Николай Панов - Морские повести

• Название: Морские повести
• Автор: Николай Панов
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского министерства СССР
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1951

---

— Мы их тремя мушкетерами зовем, — сказал Снегирев Калугину и рассмеялся своим тонким, заразительным смехом, — Их вот двоих и еще Зайцева. Одногодки, вместе пришли на корабль, водой не разольешь… Ну, шагайте, мушкетеры!

Он уже надел реглан. Все четверо вышли из каюты. Калугин крепко пожал руки старшинам, накинул и застегнул на ходу полушубок. Вместе со Снегиревым поднялся на мостик.

Корабль подходил к базе. Округлые, синевато-черные у подножий, белеющие снегами наверху сопки надвигались с обеих сторон, охватывали корабль гранитным объятием, проплывали с боков трещинами дальних, обнаженных ветрами ущелий, острыми вышками хребтов.

На мостике, у машинного телеграфа, стоял капитан-лейтенант Ларионов, глядя прямо вперед из-под низко надвинутого на глаза козырька. У него был обычный бесстрастный, даже несколько сонный вид.

В ответ на приветствие Калугина он отдал честь четко и равнодушно; подняв бинокль, стал внимательно всматриваться в береговой рельеф.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ БЕРЕГ

Где снежный берег в море врос

Домами низкими столпился, —

Блестит обледенелый трос,

Эсминец длинный лег у пирса.

Бегут по скалам провода,

Алеют на морозе лица,

И желтоватая вода

Туманом медленным дымится.

Таков полярный город мой —

                                  зимой…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вода залива еще была подернута белым, колышущимся дымом тумана, но очертания берегов проглядывали все яснее.

Будто возникая из небытия, проносились мимо прильнувшие к самой воде домики береговых сигнальных постов, проступали слоистые очертания сопок, с округлыми скосами снеговых полей, с темными вершинами, оголенными ветрами.

И линия заградительных бонов, цепь огромных черных поплавков, перегородивших вход в бухту, вдруг вынырнула из тумана и, раздвигаясь перед кораблем, проплыла по обоим его бортам.

— До́ма! — сказал Калугин улыбаясь.

Он не мог не улыбаться. До́ма, в родной базе, после неустанного напряжения, недосыпания всех этих дней и ночей похода… Были ли здесь воздушные налеты? Не пострадала ли база? Живы ли, целы ли друзья, товарищи по работе? Ждут ли его письма от семьи, с которой не виделся столько месяцев?

Здесь, видимо, было все в порядке. Как всегда, взбегало по крутым береговым скалам несколько линий двухэтажных деревянных домов. Каменный многоколонный циркульный дом поднимался над широкими гранитными ступенями главного причала. И серое кубическое здание штаба флота, как угрюмый форпост, серело над заливом на вершине скалы.

Уже было видно, как взад и вперед, взад и вперед ходит у его дверей вахтенный краснофлотец в тулупе и в бескозырке, с винтовкой, взятой наперевес.

Мимо проплывали темные веретена подводных лодок, вытянутых вдоль причала подплава. К одной из лодок подвозили на тележках торпеды, другая медленно отходила от причала; на ее высоком стальном мостике темнела группа смотрящих вдаль моряков.

— А наших кораблей что-то не видно! — сказал Старостин.

Действительно, эсминцев не было ни у причала, ни на рейде — на все больше яснеющей, подернутой легкой рябью глади залива.

— Зато вон сколько ботишек и буксиров нагнали!

Все высокие бревенчатые причалы, вытянутые по сторонам бухты, были заставлены грузными, задымленными кораблями. Кое-где они даже стояли борт к борту, их мачты казались сплетением оголенных прямых деревьев, увенчанных крестообразными ветвями. Палубы одних были безлюдны, на другие, по сходням, перекинутым на берег, взбегали фигурки в ватниках, плащ-палатках, стальных шлемах — фронтовики, кажущиеся горбатыми от вздувшихся под плащ-палатками вещевых мешков.

— Что-то делается, — сказал высокий замочный Сергеев. — Недаром никто нас не встречал. Бывало, только пройдешь Кильдин, навстречу тебе катер комдива. Поздравляют с окончанием похода, интересуются…

— А с чем поздравлять? — хмуро сказал Старостин. — Побарахтались в море и ни с чем приходим.

— Нет, тут не в этом дело! — отозвался боцман.

— Прямо руль! — скомандовал на мостике капитан-лейтенант.

Он стоял на левом крыле, озабоченно глядя вперед. Лейтенант Лужков держал руки на ручках машинного телеграфа.

— Есть прямо руль! — повторил рулевой.

— Левая малый вперед, правая малый назад!

Лужков со звоном перевел ручку машинного телеграфа.

— Есть левая малый вперед, правая малый назад! Как люди, товарищ командир?

— Люди до места![15]

Белый флажок, пересеченный красным крестом, пополз вверх по фалам.

— Есть люди до места! — крикнул старшина Гордеев.

Корабль медленно, очень медленно скользил в сторону высокой бревенчатой стенки. Командир перевесился через поручни, измеряя глазами расстояние до берега.

— Левая стоп, правая малый назад!

— Есть левая стоп, правая малый назад! — снова звякнул машинный телеграф под рукой Лужкова.

— Шар долой, землю поднять![16] — командовал Ларионов.

Черный фанерный шар заскользил вниз. Вверх взлетел клетчатый, сине-белый флажок.

— Левая малый вперед!

— Есть левая малый вперед!

— Землю долой, шар на средний!

На фок-мачте трепетали спускаемые и поднимаемые флажки. Калугин уже начинал разбираться в значении этих команд, в названиях флажных сигналов, говорящих о маневрировании корабля.

Он всматривался в лицо капитан-лейтенанта. Две резкие вертикальные морщины легли вдоль тщательно выбритых щек, оттеняя жесткий, волевой рот, плотно сжатые губы.

— Легче влево, одерживай, одерживай, не пускай сильно!

Это команда рулевому, высоко поднявшему плечи и вытянувшему вперед голову над гладкой рукояткой штурвала. Эсминец уже был совсем близко от пирса, но почти неподвижно стоял на воде; почти не уменьшалась черная лаковая полоса воды между его бортом и высокой бревенчатой обледенелой сверху стенкой.

— Сколько до стенки? — крикнул вниз командир.

— До стенки тридцать метров! — донесся голос боцмана.

— Обе малый вперед! — приказал Ларионов.

— Малый вперед обе! — повторил Лужков, звякнув ручками телеграфа.

— Стоп машины! Подать кормовой! — скомандовал Ларионов.

«С каким напряжением командует капитан-лейтенант, когда эсминец уже стоит у самого причала, — думал Калугин. — Как Ларионов охраняет корабль, с какой придирчивой осторожностью подводит его к стенке! Военный корабль, переносящий любые испытания в море! Значит, нельзя сразу, в притирочку, как пишут в морских романах, подойти и ошвартоваться у пирса».

Нет, очевидно, нельзя! Вот, собрав длинный бросательный конец в свободные кольца, один из матросов кинул его через борт. Он пролетел над водой, упал на край стенки; стоящий на берегу краснофлотец подхватил его, вытащил на берег тонкий стальной трос. Несколько других матросов помогли закрепить трос вокруг чугунной тумбы.

Теперь корабль вплотную подтягивался к причалу, и боцманская команда «Громового» уже стояла наготове с кранцами в руках, готовясь опустить их за борт корабля, чтобы ослабить его соприкосновение с пирсом.

С борта на берег перебросили деревянные сходни. И вахтенный краснофлотец с винтовкой вытянулся возле них на берегу.

— Смирно! — скомандовал лейтенант Лужков.

Ларионов уже торопливо сходил на берег. Следом — старший лейтенант Снегирев. Калугин успел лишь на минуту забежать в каюту, сменить полушубок на шинель, захватить противогаз и полевую сумку, а они уже шли по заснеженным доскам пирса, в сторону штаба, в сторону коленчатых узких мостков, бегущих вверх по скалам.

Калугин тоже шагнул на сходню. Берег, твердая земля! Здесь можно итти и итти вперед, и никакая грань борта не остановит тебя. Теперь он понимал чувства моряков, ступающих с корабля на сушу.

Взбежав по сходням, он оглянулся на пирс. «Громовой» стоял там, прижавшись к высокой стенке, белея рядом стальных надстроек, длинными орудийными стволами, укрытыми плотным брезентом. На его корме развевался перенесенный с мачты военно-морской флаг; на носовом флагштоке — огненный гюйс; над широким полукруглым мостиком поднималась стройная мачта. Фигуры сигнальщиков двигались там, подняв бинокли к ясному небу.

И вдруг новое, горячее чувство пронизало его. Привязанность к кораблю. Он провел на нем всего несколько дней, а уже ощущал к нему какое-то родственное чувство.

«В море — дома!» — подумал Калугин. В первый раз эта фраза показалась выражением, имеющим глубокий жизненный смысл.

Но это чувство возникло лишь на мгновение, затерялось в других ожиданиях и мыслях.