Филип Рот - Обычный человек

• Название: Обычный человек
• Автор: Филип Рот
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00666-7

Безымянный герой романа «Обычный человек» пытается преодолеть страх гибели собственного тела и личности, погружаясь в воспоминания о детстве и отдаваясь сильному сексуальному влечению.

---

— У вас есть с собой лекарство?

— Я уже приняла все что нужно, — ответила Миллисент. — Больше нельзя. Но оно мне не помогает — уже несколько часов прошло, и никакого толку. Мне уже ничто не может помочь. У меня уже было три операции — каждая следующая более сложная, чем предыдущая, и после каждой боль становилась все сильнее. Простите, что я так раскисла. Мне очень жаль. Извините меня.

У изголовья кровати он увидел корсет — Миллисент сняла его, чтобы прилечь. Он состоял из белого пластикового каркаса для поддержки нижнего отдела позвоночника и целой паутины эластичных лямок с зажимами, плотно крепящимися на животе к куску полотна с байковой подкладкой. Хотя ученица оставалась в свободной белой блузе художника, она умудрилась стянуть с себя корсет и пыталась засунуть его подальше от чужих глаз, под подушку, как раз в тот момент, когда он входил в комнату, — вот почему корсет торчал у нее из-под головы, и казалось, его ученица неотвязно думала только об этой вещи во время беседы. Это был стандартный ортопедический корсет, который надевают под нижнее белье прямо на голое тело, и кусочек пластмассы, предохраняющей позвонки, был не более восьми-девяти дюймов в длину, тем не менее он ясно говорил о вечной угрозе болезни и смерти, которая витала над всеми обитателями их роскошного поселения.

— Не хотите ли стакан воды? — спросил он ее. По глазам Миллисент было видно, как трудно ей переносить боль.

— Да, спасибо, — слабым голосом ответила она. — Если вам не трудно.

Ее муж, Джеральд Крамер, был владельцем и редактором еженедельной местной газеты, самой известной в округе, где открыто обсуждалась коррупция муниципального правительства во всех сферах, вдоль и поперек побережья. Он помнил Крамера, чье детство прошло в трущобах соседнего городка Нептун, — тот был крепким лысоватым мужчиной с изрядным самомнением; ходил вперевалочку, предпочитал агрессивную манеру игры в теннис, никогда не проигрывал, имел небольшой самолет «Сессна» и возглавлял дискуссионный центр, где публика собиралась для обсуждения текущих событий раз в неделю, и эти встречи были самым популярным вечерним времяпрепровождением в календаре Старфиш Бич, наравне с показами старых фильмов, которые спонсировало местное общество киноманов. Так продолжалось до тех пор, пока у него не обнаружили рак головного мозга, и с тех пор как он заболел, он мог передвигаться только с помощью жены, которая возила его в кресле-каталке. После выхода на пенсию Крамер все еще имел вид всемогущего босса, посвятившего всю свою жизнь очень важному делу, но последние одиннадцать месяцев перед смертью он впал в прострацию, недоумевая, как это он превратился в полное ничтожество, абсолютно беспомощного инвалида, которого жена возит по улицам в кресле на колесиках, в калеку, который больше не может ударить по теннисному мячу, поднять парус на лодке, водить самолет — не говоря уже о редактировании газеты «Монмаутский горн», — и даже не может отозваться на свое имя. Раньше он обожал эксцентричные выходки — например, любил наряжаться в шикарный смокинг, чтобы отведать эскалоп в местном ресторанчике, пригласив на ужин свою жену, которой уже перевалило за пятьдесят. «А где же еще мне в нем щеголять?» — сердито бурчал он, объясняя всем свою прихоть. Он умел завоевать сердца людей благодаря своей неуемной энергии. После операции его жена, присев на краешек больничной койки, заботливо кормила его с ложечки, а муж, некогда экстравагантный самодур, расхаживавший вперевалочку победитель, еле-еле открывал рот. Многие знали Крамера и восхищались им, когда тот был еще на ногах, а теперь, встречая его на улице, люди здоровались с ним, расспрашивая о здоровье, но часто его жена, качая головой, предупреждала знакомых, что ее муж погружен в задумчивость, но это была не задумчивость, а жалкая пародия на нее, поскольку человек, всегда находившийся в центре событий, теперь пребывал в небытии: он отсутствовал для реального мира, превратившись в полный ноль. Он стал ничем, пустым местом, обездвиженным инвалидом, ждущим благословения, чтобы исчезнуть с лица земли, что является непреложным законом всего сущего.

— Можете полежать здесь, если хотите, — сказал он Миллисент Крамер, после того как она выпила стакан воды.

— Не могу же я лежать все время! — воскликнула она. — Я вообще не могу лежать! Раньше я была такая энергичная, такая активная: если ты жена Джеральда, то тебе нужно было поспевать за ним. Где мы только не были! Для нас не было никаких преград! Мы ездили в Китай, исколесили всю Африку. А теперь я даже до Нью-Йорка не в состоянии добраться, если не наглотаюсь болеутоляющих таблеток. Болезнь крепко взяла меня за жабры. А я не могу принимать эту гадость-у меня от нее голова плывет, как в дурмане. Это просто сводит меня с ума. И пока болеутоляющее не подействует, я мучаюсь от дикой боли. Ах, простите меня, пожалуйста, простите, ради бога. У каждого свой крест. В моей судьбе нет ничего необычного, и мне очень жаль, что я перевалила на вас всю эту ношу. У вас у самого, наверно, болячек хватает.

— А грелка вам не помогает? — спросил он.

— Знаете, что бы мне могло помочь? — сказала Миллисент. — Звук голоса того, кого больше нет. Звук голоса того удивительного человека, которого я любила. Мне кажется, я могла бы справиться со всем этим, будь он рядом со мной. Но без него я ничего не могу. Он никогда в жизни не давал слабину, а потом он заболел раком и быстро сломался. Но я не Джеральд. Я не могу построить войска и бросить их в атаку, как сделал бы Джеральд. У меня на это нет сил. Я не могу больше переносить боль. Я не справляюсь с ней, она пересиливает все. Иногда мне кажется, что я могу потерпеть часик-другой, я приказываю себе забыть про нее, не обращать на нее внимания. Я говорю себе: «Боль — это ерунда. Это — призрак, это просто досадная неприятность. Не давай ей донимать тебя, не позволяй властвовать над тобой. Не иди у нее на поводу, не поддавайся ей. Не реагируй на боль. Не распадайся на части, борись, и ты победишь. Или она тебя, или ты ее — все зависит от тебя!» Я повторяю это себе миллион раз в день, будто это Джеральд мне говорит, а затем мне становится так худо, что я должна лечь на пол где угодно, даже посреди супермаркета, и все эти слова становятся бессмысленными и больше не значат ничего. Ах, простите меня, честное слово, я не хотела. Я ненавижу слезы.

— Я тоже, — утешил он ее, — но все же иногда можно и поплакать.

— Ваша студия так много для меня значила, — всхлипнула Миллисент. — Всю неделю я с нетерпением ждала ваших занятий, будто я маленькая девочка, которая боится пропустить урок, — призналась она, и он заметил, что его ученица смотрит на него с детской доверчивостью. Она была похожа на ребенка, которого он по праву взрослого укладывает в постель, — на мгновение он стал для нее Джеральдом, который может исправить все.

— У вас есть с собой лекарство? — спросил он.

— Я уже утром приняла одну таблетку.

— Примите еще, — посоветовал он ей.

— Много нельзя. А то будет передозировка.

— Понятно. Но все же прошу вас: пожалейте себя. От одной лишней таблетки не будет никакого вреда. Наоборот, вам станет легче. Боль пройдет, и вы сможете вернуться к мольберту. Я помогу вам.

— Мне нужно час полежать, пока она подействует. Занятия уже закончатся.

— Вы можете остаться и поработать, когда все уйдут, я не против. Милости прошу! Где ваше лекарство?

— В кошельке. В студии. Рядом с мольбертом. Там стоит старая коричневая сумка, у нее еще такой потертый ремешок через плечо. А внутри, в сумке, кошелек.

Он принес ей таблетки, и она запила лекарство той водой, что оставалась в стакане. Это был препарат, содержащий опиум, он снимал боль на три-четыре часа — крупная ромбовидная пилюля, приняв которую, она сразу же испытала облегчение, успокоившись в предвкушении краткого избавления от страданий.

С первого момента, когда Миллисент появилась в его классе, он безошибочно угадал в ней былую красоту: она когда-то была очень привлекательной — пока проблемы с больным позвоночником не начали ее старить, предопределив всю оставшуюся жизнь.

— Полежите, пока лекарство не начнет действовать, — сказал он. — А потом присоединяйтесь к классу.

— Мне так неловко из-за всей этой истории, — проговорила она, когда он уходил из комнаты. — Извините меня, пожалуйста. Это все из — за боли. Чувствуешь себя такой несчастной и одинокой. — Здесь мужество снова покинуло ее, и она опять расплакалась, закрыв лицо руками: — Мне так стыдно…

— Ничего постыдного в этом нет.

— Есть, есть, еще как есть! — рыдала Миллисент. — Ты становишься беспомощным и жалким, и тебя все время кто-нибудь должен утешать и ухаживать за тобой.

— Учитывая данные обстоятельства, это никак нельзя назвать постыдным.

— Вы ошибаетесь. Вы просто не знаете. Зависимость, беспомощность, изоляция, страх — это все ужасно и постыдно. Боль заставляет бояться самого себя. Ты уже не такой как все — и это отвратительно. Вот отчего бросает в дрожь.