Богомил Райнов - Бразильская мелодия

• Название: Бразильская мелодия
• Автор: Богомил Райнов
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1976

Роман известного болгарского писателя Богомила Райнова Бразильская мелодия» завершает трилогию «Три встречи с инспектором» (первые два романа — Инспектор и ночь» и Человек возвращается из прошлого»)

---

— …вы вызвали Моньо из «Бразилии», чтобы распить с ним две бутылки ракии. Кто их вам дал?

— Знакомые.

— Конкретнее!

— Однокашник по институту, он привез их из села.

— Разве вы не слышали, что я сказал: конкретнее. Называйте имена и фамилии!

— Запрянов… Любен Запрянов, студент нашего курса.

— И когда Запрянов принес вам эти бутылки?

— Не помню точно. Кажется, накануне.

— А если накануне, зачем вам понадобилось вечером идти в «Бразилию» и сообщать Моньо эту радостную весть? Вы могли сказать ему об этом утром.

— Если бы я сказал ему утром, он бы тут же их выпил, — вполне логично отвечает Спас.

— Так. Но он не мог выпить эту ракию еще по одной причине. Догадываетесь?

Влаев пытается изобразить на лице удивление, но безуспешно.

— Моньо не мог приложиться к ракии утром — тогда ее еще не было в вашей квартире. Бутылки вы принесли в обед. Они были завернуты в газету. Но поскольку вы не смогли завернуть в газету самого себя, то люди вас видели.

— Верно! Так и было! — оживляется Спас. — Любен мне позвонил утром, и я пошел к нему. Точно так было, сейчас я вспомнил.

— Но вы не вспомнили о другом, — охлаждаю я этот энтузиазм. — Вы купили ракию в ресторане «Рила» на улице Раковского. И хотя избрали для этого оживленное предобеденное время, продавец вас запомнил.

— Большое дело! — усмехается Спас. — Хотел разыграть Моньо, будто это Домашняя сливовица. Ведь он считает себя знатоком крепких напитков.

— Вы пытаетесь разыграть и меня. Но я вас предупреждал насчет ответственности за показания. Итак, установлено ваше первое лжесвидетельство.

— Так уж и лжесвидетельство… Делаете из мухи слона!

— Пойдем дальше, — говорю я. — Почему возникла мысль устроить пьянку с Моньо именно в тот вечер?

— Не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите «именно в тот вечер»? Тот или не тот… Что мы, в первый раз собирались выпить!

— Не изображайте недоумение. Я еще в самом начале сказал вам, что именно в тот вечер умер или был убит один человек из вашей компании.

— Как я мог знать, что кто—то будет убит, да еще в тот вечер?

— Допустим, не знали. Но теперь я вас спрашиваю: как возникла мысль купить две бутылки и распить их именно в тот вечер?

— Откуда я знаю? Такие идеи всегда приходят внезапно: накатила тоска, захотелось взбодриться…

— Тоска по приятелю, с которым не виделись пять или шесть часов, — заканчиваю за него я. — Но можно было вместе с Моньо остаться в «Бразилии» или пойти в другое место… Однако вы еще днем идете за выпивкой, приносите ее домой, приводите Моньо и запираетесь в вашей, я бы сказал, неуютной комнате. Не странно ли все это?

— Не нахожу ничего странного!

— Пойдем дальше. До какого часа продолжалась эта подготовленная пьянка?

— До двух ночи… Или, может, до трех. Не помню точно.

— Сколько человек оставалось в комнате до конца пьянки?

— Как и в начале: я и Моньо. А потом мы легли спать.

— Никто из вас не выходил из комнаты?

— Нет.

— Значит, еще три ложных показания, — констатирую я сухо.

Спас бросает на меня быстрый взгляд, но тут же отводит глаза. Он скрещивает руки, возможно, чтобы скрыть дрожь пальцев. Или сдерживает себя. Кисти рук у него большие и крепкие, с короткими цепкими пальцами. Они, вероятно, могут превратиться в увесистые кулаки. В другом месте или при других обстоятельствах человек—бицепс пустил бы их в ход. В наш век, когда люди больше ценят не мускулы, а интеллект, он в отличие от всех гордится своей силой.

— Вся эта пьянка, Влаев, вовсе не результат внезапной идеи. Это вам прекрасно известно. Вам она понадобилась, чтобы доказать, что в ту ночь вы из своей квартиры никуда не отлучались.

— Зачем доказывать, это и так ясно!

— Ясно, да не всем.

— Ну, это ваше личное мнение! — бросает презрительно Спас. — У меня нет желания препираться, факты, как говорится, налицо.

— К счастью, да. Но они совсем не такие, как вы хотите их представить. Факт номер один: веселье было организовано умышленно, утверждение, будто ракию вам подарили, — чистая ложь. Факт номер два: Моньо уснул задолго до полуночи.

— Моньо сидел со мной до конца!

— Вопреки вашим инструкциям он признал обратное.

— И вы верите показаниям нетрезвого человека?

— Однако этот пьяный человек — главный свидетель при защите вашего алиби!

— Моего алиби?!

— А вы как думаете? Разве я пригласил вас просто поболтать? Каждое ваше ложное показание усиливает подозрение, что именно вы причастны к убийству Асенова.

Лицо Спаса цепенеет, Глаза неподвижно упираются в край стола. У меня появляется ощущение, что он вообще перестал меня слушать.

— Продолжим, Влаев!

— Но подождите! — восклицает он. — Жилец из соседней комнаты может подтвердить!

— Что он может подтвердить? Что у вас играло радио? Но радио может играть и без вас. К тому же весьма многозначительно, что примерно в одиннадцать вы переключились на западную станцию, которая работает и после полуночи.

— Что же тут многозначительного? Хотели послушать танцевальную музыку.

— Но именно в то время и София начала передавать танцевальную музыку. Вы слушали софийское радио в продолжение трех часов, а когда стали передавать танцы, настроились на другую волну.

— Если бы я знал, что вы все так представите, не стал бы этого делать.

— И это ложь! Наши передачи кончаются в полночь, а вам было необходимо, чтобы музыка играла гораздо позже.

— На кой черт мне было это нужно?

— Чтобы соседи думали, что вы в своей комнате, в то время как вы были далеко от дома. Итак, факт номер три: споив Моньо, вы незаметно выпрыгнули в окно и отправились по своим делам.

— Неправда!

Восклицание звучит резко. Глаза Спаса пронзают меня, словно говорят: тут я не отступлю, хоть убей!

— Вас видел сосед с верхнего этажа, Влаев, — говорю я спокойно.

— Возможно, это было в другой вечер.

— Значит, вы часто пользуетесь окном как дверью?

— И что из этого?

— Ничего особенного. Но почему? Плохо закрывается дверь или?..

— Плохо закрывается рот у нашей старухи: «Куда идешь? Зачем идешь?» И так далее. Не люблю я эти расспросы. И потом — привычка с детства.

— А, детские шалости! А в убийства тоже играли?

— К чему такие намеки?

— А почему вы лжете?

— Докажите!

— А верхний сосед?

— Тоже мне доказательство! Да он терпеть меня не может и готов наговорить что угодно!

— Почему же он вас не терпит?

— Да потому, что мы мешаем ему спать.

— Хорошо. Оставим музыку и вернемся к спорту. Значит, вы умеете прыгать, влезать в окна, взбираться на балконы…

— В нашем доме балкона нет.

— У вас — да. Но в другом месте он есть. Спас хочет что—то возразить, но сдерживается.

— Итак, сделаем некоторые выводы. Вы уличены во лжи, и ваше алиби рухнуло окончательно. Остается ответить на вопрос: выпрыгнув из окна около двенадцати, куда вы пошли и что делали?

— Для меня такого вопроса не существует, — медленно отвечает Спас, снова вперив в меня свой наглый взгляд. — Я ни на минуту не отлучался из своей квартиры.

— Это все, что вы можете сказать?

— Я повторяю: для меня этого вопроса вообще не существует.

— Как угодно! Только имейте в виду, что упорство не всегда бывает ценным качеством. В вашем изложении оно крайне опасно. Опасно до такой степени, что вызывает необходимость немедленно задержать вас.

При этой фразе многие начинают говорить правду, но Спас стоит на своем.

В продолжение многих лет мне приходилось видеть разных людей, которые отрицали вину с изумлением или негодованием, повторяли одну и ту же фразу или пытались защищаться любыми доводами. У лжи, как и у правды, может быть разная интонация. Но, имея опыт, можно все—таки разобраться, когда человек, сидящий перед тобой, лжет, хотя и смотрит невинными глазами младенца. Труднее установить, с какой целью этот человек увертывается, ибо не всякий обманщик убивал или был соучастником убийства.

— Вообще—то вас следует задержать, — говорю я. — Но я сделаю исключение и дам вам отсрочку. Подумайте и, если появится желание что—нибудь добавить, приходите. А пока вы свободны.

Спас оцепенело встает, словно не может прийти в себя от столь неожиданного оборота дела. Затем, не взглянув на меня, направляется к дверям медленной, неуверенной походкой. Да, палуба сильно качается под его ногами…

— Минутку! — останавливаю я Влаева в последний момент. — Чуть не забыл: что это за история с вашей неудавшейся поездкой в Югославию?

Спас медленно оборачивается. Опущенные губы выражают апатию и усталость.

— Спросите ваших людей. Они мне отказали в заграничном паспорте.

— К кому и зачем вы собирались ехать?