Никколо Макиавелли - Государь (сборник)

• Название: Государь (сборник)
• Автор: Никколо Макиавелли
• Жанр: Европейская старинная литература

«Цель оправдывает средства» – таков закон политики.

«Цель оправдывает средства» – таков, по Макиавелли, девиз всякой сильной власти.

Потому что «сильный государь» – залог процветания государства. С этим можно не соглашаться, однако сначала необходимо ознакомиться с «Государем» – не подвластным времени, умным и циничным «учебником правителей».

Перевод: Галина Муравьёва, Марк Юсим

---

Книга вторая

Вступление

Люди обычно хвалят, часто безо всяких оснований, прежнее время и осуждают настоящее; они проявляют такую любовь к прошедшему, что превозносят не только те события, о которых узнали от историков, сохранивших о них память, но и те, которые вспоминаются им в старости и свидетелями которых они сами когда-то были. И в тех случаях, когда их мнение ошибочно, а так чаще всего и бывает, названное заблуждение, как я убеждаюсь, может проистекать от разных причин. Первая из них, на мой взгляд, заключается в том, что до нас доходит не вся правда о древности; о ее постыдных сторонах в большинстве случаев умалчивается, зато о славных трубят и возглашают где только можно. Ведь большинство писателей бывают так заворожены успехами победителей, что, желая прославить их сильнее, они не только преувеличивают их подвиги, но и деяния врагов показывают в таком свете, что потомки, рождающиеся как в побежденной, так и в победившей стране, могут лишь дивиться прежним временам и прежним людям и бывают принуждены ценить и хвалить их сверх всякой меры. Кроме того, два важнейших источника ненависти – страх и зависть – по отношению к прошлому недействительны, потому что свершившиеся события ничем не угрожают и не вызывают зависти. Противоположное происходит с вещами, совершающимися на наших глазах; зная их досконально и различая в них как хорошие, так и неприятные стороны, ты будешь склонен принижать их по сравнению со стариной, хотя бы на самом деле они и заслуживали гораздо большей славы и известности; впрочем, речь идет не об искусствах, произведения которых столь наглядны, что время мало что может прибавить или отнять у той славы, которой они сами по себе заслуживают, но о поступках и обычаях людей, о чем не остается прямых свидетельств.

Итак, я не считаю разумной вышеописанную привычку хвалить и порицать; однако склонные к ней люди не всегда ошибаются. Иногда их суждения попадают в точку, ибо дела человеческие пребывают в постоянном движении, при этом они либо катятся вниз, либо идут в гору. Когда в каком-нибудь городе или стране выдающийся человек закладывает основы жизни, то тамошние дела, в силу доблести этого основателя, некоторое время находятся на подъеме. Родившийся в эти годы напрасно будет отдавать предпочтение прошлому перед настоящим, его ошибка будет вызвана теми причинами, которые были описаны выше. Но жители этого города или провинции в следующем поколении, когда ее дела пойдут на лад, уже будут вернее в своих суждениях. Обдумывая ход подобных вещей, я прихожу к выводу, что мир всегда был устроен одинаково и всегда в нем было столько же хорошего, сколько и плохого; однако от страны к стране картина менялась; об этом можно судить по древним монархиям, которые сменяли друг друга вследствие изменения нравов, но мир при этом оставался все тот же. Разница была только в том, что сначала вся его доблесть была сосредоточена в Ассирии, затем перенесена в Мидию, потом в Персию и в конце концов достигла Италии и Рима. И если Римской империи не наследовала другая, столь же долговечная, в которой могла быть собрана доблесть всего света, последняя оказалась рассеянной по разным народам, проявившим подобные качества в королевстве франков, в монархиях турок и египетского султана, а сегодня так живут народы Германии. В свое время великими деяниями отличалась религия сарацин, которые захватили чуть ли не весь свет и разрушили Восточную Римскую империю. Так вот, после крушения римлян во всех этих странах и во всех этих сектах сохранялась названная доблесть, и до сих пор она приветствуется и находит заслуженное одобрение в некоторых из них. Поэтому житель этих стран будет очень далек от истины, если он станет хвалить те времена по сравнению с нынешними. Но кто родился в Италии или Греции и не сделался из итальянца французом или из грека турком, тот по праву может порицать свое время и возносить чужое, ибо прежде там совершалось много дел, вызывающих изумление, а теперь ничто не может вывести эти страны из крайней нищеты, позора и поношения; их жители не уважают ни веры, ни законов, ни воинского долга, они запятнали себя всеми возможными мерзостями. И эти пороки тем предосудительнее, что ими замараны те, кто заседает pro tribunali [32] , помыкает всеми и требует к себе уважения.

Возвращаясь к нашему рассуждению, скажу, что если людям не дано судить о том, что лучше, прошлый век или настоящий, потому что о древних событиях невозможно получить такое же совершенное представление, как о современных, то по крайней мере пожилые люди не должны были бы ошибаться, сравнивая времена своей молодости и старости, ибо они равным образом знакомы с теми и другими. И это было бы справедливо, если бы на протяжении всей своей жизни люди сохраняли одинаковую способность суждений и имели одни и те же желания; но они не могут идти в ногу со временем и изменяют свои мнения о нем, потому что в старости у них являются другие желания, другие удовольствия и другие мысли, чем в юности. Старея, люди теряют силы и приобретают благоразумие и склонность к размышлению, поэтому то, что в молодости казалось им хорошим и вполне терпимым, по необходимости выглядит теперь в их глазах дурным и несносным; и хотя следовало бы винить в этом свои вкусы, они ополчаются против времени.

К тому же людские аппетиты ненасытимы, ибо природа вкладывает в нас желание всех вещей, но судьба редко позволяет ему осуществиться. Отсюда проистекают вечное недовольство, бродящее в умах, и пресыщение тем, что доступно: люди бранят настоящее, хвалят прошлое и с надеждой глядят в будущее, хотя бы для этого у них и не было никаких разумных причин. Не уверен, что и меня нельзя будет причислить к тем, кто обманывается подобным образом, если в своих рассуждениях я стану слишком превозносить времена античных римлян и порицать наши. Поистине, если бы царившая в ту пору доблесть и торжествующий ныне порок не вырисовывались со всей очевидностью, я был бы более сдержан в своих речах, опасаясь впасть в ту ошибку, в которой обвиняю других, но поскольку дело обстоит для всех яснее ясного, я постараюсь выразить прямо свое мнение о нашей и о прошедшей эпохе, чтобы молодые читатели моего сочинения, с позволения фортуны, подражали второй и избегали нравов первой. Ведь достойный человек, перед которым противодействие судьбы и обстоятельств закрыло дорогу к благу, обязан внушить стремление к нему другим, чтобы из многих способных достигли его хотя бы некоторые, любезные небесам. В предшествующей книге мы говорили о решениях римлян, относящихся к внутригородским делам, а в этой обратимся к тому, как римский народ заботился о расширении своих владений.

Глава I

Что более помогало римлянам в обретении новых владений, судьба или доблесть

Многие, и в том числе Плутарх, весьма почтенный писатель, склонялись к мнению, что римскому народу помогала обзавестись новыми землями больше фортуна, нежели доблесть. И среди прочих соображений, которые приводит Плутарх, такое: судя по верованиям римлян, они относили все свои победы на счет судьбы и построили Фортуне больше храмов, чем всем остальным богам. По-видимому, к этому мнению присоединяется Ливий, потому что редко кто из римлян говорит у него о доблести, не упоминая при этом о Фортуне. Но я никак не могу с этим согласиться и признать правильным подобное мнение. Ибо если доселе не существовало республики, которая добилась бы таких же успехов, как Рим, то ведь не было и республик, обладающих для этого столь же пригодным устройством, как Римская. Своими приобретениями она обязана доблестному войску, а сохранением приобретенного – своему первому законодателю, который определил для нее подходящий образ и порядок действий, как будет подробнее рассказано в наших рассуждениях. Говорят, что римский народ, благодаря своей удачливости, а отнюдь не доблести, никогда не вел двух серьезных войн в одно и то же время; война с латинами началась не то что после разгрома самнитов, но даже и в защиту последних; с тосканцами они сразились только тогда, когда уже подчинили себе латинов и постоянными ударами обессилили самнитов; но если бы двое этих противников сумели объединить свои еще свежие силы, это, без сомнения, как легко себе представить, привело бы к крушению Римской республики. Но как бы то ни было, римлянам никогда не приходилось сражаться с двумя могущественными противниками в одно и то же время; напротив, всегда казалось, что когда разгоралась одна война, вторая затихала, или при угасании одной начиналась вторая. Это хорошо заметно, если рассмотреть по порядку войны, которые они вели: если не говорить о тех, что случились до захвата Рима французами, очевидно, что пока его жители сражались с эквами и вольсками и пока эти народы были в силе, никто другой Риму не угрожал. После усмирения двух вышеназванных вспыхнула война против самнитов, хотя еще до ее окончания против римлян восстали латинские народы; во время этого мятежа самниты были союзниками Рима и своим войском помогли римлянам укротить латинскую дерзость. После усмирения латинов война в Самниуме возобновилась. После многих поражений, нанесенных самнитам, и уничтожения их сил началась война с тосканцами, а по ее окончании самниты поднялись снова вследствие прихода в Италию Пирра. Последний был отброшен и отступил в Грецию, но тут началась первая война против карфагенян; не успела она закончиться, как все французы по эту и по ту сторону Альп соединились в заговоре против римлян, и тогда произошло превеликое избиение на пространстве между Популонией и Пизой, там, где ныне находится башня Святого Винцента. После этой войны в течение двадцати лет римляне не вели больших войн; они сражались только с лигурийцами и с остатками французов в Ломбардии. Так продолжалось до Второй Карфагенской войны, которая разоряла Италию на протяжении шестнадцати лет. Римляне вышли из нее с великой славой и приступили к Македонской войне, а затем пришел черед войны с Антиохом в Азии. После этой победы во всем мире не оставалось государей или республик, которые могли бы противостоять римской силе, даже все вместе взятые.