Илья Давыдов - Юность уходит в бой.

• Название: Юность уходит в бой.
• Автор: Илья Давыдов
• Жанр: Биографии и Мемуары

В книге рассказывается о людях Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, которая была сформирована в первые дни Великой Отечественной войны из комсомольцев-добровольцев, главным образом студентов и спортсменов Москвы и Московской области. Автор служил в этом соединении, сражался под Москвой, а затем около трех лет — в тылу врага. Первое издание книги вышло в 1965 году. Она быстро разошлась и получила положительные отзывы читателей.

---

Вскоре я близко познакомился с ними. А затем на долгие месяцы сроднился военной судьбой и был рад, что существуют такие люди.

В ту ночь, разговорившись с партизанами, я узнал, что они из отряда капитана Медведева, который только что вышел из вражеского тыла. Высокого звали Михаилом Ерофеевым. До войны он работал инструктором физкультуры и секретарем комсомольского бюро на бумажно-прядильной фабрике в Губино, близ Орехово-Зуево. Там осталась его жена, учительница, с которой он расписался незадолго до начала войны. Ерофеев служил в армии. В бою под Смоленском он попал в окружение, а на Брянщине встретил отряд Медведева. Михаил волновался: у него родилась дочь. Это случилось еще в сентябре, когда он был за линией фронта. Тамаре пошел четвертый месяц...

Второй, широколицый и добродушный, который часто пересыпал свою речь словечком «бум-бум», оказался Николаем Васильевичем Садовниковым. Он, бывший рабочий, горечь войны отведал с самого первого дня, находясь в армии, а затем... в плену. Правда, в плену, а точнее, в колонне военнопленных он пробыл недолго. Где-то на пути к Рославлю организовал нападение на конвоиров и, отобрав у них оружие, с десятком бойцов скрылся в лесу. В родных Брянских лесах группа влилась в отряд Медведева. Там же на Брянщине партизанила вся семья Николая Васильевича.

Третьим был лейтенант Иван Егорычев, сельский учитель из Улемля, Жиздренского района. Окончив перед войной Киевское пехотное училище, он воевал, попал в окружение. Потом пробрался в родную деревню и, убедившись, что фронт уже далеко, принялся отыскивать партизан, пока не встретился с медведевскими разведчиками...

— А где сейчас ваш отряд? — спросил повар.

— В Калуге отсыпается, — засмеялся Садовников. — А нам в Москву не терпелось. Упросили Медведева. Нам без еды нельзя: разведка! Хотели разведать, как вы тут кормите, на Большой земле? У нас не всегда получалось с этим, — он кивнул на столы. — Иногда только соберешься поесть — и тут тебе гансы бум-бум устроят. Ну мы, известное [114] дело, даем им ответный бум-бум. Словом, у нас не засидишься за столиком.

Он так и сказал: «У нас». «У нас» — это там, в тылу.

А здесь, на Большой земле, Николай Садовников и его товарищи наслаждались отдыхом и немножечко рисовались. Мы хорошо понимали их. Вернуться к своим — большая радость. [115]

Отряды идут за линию фронта

Мир этот твой — не иди ж обратно... Твой это лес... Это твой овраг...

Э. Багрицкий

Наступление наших войск продолжалось. На центральном участке Западного фронта мы овладели несколькими городами, в том числе Козельском и Калугой...

Однако к середине января общий темп наступления снизился. Видимо, войска устали. Теперь и наши, уже обстрелянные, бойцы иными глазами смотрели на карту с флажками. Они заметили, что фронт 10-й армии, которая освободила Козельск и блокировала Сухиничи, сильно растянулся.

— Наверное, и в немецкой обороне полно дырок, — сказал однажды Олег Черний. — Самое время перебираться во вражеский тыл.

То, что в ближайшее время нам придется выполнять эту задачу, уже не являлось секретом.

По возвращении в Москву мне с помощниками сразу же пришлось заняться осмотром бойцов лазнюковской роты.

Все солдаты заметно возмужали, повзрослели. И все-таки при подходе к моему столу многие волновались. Побаивались, как бы «по здоровью» я не исключил кого-либо из списков формируемого отряда.

Валерий Москаленко давно снял гимнастерку и во время осмотра стоически переносил холод. Валерий был здоров. Но я все же задал обязательный вопрос:

— Жалобы есть?

— Что вы, что вы!

— Можете одеваться. [116]

Валерий медлил. Я не сдержал улыбки, заметив, как он, высунув голову из ворота гимнастерки, словно студент на экзамене, смотрел то на меня, то на командира роты, пытаясь угадать по лицу, какую ему поставили «отметку». Хитровато сощурившись, старший лейтенант Лазнюк сказал:

— Одевайтесь, пойдете.

К столу шагнул Николай Худолеев.

— Тоже пойдет. Боксер и снайпер, — заключил командир.

Один за другим бойцы подходили к столу — Соловьев, Паперник, Лягушев, Захаров. Против фамилии каждого я писал по-латински «здоров», а старший лейтенант Лазнюк давал свою аттестацию:

— Орел! Можете одеваться.

Дешин был немного бледный, и я задержался с его осмотром.

— Кожа у меня такая... — взмолился боец. — Вы же знаете!

— У него частенько случается так, — подтвердил военфельдшер Молчанов.

— Ну вот, и военфельдшер знает! — обрадовался Евгений.

Лазнюк, сдерживая улыбку, посмотрел на своего военкома Михаила Егорцева.

— Дешин не подкачает, — сказал Михаил. — Он отлично действовал против танков. К тому же туляк. А туляки — народ стойкий.

Молчанов что-то записал в блокнот. Я назначил его в лазнюковскую роту. Петрушину неожиданно для меня перевели в роту Горбачева.

Прудников, Шаров и Шестаков подгадали прийти к осмотру командиров — младшего лейтенанта Слауцкого, лейтенанта Лаврова и старшины Бойченко...

Вечером в казарме зазвучали песни. Потом Гудзенко читал стихи — Маяковского, Багрицкого, Киплинга. Как-то многозначительно прозвучали слова:

Отряд, не внесенный в списки, Ни знамен, ни значков никаких, Разбитый на сотни отрядов, Пролагающих путь для других...

Эти стихи писались, конечно, вовсе не о партизанах. Но они, как говорится, оказались к месту, прозвучали [117] символично. Имена добровольцев, которые пойдут во вражеский тыл, уже были известны. Их заявления лежали в ЦК комсомола, в папке инструктора Гриши Егулашвили... На рассвете роты старшего лейтенанта Лазнюка и капитана Горбачева отправились к линии фронта. Я успел лишь крепко пожать руку Семену Гудзенко и военфельдшеру Саше Цениной. Соскочив с машины, ко мне подбежал Асен Драганов. Тяжело было прощаться с ним.

— А я где-то в тайниках души еще надеялся попасть в Болгарию, — признался Асен. — Встретите Стеллу Благоеву — передайте большой привет. И Вере тоже. После войны встретимся в свободной Болгарии!

Вскоре я узнал, что из первого полка на задание в тыл противника ушел отряд старшего лейтенанта Бажанова. Да и в нашем полку продолжались сборы. Прудников и Шестаков комплектовали свои отряды.

Стало похоже, что и мне пора собираться вместе с ними. Меня вызвали в штаб бригады. Кроме наших командиров там оказались и незнакомые люди. Беседа длилась недолго. Спросили о настроении, о самочувствии. Я ответил, что врачу жаловаться на здоровье смешно, а настроение — как у всех: готов к любому заданию. И поспешно добавил:

— Имею разряд по лыжам.

— Вот и отлично, — сказал полковник Орлов. — Пока вы свободны.

Я вышел, чувствуя, как хорошо застучало сердце.

Стехова и Шперова в штабе не оказалось. Они выехали на фронт с ротами Лазнюка и Горбачева.

У нас стало заметно тише. Полк отдавал солдат: у птенцов выросли крылья.

Через несколько дней меня вызвали в штаб.

— Вам надо срочно выехать в расположение наших отрядов, — сказал озабоченный майор Иванов. — Ранен военком бригады Максимов. Комбриг приказал доставить его в Москву, если возможно, или в ближайший госпиталь. Смотря по обстановке. Встретите там Стехова или Шперова — решите с ними.

С тяжелым чувством ехал я к фронту, в район Сухиничей, где находились наши отряды. Они почему-то не перешли через линию фронта. Мысль о военкоме не выходила из головы. [118]

Алексей Алексеевич Максимов, как и военком Стехов, был для нас идеалом, воплощением наших представлений о комиссарах времен гражданской войны, о солдатах Дзержинского. Он всегда отличался бодростью и энергией. Просто не верилось, что тот, от кого в трудную минуту каждый мог получить помощь, теперь сам нуждался в ней.

Близ Калуги повстречалась крытая грузовая автомашина. Коренастый военфельдшер в нагольном полушубке выскочил из кабины и, чуть заикаясь, доложил:

— Военком бригады скончался после операции. Оба тела мне приказано доставить в Москву.

— Оба? Чье же еще?!

— Полковника Третьякова.

Еще один тяжелый удар! Заместитель командира бригады Иван Максимович Третьяков тоже был одним из наших любимцев. Я знал, что он выехал вместе с Максимовым в район Сухиничей, где сражалась 10-я армия генерала Голикова. Они должны были встретить выходивший из вражеского тыла отряд Медведева и договориться со штабом армии о переброске новых подразделений лыжников через линию фронта.

Военфельдшер Евгений Мельников был очень взволнован. Большую часть пути до Москвы он молчал и как-то неохотно, односложно отвечал на мои вопросы.

— Сухиничи блокированы частями десятой армии, — рассказывал, заикаясь, военфельдшер. — А немцы, кажется, готовят прорыв или контрудар. Немецкие самолеты как ошалели: за каждой машиной и даже за одним человеком гоняются!

— А где отряды сейчас?

— Отряд капитана Васина — значит, наш — в селе Попково, западнее Сухиничей, почти в тылу у немцев. Нам приказали любой ценой удержать село.