Давид Азио - Ван Гог

• Название: Ван Гог
• Автор: Давид Азио
• Издательство: Молодая гвардия; Палимпсест
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03471-6

Винсент Виллем Ван Гог (1853-1890) прожил очень недолгую жизнь, но ещё короче была его жизнь творческая – лишь последние десять лет были посвящены живописи. Голодное, почти нищенское существование, полное одиночества и презрения окружающих, титанического труда и самозабвенного поиска призвания, в XX веке обернулось всемирным интересом и признанием. За свою жизнь Ван Гог продал лишь одну картину – всего за 400 франков, а почти 100 лет спустя на аукционе в Нью-Йорке одно из его полотен было приобретено почти за 100 миллионов долларов. Биография художника, написанная французским философом и писателем, основана на переписке с братом Тео, а также на воспоминаниях и свидетельствах современников; в книге подробно рассказывается о душевной болезни Ван Гога – автор, избегая однозначной трактовки этого вопроса, полагается на диагнозы врачей, лечивших художника, а также на гипотезы современных психиатров.

---

Что же там в действительности произошло? Была ли в руке Винсента бритва, как об этом написал Гоген спустя пятнадцать лет? Эту историю по возвращении в Париж он поведал Эмилю Бернару, который пересказал её в письме от 1 января 1889 года своему другу, художественному критику Альберу Орье. И этот рассказ Бернара, передающий слова Гогена, не содержит упоминания о бритве: «Накануне моего отъезда Винсент побежал вслед за мной – это было ночью – и я обернулся, потому что с некоторых пор он вёл себя очень странно, но я не придавал этому значения. Тогда он мне сказал: “Вы молчите, тогда и я промолчу”. Я пошёл ночевать в гостиницу..» (60). Если бы тогда и в самом деле бритва имела место, то разве Бернар не упомянул бы об этом спустя неделю после рассказа Гогена?

Эта история с бритвой кажется по меньшей мере сомнительной. Версия Бернара представляется более правдоподобной, но и она не исключает существования какой-то угрозы со стороны Винсента. Слова «начал ужинать» в рассказе Гогена наводят на размышления. Почему он вдруг вышел из-за стола, едва начав ужинать, притом что это был, напоминаем, рождественский ужин? Быть может, на самом деле произошло примерно следующее. Был приготовлен рождественский стол, оба выпили вина, успев до этого принять в кафе абсента, слово за слово разговор обострился, и в Жёлтом доме случилось что-то необычное. Что там могло произойти? Внезапный приступ безумия у Винсента? И Гоген, и многие другие свидетели ещё раньше замечали в его глазах что-то безумное. Возможно, Винсент спросил о предстоящем отъезде Гогена или сказал что-то. Была ли это угроза? Плеснул ли он в Гогена из стакана, как в кафе? Гоген сдерживал себя и молчал, внутри закипая. Ему и в самом деле хотелось задушить этого бесноватого, который не давал ему покоя. С самого начала вечерней трапезы он думал о своих детях, которые встречали Рождество в Копенгагене без него, а он сидит тут наедине с этим помешанным. Тот, конечно, сильно опечален его решением, но так больше продолжаться не может. И тогда он встаёт из-за стола и, не отвечая на вопросы, выходит, чтобы не дать волю своей ярости, и решает переночевать в гостинице. Как можно спать в одной комнате с Винсентом, зная, что с ним происходит, когда он закрывает глаза? Решено, завтра же он уедет.

Винсент сначала оказывается в замешательстве, понимая, что Гоген на этот раз уже не вернётся, а потом бросается вслед за ним и, догнав его на площади, говорит: «Вы молчите, тогда и я промолчу». Иначе говоря: теперь я буду действовать иначе, не словами. Увидев, что Гоген уходит навсегда, Винсент решил, что для него всё кончено. С этой страшной мыслью он возвращается в Жёлтый дом, где, возможно и даже наверняка, ещё выпивает вина – если верить зелёной бутыли с кроваво-красным вином (зловещий зелёно-красный аккорд) на первой картине, написанной им после кризиса, – и впадает в крайнее возбуждение, которое всегда провоцировал у него алкоголь. Происходит помутнение разума, он идёт за бритвой и калечит себе левое ухо. Словно для того, чтобы больше не слышать? Не слышать, как Гоген говорит о своём отъезде или критикует его живопись, в чём, по словам Винсента, тот себя не сдерживал. А Винсент не переносил критики – ни от Ван Раппарда, ни от профессоров в Антверпене, ни даже от Тео, который считал, что в Голландии его живопись была слишком тёмной. Мы не знаем, что его на это толкнуло. Но связь между словом «молчите» и ухом очевидна, хотя трудно сказать, какого она рода.

Гоген предпочёл переночевать в гостинице, чтобы спокойно выспаться перед дальней дорогой, из чего следует, что Винсент в самом деле подсматривал за ним, когда он спал. Словом, Гогену не было необходимости ссылаться на бритву в руках Винсента, которая появилась в позднейшем рассказе, чтобы придать ему остроты и оправдать бегство. Одно нам представляется бесспорным: если Винсент ещё достаточно владел собой, чтобы сказать те слова, которые ему приписывают, он не мог подойти к Гогену с оружием и намерением совершить насилие. Он способен был только на непредумышленное, импульсивное проявление агрессии. Когда же он осознавал, что делает, то был безобиден как Иисус Христос. И наконец, если бы Гоген заметил малейшую угрозу нападения, он, как опытный фехтовальщик и боксёр, наверняка рефлекторно увернулся бы от возможного удара и мгновенно разоружил несчастного. А как мы можем поверить в парализующее действие взгляда Гогена, если всё происходило в потёмках? Если со стороны Винсента и был какой-то угрожающий жест, то спонтанный, непроизвольный, и произошло это ещё в доме, что и побудило Гогена уйти, чтобы самому не дать воли гневу и не доводить дело до опасного столкновения.

На следующий день Гоген пошёл к Винсенту забрать свои вещи и увидел рядом с Жёлтым домом скопление народа. Когда он представился, чтобы войти, комиссар полиции господин д’Орнано обратился к нему под взглядами собравшихся. Гоген так описал эту сцену:

– Что вы сделали, месье, с вашим товарищем?

– Я не знаю…

– Нет… вы отлично знаете… он мёртв (61).

Гоген, оказавшись перед толпой зевак обвинённым в преступлении, почувствовал, как внутри у него всё похолодело. По его словам, ему потребовалось какое-то время, чтобы взять себя в руки. Жаль, что он не написал о том, что промелькнуло в его голове в один из самых трудных моментов его жизни, так как, если бы его признали совершившим убийство, то приговорили бы к гильотине.

– Месье, давайте зайдём в дом и там объяснимся.

Они вместе вошли в дом. Полы и ступени лестницы были испачканы кровью. Винсент, покрытый окровавленными простынями, свернувшись, неподвижно лежал на своей кровати. Гоген потрогал тело и с облегчением сказал, что оно тёплое. К нему вернулись хладнокровие и энергия, и он попросил полицейского осторожно разбудить Винсента, а если тот спросит про него, сказать, что он уехал. После этого Гоген собрал свои вещи, оставив фехтовальные маску и перчатки, которые позднее «с большим шумом» вытребовал обратно. Он отправил телеграмму Тео, которой просил его срочно приехать, и пошёл в гостиницу На этом полицейский отчёт о происшествии и закончился.

Тео приехал первым же поездом, Гоген его встретил. Тео сразу отправился в больницу, куда был помещён Винсент. По словам Йоханны Бонгер, Тео вернулся в Париж вместе с Гогеном.

Что же произошло с Винсентом в ту злосчастную ночь? Обменявшись с Гогеном на площади приведёнными выше фразами, он вернулся в дом, взял бритву и в какой-то момент отрезал себе часть левого уха, наверняка мочку, а возможно, и чуть больше. Быстро распространившиеся по городу слухи обросли новыми подробностями, и Гоген писал, что Винсент отрезал себе всю ушную раковину. Но в больничной записи говорится о «намеренном повреждении уха» (62). В заключении главного врача больницы города Арля констатируется, что было «порезано ухо». В отчёте доктора Перрона в Сен-Реми также сказано, что Винсент покалечился, «порезав себе ухо». Свидетельства Йоханны Бонгер, Поля Синьяка, доктора Гаше и его сына, которые видели Винсента позднее, говорят об отрезанной мочке уха. Тем не менее слухи, даже когда они недостоверны, влияют на настроение толпы. По убеждениям многих, Винсент начисто срезал себе всю ушную раковину, оставив палевой стороне головы одно слуховое отверстие. Это сразу же сделало его «другим», уже не человеком, как того персонажа из сказки Шамиссо, который потерял свою тень[20].

У Винсента было сильное кровотечение, и он пытался остановить его полотенцами и простынями. Отрезанную мочку уха он аккуратно завернул в газету, надел берет и в половине двенадцатого ночи отправился в один из борделей к проститутке по имени Рашель. «Берегите это как драгоценность», – сказал он ей, вручая небольшой свёрток. Развернув его, молодая особа упала без чувств. О происшествии известили полицию, а Винсент вернулся к себе и заснул. Он не помнил, что с ним происходило в ту ночь, и за исключением визита к Рашель не упоминал об этой истории в своих письмах.

Когда его разбудил комиссар, он потребовал свою трубку и пожелал осмотреть коробку, в которой хранились деньги. Гоген истолковал это обстоятельство в оскорбительном для себя смысле, но, по-видимому, Винсент просто хотел посмотреть, хватит ли тому денег на дорогу. Во всяком случае, состояние его было явно ненормальным. Его препроводили в больницу, и там кризис обострился. Он начал бредить, порывался лечь в постель к другим больным или помыться в ящике с углём. Его как буйного пациента поместили в изолятор, где привязали к железной койке, привинченной к кирпичной стене. Там его и нашёл Тео.

Какой диагноз поставил больному лечивший его доктор Рей? В его заключении констатируется «род эпилепсии, сопровождающейся галлюцинациями и эпизодическими приступами крайнего возбуждения, острота которых усугублялась злоупотреблением алкоголем». Рей по специальности был не психиатром, а урологом. Позднее доктор Юрпар, главный врач больницы Арля, писал, направляя Винсента в Сен-Реми: «Шесть месяцев тому назад на фоне бредового состояния произошло обострение маниакального психоза – в то время он порезал себе ухо» (63). Доктор Юрпар также не был психиатром. Как видим, оба диагноста колебались между эпилепсией и манией. К клиническому случаю Винсента мы ещё вернёмся.