Татьяна Шипошина - Звёзды, души и облака

• Название: Звёзды, души и облака
• Автор: Татьяна Шипошина
• Издательство: Оранта
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 90955438984

Татьяна Шипошина уже много лет работает участковым врачом.

В каждой из трех повестей, вошедших в книгу, («Звезды, души и облака», «Хождение по асфальту или опыт усыновления сирот», «Как мне хочется чистой воды…») автор делится своими переживаниями участкового врача, переживаниями человека который встречается с миром, охваченным самыми различными недомоганиями и наблюдает самое разное отношение людей к своим болезням.

Автор, как человек веры, смог многое почерпнуть и рассказать из своих наблюдений такого, что находится за пределом его должностных инструкций. В каждой из повестей есть своя внутренняя пружина, своя интрига, своя тайна спасения. Но главное — это слово ищущей души, обращенное к ищущей душе.

---

— Может, и оставит ещё. Может, и получится у тебя. Я на тебя не в обиде, так и знай. Вешаться не будем, а? — Стёпка улыбнулся и полетел к себе, своей быстрой прыгающей походочкой.

Стёпка не сказал Аньке самого главного — если выгонят его, разве сможет Лида оформить опекунство? С вылетом терял он не только очередь на операцию.

Возможно, он терял гораздо больше — может быть, он терял свою дальнейшую жизнь — жизнь обычного человека, только человека в семье. Он снова терял мать, которую толком и не успел обрести. Но он не говорил этого даже себе.

Жизнь приучила его брать всё, что она даёт. Брать без ропота и сомнения. И он взял, он снова принял всё, как есть.

Стёпка то ли бежал, то ли шёл вприпрыжку. Как всегда, его худенькая фигурка напоминала воробья с подбитым крылом. В этой маленькой фигурке не было ничего примечательного.

Внешность обманчива, однако.

Немного полегчало Аньке, но было на сердце тяжело, тяжело. Ужинать она не стала, лежала, закрывшись с головой, и думала, и плакала.

Так же лежала и Наташка.

А Нинка пришла в себя. Плотно поев, она снова обрела свой весело-вызывающий вид. Перед отбоем, она совсем развеселилась и начала рассказывать Костику, как весело было гулять по городу, сколько порций мороженного она слопала и, наконец, как она шлёпнулась на скамейку к Ярославцеву.

Может быть, так она скрывала своё смятение?

Костик поддакивал, но на душе его скребли кошки. Что-то дрогнуло в нём, и не было прежней лёгкости, не мог он смеяться Нинкиным шуткам.

Уходила, отчаливала любовь от кровати Костика.

Он пытался удержать её. Костик зажмурился и сжал кулаки. Как бы хотел он, чтобы всё было по-прежнему!

А что было-то? Весёлый вечер на веранде, когда все смеялись? Лёгкость общения с Нинкой, какая-то иная, манящая необузданной свободой, её жизнь? И вот чем закончилась, на поверку, эта свобода — истерикой и враньём…

Всплыла в сознании фигура матери, потом сосед — зек, потом бабка, со своими вечными причитаниями. Костик потерял нить Нинкиного рассказа, перестал поддакивать и смеяться. Костику хотелось закричать.

— Нинка, перестань! — помогла остановить Нинку Маша. — Ночь уже давно! Надоела болтовня твоя!

Нинка не могла умолкнуть. Она боялась остаться одна, наедине с собой. Она не хотела думать, не хотела. Не хотела, не могла…

Анька же так и пролежала до отбоя, не открывала лица.

Глава 38. Аня Кондрашова-3

Анька не открывала лица.

Первая боль от того, что она оказалась предательницей, прошла. Теперь Анька думала о том, что же произошло. Как она сделала роковой шаг, где же она сделала ошибку?

Она пошла за Любой — правильно, Ярославцева позвали — тоже правильно. И что просить пошла — тоже правильно.

Вот где было не правильно — надо было говорить только о себе. Я не имела права говорить о Стёпке и о Наташке, потому что они не просили меня.

А я и сама их не спросила, может, они бы тоже со мной пошли. Я не успела спросить их, хотят ли они спасать Нинку такой ценой.

Мне казалось, что они думают так же, как и я, и не могут думать иначе — мы бегали все, а сейчас — одна Нинка за это умирает.

Я решила спасти Нинку, рассказав про себя — правильно. Собой я могу рисковать. Но когда я рассказала про Наташку и про Стёпку, это значит, я сама решила, что Нинка — важнее Наташки и важнее Стёпки. Важнее их вылета из санатория.

Но ведь Нинка — могла умереть! Никакой вылет с этим не сравниться! Я же не знала, что Нинка прикидывается…

Это было единственным оправданием Аньки — призрак смерти был сильнее разума….

— Ну и что же получается? — спросила она себя и ответила себе — Я за себя могу решать. Или вместе. Но я не могу решать за других, чем они могут пожертвовать.

Если я жертвую собой — это правильно, а если я жертвую другими, как собой, то это — предательство.

Аньке стало немного легче, когда она поняла, в чём дело Она поняла, где совершила ошибку.

Анька поднялась и в темноте нашарила в тумбочке свой блокнотик. Она открыла чистую страничку и написала там разъезжающимися во все стороны буквами, написала почти вслепую:

«Что бы ни случилось, я имею право жертвовать только собой».

Анька положила блокнотик на место и легла на спину, откинув одеяло. Шум моря, так, как и всегда, доносился до веранды.

Рядом спала Нинка, спала неспокойно, всхлипывая, говоря во сне короткие, непонятные слова. С другой стороны тихо посапывала Маша.

«Что бы ни случилось, я имею право жертвовать только собой», — повторила Анька про себя, и уснула.

Глава 39

Уснула — и проснулась, как будто ночи и не было.

— Анька, вставай, умывать пора! — Люба уже здесь, как будто и не было ничего.

Трудно Аньке, но она поднимается и идёт. Странное дело — мальчишки смеются чему-то своему, как ни в чём не бывало. Что поделаешь, у каждого своя жизнь. Их не выгоняют и не обвиняют в предательстве.

Анька подходит к Джему. Джем повернулся на бок, отодвинув рукой таз.

— Нэ надо, — сказал он. — Вот, возьми, это тебэ.

Джем открыл тумбочку и вытащил оттуда две завёрнутые в тетрадный листок чурчхелы. Эти виноградные палочки прислали ему в посылке уже давно, а он всё не ел их, сохраняя, как память о доме. И вот теперь он решил отдать их Аньке, понимая, как ей плохо сейчас.

— Ты ешь, — сказал он. — Нэ грусти. Ты правильно сдэлала.

— Спасибо, Джем! — сказала Анька. — Что — правильно, а что — не правильно. А тебе — спасибо! Выгоняют нас…

— Может, нэ выгонят?

— Выгонят. Будешь вспоминать меня?

— Я тэбя нэ забуду, — Джем не понял, как у него вылетели эти слова. — «Я тебя не забуду», — подумал он ещё раз, про себя.

Анька всех умыла, пошла в ванную, оставила таз и чайник и пошла вниз, на улицу, прямо ко входу в санаторий. Она пошла караулить Ярославцева, чтобы увидеть его до того, как он пойдёт к главврачу. Она успела вовремя.

Невысокий, худенький Ярославцев, с портфелем в руках, пересёк границу санатория ровно без пятнадцати девять. Без халата и шапочки он выглядел совсем юным, почти как мальчишка из десятого класса.

— Опять ты? — сказал Ярославцев.

— Евгений Петрович! Пожалуйста! Я прошу вас… последний раз. Пожалуйста, выгоните меня и оставьте всех! Я не хочу, чтобы людей выгоняли из-за меня! Из-за того, что я рассказала. А за Нинку мы все просим, весь наш класс! Если выгоните её, она пропадёт. Пожалуйста!

Иди отсюда, — сказал Ярославцев. Лицо его было мрачноватым, усталым и возражений не допускало. — Иди отсюда.

Анька села на бордюр, окружавший клумбу, вытянула ноги. Потом достала из кармана чурчхелы и начала их жевать, ещё раз складывая в сердце всё происшедшее.

Думала она примерно так:

«Я думала, что если я расскажу про нас, то Ярославцев оставит Нинку в санатории.

Это была моя правда. Моя правда.

А Ярославцев решил нас выгнать — это его правда.

Стёпка был согласен признаться, но считал это бесполезным — это его правда.

А Наташка считала, что признаваться не надо — это её правда.

И у Нинки — правда своя. Любой ценой остаться, что-ли.

А я решила, что моя правда — самая лучшая, самая главная. Главнее их правды.

Я всё и сделала так, по своей тогдашней правде. По своей правде сделала, а теперь — отвечаю за неё. И каждый расплачивается за свою правду, каждый отвечает, только каждый — по-разному.

Так сколько же правд существует, и какая правда — самая правильная?

Как хорошо, ясно всё было в учебнике: выполнить упражнение по образцу! Напишешь по образцу, и всё правильно. А если ошибся — возьми, перепиши! Или листик вырви из тетради.

А в жизни всё совсем не так. Когда две правды было, я заболела. А сейчас мне что делать, что? Как мне быть, когда сколько людей, столько и правд?

Где этот образец, где этот образ самой правильной правды, по которому мне теперь жить?»

Когда нам некого спросить, мы смотрим в небо.

Анька подняла голову и спросила бездонную синь:

— Где настоящая, единственная правда? Где тот образец, где тот образ, по которому мне жить?

Бездонная синь не поколебалась. Она была всё так же бездонна и величественна. Бездонная синь молчала.

Анька прислушалась.

Было слышно, как шумит ветер в гибких, светло-зелёных ветвях тополей.

— Ж-ж-ж! — сердито прожужжал ей на ухо майский жук.

— Жу-жу-жу! — подпела ему пчела.

— Цвик! Цвик! — вставил своё словечко кузнечик.

А простоватая белая бабочка, пролетая по своим делам, помахала Аньке крылышками.

— Потерпи немного, экая ты быстрая! — как бы говорили они. — Хочешь всё сразу! Будет тебе ответ, будет — в положенный срок…

Нет, в жизни всё иначе, чем в учебнике. Не вырвешь листок, не перепишешь начисто. Придётся терпеть и отвечать зато, что сделано. Придётся расплачиваться.