Теодор Гладков - Менжинский

• Название: Менжинский
• Автор: Теодор Гладков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга Т. Гладкова и М. Смирнова посвящена жизни большевика Вячеслава Рудольфовича Менжинского, прошедшего путь от пропагандиста-революционера в студенческих и рабочих кружках до заместителя Ф. Э. Дзержинского по Особому отделу ВЧК, председателя ОГПУ.

---

Накануне праздника в Красково срочно направился отряд из тридцати чекистов. Глухой, холодной ночью, под непрекращающимся нудным дождем чекисты перешли вброд речушку Пехорку и, растянувшись редкой цепью, окружили одинокую, без единого огня в окнах дачу, выходившую фасадом на дорогу в Малаховку. Лишь на рассвете цепь ожила. Но застать врасплох обитателей дачи все ж не удалось, видимо, те несли круглосуточное дежурство. Чекисты были встречены ожесточенным револьверным огнем и ручными гранатами. Перестрелка длилась около двух с половиной часов. А потом — взрыв огромной силы буквально поднял дачу на воздух и обрушил на землю обломки бревен и разодранной щепы. За первым, самым сильным, последовали другие — это рвались запасы динамита и пироксилина, спрятанные в погребах.

Днем на дымящемся пепелище чекисты откопали семь обугленных трупов и обгорелую раму типографского станка.

В числе погибших были и Глагзон и Азов. Барановский также, как выяснилось, находился на даче, но успел уйти до взрыва и был позднее арестован.

Московской организации «анархистов подполья» больше не существовало. Вслед за ней были разгромлены анархистские группы в Самаре, Брянске, Уфе и других городах.

А в самом начале нового, 1920 года на одной из московских улиц был схвачен худой человек средних лет с нервным лицом и характерной, начесанной на левую сторону лба челкой, в старомодном пенсне. Донат Черепанов. Он рванул было револьвер из кармана пальто, но железные руки словно тисками сжали его запястья. Черепанова взяли после того, как чекисты расшифровали все закорючки и таинственные значки в записной книжке, найденной при убитом Петре Соболеве.

Допрашивал его в присутствии членов Президиума ВЧК сам Дзержинский. Черепанов, озлобленный до предела, чуть не бился в истерике от ненависти. Он ничего не скрывал, да и скрывать-то, собственно, ему уже было нечего.

Черепанов рассказал, что после того, как он разочаровался в руководителях своей партии, он вышел из состава ЦК левых эсеров и установил связь с Казимиром Ковалевичем. Вместе они организовали «Всероссийский Штаб Революционных Партизан», который наметил ряд экспроприаций и террористических актов, в том числе и взрыв в Леонтьевском переулке. По словам Черепанова, сначала предполагалось бросить бомбу в ВЧК, но потом это предложение отклонили, поскольку и «ВЧК и лично Дзержинский являлись только орудием партии большевиков». Тогда-то и решили взорвать МК РКП (б), тем более что им стало достоверно известно о намерении Ленина присутствовать на совещании 25 сентября.

Черепанову не угрожал расстрел, поскольку в связи с разгромом Красной Армией Юденича, Колчака и Деникина, пленением самого «верховного правителя», поражением внутренней и внешней контрреволюции ВЦИК и Совнарком РСФСР 17 января 1920 года совместным постановлением отменили смертную казнь. Но, видимо, сам он счел свой жизненный путь исчерпанным и борьбу проигранной. Донат Черепанов покончил самоубийством в тюремной камере.

А теперь снова вернемся к следствию по делу «Национального центра».

Нить к раскрытию шпионской организации дал арест некоего С. В. Роменского, занимавшего должность помощника управляющего делами Военно-Законодательного Совета Всероглавштаба.

Роменский был арестован чекистской засадой на квартире Алферова поздно вечером 9 октября. При обыске на его собственной квартире нашли подготовленные в дорогу чемоданы, планы Москвы и Петрограда с пометками красным и синим карандашом и переписку, из которой следовало, как говорится в протоколе обыска, «что гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти». Фамилию Роменского называли в предыдущих показаниях и другие арестованные.

…Утром в кабинет Менжинского ввели стройного, подтянутого человека в военной форме.

Блондин с зачесанными назад волосами и гладко выбритыми щеками, которому на вид можно было дать лет 20–30, держался спокойно и уверенно, всячески стремился подчеркнуть свою независимость и случайность задержания.

— Причины ареста не знаю, — твердо заявил он.

Из допроса выяснилось, что Роменский юрист по образованию, до революции служил юрисконсультом Министерства торговли и промышленности в Петрограде, был секретарем особого совещания по обороне государства, при Керенском был прикомандирован к канцелярии Военного министерства и оставался секретарем особого совещания. После революции на советской службе, состоит членом профсоюза музыкантов, играет на скрипке, любит музыку.

— Бываете в концертах? — как бы между прочим спросил Менжинский.

— Конечно! Ведь я сам музыкант немного. Ничто не доставляет мне такого наслаждения, как музыка, — отозвался Роменский. — Слышали бы вы, товарищ комиссар, Кусевицкого!

— И давно вы слушали Кусевицкого? — спросил Менжинский, глядя в глаза подследственного.

— В конце лета, в саду «Эрмитаж».

— В другое время и в другом месте я охотно поговорил бы с вами о музыке, но сегодня мне бы хотелось услышать от вас об организации, к которой вы принадлежите.

— Я увлекаюсь музыкой, а не политикой. Никакой организации не знаю.

Сидевший перед Менжинским человек обладал и завидной выдержкой и волей. Он так же спокойно и уверенно, не дрогнув ни одним мускулом лица, отвечал на последний вопрос, как и на все предыдущие.

Предложив Роменскому подписать протокол допроса, Менжинский приказал конвоиру увести арестованного.

Подтянутый цивильный юрист со строевой выправкой. Концерт Кусевицкого. Сад «Эрмитаж». Учительница 76-й школы. Не тот ли это блондин, которого она видела в саду «Эрмитаж» и в доме Алферова?

Ниточка пока была совсем тоненькой, как паутинка, но осторожно потянуть за нее все же стоило.

Приглашенная на Лубянку учительница сразу признала в Роменском того самого блондина, которого она видела в саду «Эрмитаж» на концерте с неизвестным мужчиной и пожилой дамой, кажется, ее зовут Наталией, и которого еще раньше она встречала у Алферова.

В тот же день Менжинский и Артузов вновь допрашивали Роменского:

— Причин ареста не знаю. По делу Губского ничего не могу показать. Из знакомых женщин есть только Елена Осиповна, с которой познакомился в Петрограде в 1916 году, но с июля — потерял ее из виду.

— И знакомство, вероятно, произошло на музыкальной почве? — спросил Менжинский.

— Нет, не совсем так, — улыбаясь, ответил Роменский. — Меня познакомил с ней человек, далекий от музыки.

— Да, кстати, о музыке, Роменский. С кем вы были на концерте Кусевицкого в саду «Эрмитаж»? — задал Менжинский новый вопрос.

Улыбка сползла с лица Роменского. Оно снова стало замкнутым и сосредоточенным. Отведя глаза в сторону, Роменский угрюмо сказал:

— Опять ловите, товарищ Менжинский. Тогда на концерте я был один. Народу в саду было много. Можно сказать, что с каждым встречался. Но я был один и, насколько помню, ни с кем даже не разговаривал.

Последующие допросы не дали ничего нового.

Но Менжинский был убежден, что именно в этом человеке кроется разгадка тайны шпионской организации. Однажды Менжинскому доложили, что Роменский написал на волю записку. Ее должен вынести из тюрьмы арестованный, который за непричастностью к делу освобождается из заключения.

В тот же день записки (их оказалось две, а не одна) были в руках следователей Особого отдела.

В первой записке, предназначенной «Елене Осиповне», Роменский писал:

«Я оторван от внешнего мира и ничего не знаю, что делается. Я никого до сих пор не выдал, несмотря на пять допросов. Упоминают имя шефа, требуют, чтобы я его назвал. Наказание: расстрел или лагерь. Ходатайство необходимо. CP, 27 октября 1919 г.».

Содержание второй записки:

«Б. Харитоньевский пер., 14, кв. 2. Г-же Баранцевой.

…Мои дела скверны, и едва ли мы увидимся. Крестник моего отца комиссар финансов Крестинский. Может быть, вы сумели бы поговорить с ним о смягчении приговора. Всего хорошего Вам, Ив. П. и Наталочке. 27 окт. 1919 г. СР».

Через несколько дней Менжинский и Артузов докладывали Дзержинскому.

— После долгого допроса Роменский, наконец, согласился давать чистосердечные показания на условиях, что ему будет сохранена жизнь, а его показания не будут публиковаться.

Когда Роменскому было дано согласие на эти условия, он показал, что шпионские сведения он, Роменский, получал от члена Военно-Законодательного Совета, бывшего генерала Маковского, а также некоего Абрамова. Миллер на допросе 12 октября также подтвердил, что Абрамов занимался шпионажем…

— Вместе с Роменским, — докладывал Вячеслав Рудольфович Дзержинскому, — в Военно-Законодательном Совете работал генерал Бабиков. В августе этого Бабикова назначили помощником управляющего делами Реввоенсовета. Роменский показал, что в августе он сказал Бабикову о возможности выступления, на что Бабиков ответил: «Было бы безумным это делать». Однако это не помешало Бабикову в августе того же года передать Роменскому сведения об армиях, которые были, внесены в сводку Щепкина. Собранные шпионские сведения Роменский передавал Тихомирову, члену штаба, избежавшему ареста в сентябре и скрывшемуся.