говорить или не говорить ей о своей тайной связи с Россией. Мы ведь с Лоной совершенно разные люди: если она — буря, то я — неприступная скала; она бушует, я — безмятежен. Там, где она нетерпелива, я — снисходителен и спокоен. Она спешит, я — не тороплюсь. И хотя характером я был полной ее противоположностью, для себя я твердо решил: чего бы мне ни стоило, но завербовать ее я обязан. Когда я сообщил ей о своем сотрудничестве с русскими, она обвинила меня чуть ли не в предательстве. Пришлось объяснять, что означает слово «предать». Я считал тогда и сейчас считаю, что если бы я предал ради личных интересов собственную совесть, свои убеждения, изменил бы тем идеям, которые составляют мое кредо, тогда бы другое дело. Или вот говорят: человек предал свою страну, друзей, возлюбленную. Здесь прежде всего надо смотреть на моральные узы. Моя совесть была в те годы замешена так, что я не мог себе позволить умалчивать о том, что правящая верхушка Америки продолжает люто ненавидеть социалистический строй в России, в который я верил тогда. Что США поддерживают фашистские режимы, которые я вообще не приемлю, и потому по своей воле пошел защищать Испанскую Республику. Что американская администрация дает «добро» на разработку и изготовление атомной бомбы, которая могла привести человечество к мировой катастрофе. И если я, видит Бог, отстаивал и боролся за общую заинтересованность, за общую правду и справедливость, в том числе и за веру, то это вовсе не предательство. Наоборот, это был долг истинного мужества. И вот когда я это все сказал Лоне, она, помню, взяла со столика букет роз и молча поцеловала каждый из пяти цветков…