Николай Панов - Морские повести

• Название: Морские повести
• Автор: Николай Панов
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского министерства СССР
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1951

---

Калугин услышал эти слова. Вот лучшая награда за труды и опасности! Он снова всматривался вдаль. Уже исчез в темноте пирс, эсминец увеличивал ход, черным силуэтом разрезал воду залива. А на весте попрежнему вспыхивали бесшумные сполохи залпов, в темноту врезались тонкие нити ракет, тусклые лезвия прожекторов, уходящих за сопки, туда, где растет и ширится сражение за высоту Черный Шлем.

Мостик. Тьма. Короткие команды. Сзади ракеты и вспышки. Позади дома родной базы. А впереди с невидимой сопки вдруг вспыхнула и засияла золотая, ослепительная звезда. Это на выходе в океан наш береговой пост запрашивает опознательные идущего мимо корабля.

— Сигнальщик! — голос вахтенного офицера. — Покажите опознательные!

— Есть показать опознательные, — отвечает сигнальщик.

И он пишет ответ морскому посту, подняв на поручни мостика переносный прожектор, быстро открывая и закрывая его забрало, отщелкивая буквы светового языка.

И вот уже пройден Кильдин, и первая океанская волна обрушилась на полубак «Громового», рассыпалась дробным грохотом и фонтаном ледяных брызг. Водяная пыль донеслась до первого орудия, обдала лица замерзших вахтенных. Сразу стала резче и размашистей качка. Взлетала и опускалась глубоко вниз, опускалась глубоко вниз и взлетала леденеющая, охраняемая зоркими, готовыми к бою людьми, темная палуба корабля.

Корабль идет всю ночь до утра, и солнце чуть проступает над горизонтом, скупо светит одновременно с луной, и снова наступает долгая ледяная ночь. Вахтенные промерзают до костей, их сменяют товарищи. Люди спускаются в теплые, ярко освещенные нижние палубы, пьют горячий чай, забываются чутким сном до следующей вахты и снова стоят снаружи в реве ветра, в пении вентиляторов и механизмов, чувствуя на холодных губах соленую горечь моря…

В ранний утренний час старшина отделения радистов Амирханов нес вахту у мощной корабельной радиостанции. Он сидел за аппаратом, надвинув на уши эбонитовые кружки, полные тысячами звуков, медленно вращал рукоятку приема. Внезапно выпрямился, стал чутко вслушиваться, придвинул к себе раскрытый журнал и стопку листов радиограмм.

— Принял знак «СОС», Петя! — бросил через плечо сидящему рядом, готовому заступить на вахту радисту.

Из ветреного океанского далека доносились жалобные однообразные звуки сигнала бедствия по международному своду:

«Ти-ти-ти-та́, ти-ти-ти-та́», — вновь и вновь слышалось в приемнике. Настойчивый, отрывистый писк, отчаянно пробивающийся сквозь хаос других звуков.

Амирханов настраивался на нужную волну. Нетерпеливо склонившись, смотрел сбоку радист Саенко.

— Принимаю текст, — отрывисто сказал Амирханов. Сжатый в пальцах карандаш быстро скользил по бумаге. — Видно, по-английски дают… А вот широта и долгота.

Он кончил писать, протянул листок Саенко.

— А ну-ка, снеси прямо командиру на мостик.

Снаружи был зеленоватый холодный рассвет, ледяной, первозданный океан, зябнущие фигуры сигнальщиков, не сводящих со своих секторов воспаленных, слезящихся от острого ветра глаз. Стал падать снег. Командир ходил по мостику взад и вперед, глубоко упрятав руки в карманы, высоко подняв усеянные снежинками плечи; висящий на его шее бинокль оброс пушистым мхом инея.

Саенко вручил ему бланк радиограммы.

«Спасите наши души. Меня преследует вражеский тяжелый крейсер, — передавал по-английски транспорт «Свободная Норвегия», давая свои координаты. — Спасите наши души».

— Штурман! — наклонился Ларионов к медному уху переговорной трубы.

— Есть штурман, — отозвался из рубки Исаев.

— Принята радиограмма. Тяжелый крейсер, видимо «Геринг», преследует транспорт «Свободная Норвегия». Приготовьте лист карты… — Ларионов назвал данные в радиограмме широту и долготу.

Фаддей Фомич Бубекин стоял на правом крыле мостика, упрятав голову в капюшон, не спуская глаз с вспененного океана.

— Старпом, на минутку спущусь к штурману.

— Есть, — сказал Бубекин.

Командир вошел в штурманскую рубку. Исаев уже расстелил с краю стола заказанный лист карты Баренцева моря.

— Вот переданные координаты, Владимир Михайлович.

— Это, несомненно, «Геринг», — сказал Ларионов. Он мельком взглянул на карту, вызвал по телефону радиорубку. — Что еще приняли, Амирханов?

— Сейчас принимаю, товарищ командир, — слышался голос Амирханова. — Снова по-английски. Разобрать не могу.

— Тотчас пришлите в штурманскую рубку.

Через минуту на столе лежал второй листок — радиограмма.

«Неизвестный корабль поднял германский военный флаг. Открывает огонь… Спасите наши души…»

— И новые координаты! — помолчав, сказал штурман. Его карандаш скользнул по серой глади карты. — Теперь они находятся здесь.

— Так, — сказал Ларионов, и его малиновая от холода рука легла на меркаторскую карту, пересеченную прямоугольниками параллелей и меридианов. — Иными словами, «Геринг» держал курс прямо на Тюленьи острова?

— Куда, как я слышал, назначен первый заход «Ушакова»? — сказал в своем обычном полувопросительном, полуутвердительном тоне штурман Исаев.

Амирханов снова вслушивался, ловил новые позывные «Свободной Норвегии». Но «Свободная Норвегия» молчала… «Герман Геринг» начал свой пиратский рейд в Баренцовом море.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Океан качался пенными холмами, мягко вздымая палубу корабля. Волны вблизи были коричнево-серыми, с ледяным, маслянистым отливом. У горизонта мерцала неяркая зубчатая радуга слившейся с небосводом воды.

В полураскрытой двери душевого отсека стоял Зайцев, держал в пальцах недокуренную самокрутку, глубоко вдыхал морозный солоноватый воздух. Через несколько минут заступать на вахту. Он спешил подзарядиться свежим воздухом и в то же время накуриться вволю.

— Сорок! — сказал, входя в душевую, Сергей Никитин.

Никитин только что проснулся, но у него, как всегда, был спортивный, собранный вид; вьющиеся черные волосы разделены ровным пробором, одна смоляная, жесткая прядь спускалась к прямым бровям. Зайцев протянул ему недокуренную самокрутку.

— Закуривайте, товарищ Никитин! — раскрыл портсигар Калугин. Он покуривал тоже, стоя среди старшин и матросов, в сизом дыму душевого отсека. Здесь, в тесном, опоясанном цинковыми корытцами рукомойников, помещении, рядом с жилой палубой, толпились, куря и переговариваясь, матросы заступающей на вахту смены. Калугин любил заходить сюда, в этот корабельный матросский клуб, вступать в непосредственный разговор с новыми друзьями.

— Ничего, товарищ капитан, я вот эту добью! — сказал Никитин, затягиваясь тлеющей самокруткой.

— Он только табак портит зря, не затягивается как надо, — разъяснил Зайцев. — Как физкультурнику ему курить не положено. Если позволите, воспользуюсь вместо него.

— Конечно, берите! — сказал Калугин.

Зайцев бережно взял папироску, прикурил у Калугина, приблизив к нему еще немного сонное после отдыха лицо.

— Что-то, товарищ капитан, союзничков наших не видно. Ребята говорят — время встречи вышло.

— Это, стало быть, они и у нас свой второй фронт практикуют, — продолжал Зайцев. — Второй фронт на английский манер. А знаете, товарищ капитан, как мы это по-русски переводим?

Матросы заранее улыбались, ожидая от Зайцева обычного острого словечка.

— Это значит: русский сражайся, гони врага, а я буду следом итти да подбирать, что плохо лежит. Вот это и есть их второй фронт.

Кругом смеялись невеселым, ядовитым смехом.

— Уж Зайцев — он скажет! Его бы к Черчиллю делегатом послать, он бы ему мозги вправил, — сказал Афонин, потягиваясь после крепкого сна.

— Найдутся другие, кто ему вправит мозги, — серьезно ответил Зайцев. — Я, товарищ капитан, конечно, не скажу за всех иностранцев. Есть и среди них правильный народ. И у них некоторые матросы на свое командование обижаются, не хотят в сидячку играть. Недавно повстречали мы на бережке их комендоров. Руки нам жмут, кричат: «Лонг лив грэт Сталин!» Это значит: — «Товарищу Сталину многая лета!» Простой, хороший народ.

— Простой народ, конечно, за нас, — сказал задумчиво Калугин. — Но не они там сейчас решают. Сейчас хоть у нас и военный союз с англо-американцами, да ведь у буржуазных правящих классов это вековая политика: загребать жар чужими руками, наживаться на народной крови.

Он остро чувствовал, он разделял то негодование, которое горело в моряках, страстно переживающих страдания Родины. Он смотрел сквозь табачный дым на молодые, почти юношеские лица людей, так повзрослевших за месяцы войны.

— Нашими руками не загребут… — веско сказал Никитин. — Мы, товарищ капитан, и без их коробок любого врага побьем, как до сих пор били! — Он выглянул наружу, в полный кружащимся влажным снегом простор. — Опять снежный заряд! А у нас в Донбассе, поди, еще и снег не выпал. В эту пору в садочках еще яблоки собирали… зелень везде…