Исаак Дойчер - Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940

• Название: Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940
• Автор: Исаак Дойчер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2157-1

Исаак Дойчер, автор целого ряда исторических и социологических исследований, рассматривает жизнь Троцкого сквозь формулу слов Макиавелли о том, что «вооруженные пророки всегда побеждали, а безоружные гибли». В этой книге Троцкий предстает единственным, кто открыто противостоял сталинизму, вплоть до своего трагического конца.

В талантливом изложении одного из лучших европейских исследователей вы познакомитесь с трогательной и странной историей семейных отношений выдающегося публициста и оратора.

---

Впуская в страну Троцкого по просьбе Риверы и подсказкам своего собственного окружения, Карденас действовал из чувства революционной солидарности. Он заявил, что не только предоставил Троцкому убежище, но и пригласил его остаться в Мексике в качестве гостя правительства. С самого начала он делал все, что мог, чтобы уберечь голову своего гостя от собравшихся над ней бурь ненависти, и продолжал делать это до самого конца. Однако его собственная ситуация была весьма деликатной. С одной стороны, политические враги скоро начали намекать, что Троцкий является вдохновителем его революционной политики, и эти инсинуации нашли отклик в американских газетах.[101]

С другой стороны, Конфедерация мексиканских рабочих, от чьей поддержки он зависел, была сталинской цитаделью; ее лидер Ломбардо Толедано и компартия резко протестовали против въезда Троцкого в страну и предупреждали президента, что не успокоятся, пока «главарь авангарда контрреволюции» не будет выслан. Карденас проявлял осторожность, противостоя обвинению, что он по наущению Троцкого экспроприирует британских и американских инвесторов. И еще больше он старался успокоить Конфедерацию мексиканских рабочих. Сам он политически был очень далек от любой формы троцкизма и вообще коммунизма. Сын бедного крестьянина, он руководствовался аграрным радикализмом и эмпирическим опытом своей патриотической борьбы против иностранного господства. Поэтому он остерегался вовлечения в какой-либо из внутрикоммунистических конфликтов. В этих сложных обстоятельствах он с достоинством отверг сталинскую шумиху вокруг прибытия Троцкого, но старался держаться в стороне от своего «гостя» — они никогда не встречались лично. Он попросил Троцкого дать обещание не вмешиваться во внутримексиканские дела. Троцкий сразу же дал это обещание, но, наученный горьким норвежским опытом, был настороже и четко сохранил за собой «моральное право» отвечать публично на любые обвинения или клеветникам. Карденас этим удовлетворился. Ему никогда не приходило в голову попросить Троцкого воздержаться от политической деятельности, а сам он защищал право Троцкого на самозащиту от сталинских нападок. В этом поведении отстраненной, но бдительной доброжелательности он будет стоек. Троцкий часто выражал ему благодарность и, строго соблюдая свое обещание, никогда не осмеливался высказать какое-либо мнение в отношении мексиканской политики даже в частных разговорах, хотя его мнение о политике Карденаса, которая не выходила за рамки «буржуазной стадии» революции, наверняка было до некоторой степени критическим.

В первые годы в Мексике Диего Ривера был самым преданным другом и стражем Троцкого. Мятежник как в политике, так и в искусстве, этот великий художник был одним из основателей Мексиканской Коммунистической партии и членом ее Центрального комитета с 1922 года. В ноябре 1927 года он был очевидцем уличных демонстраций троцкистов в Москве и высылки оппозиции, что серьезно обеспокоило его. Впоследствии он порвал с партией, а также с Давидом Альваро Сикейросом, другим великим мексиканским художником, своим ближайшим другом и политическим товарищем, который стоял на стороне Сталина. Драматический пафос судьбы Троцкого взбудоражил воображение Риверы: вот она, фигура героических масштабов, которой суждено занять центральное место в его эпических фресках, — он действительно поместил Троцкого и Ленина на передний план той знаменитой фрески, прославляющей классовую борьбу и коммунизм, которой он, к ужасу всей респектабельной Америки, украсил стены Рокфеллер-центра в Нью-Йорке. Для Риверы наступил момент редкого величия, когда судьба привела коммунистического лидера и пророка под его крышу в Койоакане.

Троцкий давно восхищался работами Риверы. Возможно, впервые он увидел его картины в Париже во время Первой мировой войны; а ссылки на них встречаются в алма-атинской корреспонденции Троцкого 1928 года. Неустанные поиски Риверой новой формы художественного выражения весьма кстати иллюстрировали собственный взгляд Троцкого, что упадок современной живописи имеет корни в своем отрыве от архитектуры и общественной жизни, отрыве, который присущ буржуазному обществу и который можно преодолеть только социализмом. Тенденция к воссоединению живописи, архитектуры и общественной жизни оживляла искусство Риверы, в котором традиции Ренессанса и влияние Гойи и Эль Греко сливались с индейским и мексиканским народным искусством и кубизмом. Это переплетение традиций и инноваций отвечало вкусу Троцкого; он был покорен дерзким мужеством и парением и страстным воображением, с которым Ривера вносил мотивы русской и мексиканской революций в свои монументальные фрески. И конечно, Троцкий не мог избегнуть очарования и не быть озадачен стихийным темпераментом Риверы, его лунатизмом и «колоссальным размером и аппетитами», которые превращали его в буйное и шумное чудовище, похожее на любую из химерических фигур, появляющихся в его картинах. А контрапунктом Диего была его жена Фрида, сама художница, тонко меланхоличная символистка, к тому же женщина исключительной красоты. Она просто излучала диковинную грацию и мечтательность, когда ходила в своих длинных, ниспадающих, богато орнаментированных и расшитых мексиканских платьях, которые скрывали ее искалеченную ногу. После жутких месяцев интернирования для Троцкого и Натальи было приятно, даже волнующе найти прибежище у таких друзей.

Посторонний наблюдатель с некоторой способностью проникновения в характеры мог бы ломать голову, как могли уживаться Троцкий и Ривера и не суждено ли было произойти между ними схватке. Не довольствуясь художественным величием, Ривера видел себя и политическим лидером. Он в этом не был одинок: художники и политики играли чрезвычайно большую роль в мексиканской политике — большинство членов Политбюро Коммунистической партии были художниками. (Политическая агитация, ведущаяся средствами кисти и резца, может быть более доступна массам безграмотных, но с художественной точки зрения более восприимчивых campesinos,[102] чем какая-либо иная форма агитации.) И все же как политик Ривера был даже менее чем любитель; он часто оказывался жертвой своего неугомонного темперамента. В присутствии Троцкого, по крайней мере поначалу, он держал политические амбиции под контролем и скромно брал на себя роль ученика. Что касается Троцкого, тот всегда относился к политическим выходкам художников с мягким пониманием, даже к художникам меньшего калибра, которым он не был ничем обязан. Тем более в случае с Риверой он был готов сказать, что «гений делает то, что должен».

Так что Троцкий вполне мог бы благословлять свое новое пристанище, если б его почти сразу вновь не увлекло в его жестокую борьбу. Каждый день он становился объектом угроз со стороны сталинистов, местных и из Москвы. Президенту Карденасу пришлось отдать приказ расположить полицейскую охрану вокруг Синего дома. Внутри дежурили американские троцкисты, приехавшие работать секретарями и телохранителями. Американские сторонники Троцкого очень помогали ему в организации охраны и в кампании против московских процессов. Их было немного, и это были небогатые люди, но они помогали ему изо всех сил в восстановлении контактов с друзьями и последователями по всему миру и в возобновлении работы. «Какая же это удача, — писал он Лёве 1 февраля 1937 года, — что нам удалось приехать в Мексику как раз перед началом этого нового процесса в Москве».

Новый процесс открылся меньше чем через полмесяца после их прибытия в Тампико. Свои места на скамье подсудимых заняли Радек, Пятаков, Муралов, Сокольников, Серебряков и еще двенадцать человек; и опять Троцкий был главным обвиняемым заочно. Обвинения нагромождались еще более нелепо и бессмысленно. Теперь Вышинский заговорил об официальном договоре Троцкого с Гитлером и императором Японии: в обмен на их помощь в борьбе со Сталиным Троцкий, как уверял Вышинский, трудился во имя военного разгрома и расчленения Советского Союза, ибо дал обещание, между прочим, уступить Третьему рейху Советскую Украину. А в это же время он организовывал в Советском Союзе промышленный саботаж и руководил им; устраивая аварии на угольных шахтах, на заводах и на железной дороге, массовые отравления советских рабочих и неоднократные покушения на жизнь Сталина и других членов Политбюро. Подсудимые вторили прокурору и уточняли его обвинения. Один из них, Ромм, бывший до этого корреспондентом «Известий» во Франции, признался, что видел Троцкого в Париже в июле 1933 года и получил от него инструкции по террористической деятельности. Пятаков заявил суду, что посетил Троцкого в Осло в декабре 1935 года и получил от него распоряжения.

«Мы слушали радио, открывали почту и московские газеты, — пишет Наталья, — и ощущали, что безумие, абсурд, насилие, обман и кровь окружают нас со всех сторон здесь, в Мексике, как и в Норвегии… С карандашом в руке Лев Давидович, перевозбужденный и перетрудившийся, часто в лихорадке, и все равно неутомимый, составляет список этих фальшивок, число которых так возросло, что становится невозможным их опровергнуть». Процесс длился неделю и завершился казнями — правда, Радек и Пятаков были приговорены к десяти годам тюремного заключения каждый.