Грант Аллен - Дело врача

• Название: Дело врача
• Автор: Грант Аллен
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-1852-4

Роман мэтра детективного жанра, написанный им в соавторстве с другом и коллегой — Грантом Алленом.

Это не только увлекательный детектив, но и приключенческий роман-путешествие.

В нем обыгрывается идея ответственности ученых и врачей за побочные эффекты медицинских препаратов и звучащая очень современно тема фармакологических манипуляций: «…связанная с этим тайна ни в коем случае не является настолько глубокой, чтобы ее невозможно было раскрыть в принципе. Во всяком случае, тут не было непреодолимых преград для человека, наделенного мощным интеллектом, компетентностью и желанием распутать все хитросплетения этого дела… только женская интуиция оказалась достаточно остра, чтобы ощутить, чтобы ощутить, что в этом деле допущена жестокая несправедливость».

В чем уникальность этого романа? В качестве сыщика, некоего аналога всеми любимого Шерлока Холмса, выступает женщина по имени Хильда Уайд. Именно она встала между человеком, совершившим преступление ради карьеры и ради науки (точнее, ради себя в науке) и смогла провести расследование. Могучее Зло (в лице прославленного, но беспринципного профессора Себастьяна), естественно, было повержено и перед кончиной признало свою вину. Есть в тексте и свой доктор Ватсон, тоже врач по профессии (доктор Камберледж), однако с новоявленным Холмсом в дамском обличье его связывает не просто дружба, но и надежда на что-то большее.

---

— Выглядит достоверно, — отметил я. — Однако полной уверенности у меня все еще нет. Вы позволите мне взять у вас и портрет, и письмо, чтобы показать их одной проницательной женщине? Я понимаю, что прошу слишком многого, но на такт и деликатность этой леди можно безусловно положиться.

— Как! Вы покажете это Дафне?

— Нет, что вы, — успокоил я его, улыбнувшись. — Как можно? Я имею в виду ее подругу и нашу общую знакомую, мисс Уайд. Она чрезвычайно тонко разбирается в людях.

— О, мисс Уайд я готов довериться целиком и полностью. Она ведь надежна, как сталь!

— Верно, — отозвался я. — Вы, по-видимому, тоже неплохо разбираетесь в людях.

— Я чувствую себя подлецом, — вздохнул Холсуорси. — Пишу изо дня в день к Сисси Монтегю — и все же посещаю мисс Теппинг ежевечерне. Но, увы… Иначе не получается.

— Дорогой друг, — сказал я, взяв его за руку, — как ни суди, а девяносто с лишним процентов мужчин — всего лишь люди!

Забрав письмо и фотографию, я отправился в клинику Св. Натаниэля. Когда закончился вечерний обход, я доставил свою добычу в комнатку Хильды Уайд и пересказал все услышанное. Лицо девушки сразу посуровело.

— Нужно быть справедливыми, — сказала она, подумав. — Дафне крепко любит этого человека. Но даже ради Дафне мы не должны принимать на веру то, что говорит не в пользу другой леди.

— Что скажете об этом? — спросил я, доставая фотографию. — Лично мне, признаюсь, это лицо кажется честным.

Хильда изучала портрет долго и пристально, даже взяла увеличительное стекло. Потом, склонив голову набок, произнесла задумчиво:

— На днях Меделайн Шоу подарила мне свою фотографию и заметила при этом: «Как мне нравятся эти современные портреты! Они показывают то, что могло бы реально существовать!»

— Вы хотите сказать, что техника ретуши очень усовершенствовалась?

— Именно. То, что мы видим, — нежное, невинное личико честной девушки, почти девочки, но… Вся невинность была привнесена фотографом.

— Вы уверены?

— Без сомнения. Взгляните вот на эти едва видимые черточки на щеке. Они неестественно изогнуты и обрываются на середине. Еще посмотрите на уголки рта. При такой форме носа и морщинках они должны быть совсем другими. Образ поддельный. Его безбожно подредактировали. Природой здесь создано немногое; остальное — искусство фотографа и даже попросту пудра и румяна.

— Но каково же ее подлинное лицо?

— Это лицо кокетки, а может, и распутницы.

— Понятно… Теперь оцените вот это! — Я протянул Хильде письмо Сисси и не сводил с нее глаз, пока она читала.

Она изучила документ со всей свойственной ей тщательностью, перечитала его дважды.

— Вполне обычное письмо, — решила она через несколько минут, — хотя его бесхитростная простота, возможно, если учесть обстоятельства, чуть-чуть преувеличена. А вот почерк… почерк отчетливо двойственный: хитроумные изгибы, змеящиеся росчерки — ничего, что свидетельствовало бы об искренности или честности. Можете не сомневаться, девица ведет двойную игру.

— Значит, вы верите, что характер человека отражается в почерке?

— Несомненно. Зная характер, мы можем сопоставить его с почерком и вывести определенные закономерности. Обратное действие — «расшифровать» почерк, не зная характера — гораздо труднее. Я имею некоторый опыт в этом. Наш характер сказывается во всем: кашель, походка, взмах руки… Тайна возникает лишь потому, что не всякий умеет прочесть эти знаки. Однако в данном случае я могу судить вполне уверенно. И верхние, и нижние петли на буквах — это силки, это орудие низкого, подлого мошенничества!

Я присмотрелся к написанию букв и понял, что имела в виду Хильда.

— Вот теперь вижу! Эти завитки рассчитаны на эффект, этой рукой водило отнюдь не искреннее чувство!

— Бедная Дафне! — тихо сказала Хильда. — Как бы я хотела помочь ей!.. — Она призадумалась, но вдруг ее лицо посветлело. — Послушайте, у меня появился неплохой план! На следующей неделе у меня начнется отпуск. Я съезжу в Скарборо — это место ничуть не хуже других для того, чтобы провести там отпуск — и понаблюдаю за нашей юной леди. Вреда от этого точно не будет, а вот польза может быть!

— Вы просто молодец! — воскликнул я. — Как деятельна ваша доброта!

Хильда отправилась в Скарборо, потом вернулась на неделю, прежде чем уехать в Брюгге, где собиралась провести большую часть своего отпуска. Но всего лишь через пару дней, узнав о болезни одной из медсестер в клинике, пообещала подменить ее, пока не найдут постоянную замену.

— Итак, доктор Камберледж, — сказала она, когда мы остались вдвоем на дежурстве, — я оказалась права! Мне удалось узнать кое-что существенное о сопернице Дафне!

— Вы видели ее?

— И не только. Я прожила неделю в одном доме с нею. Очень приятный пансион, в самом лучшем уголке курорта, между прочим. Девушка неплохо обеспечена, так что ссылки на бедность сразу теряют силу. Она заняла весьма приличный номер и возит с собою маменьку.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Приличия, значит, соблюдаются?

— О да, она выглядит весьма презентабельно и ведет себя как леди, когда считает нужным. Но главная прелесть не в этом: она ежедневно выкладывала свои письма на столик в коридоре, у своих дверей, чтобы их забрал почтальон, — выкладывала в один ряд с другими, так что поневоле, отыскивая свои письма, их нельзя было не заметить.

— Что ж, это говорит об откровенности и прямоте, — признал я, начиная опасаться, что мы слишком поспешно осудили мисс Сисси Монтегю.

— Откровенность, и даже излишняя на самом деле, поскольку я без труда определила, что она регулярно изо дня в день отправляла два письма — «моим двум ухажерам», как она пояснила однажды днем молодому человеку, который сопровождал ее, когда она выкладывала их на столик. Одно из них было неизменно адресовано Сесилу Холсуорси, эсквайру[20].

— А другое?

— Другому адресату.

— Вы прочли его имя? — насторожился я.

— Да. Вот, посмотрите!

С этими словами Хильда протянула мне клочок бумаги, на котором значилось: «Реджинальд Нетлкрафт, эсквайр, 427, Стэплс Инн, Лондон».

— Что? Реджи Нетлкрафт! — воскликнул я в изумлении. — Подумать только, да ведь он был совсем мальчишкой в школе Чартерхаус[21], когда я был уже старшеклассником! Он потом поступил в Оксфорд, но его выгнали из колледжа Крайстчерч[22] за участие в сожжении греческого бюста во дворе Том-Куод[23] после бурной вечеринки…

— Что-то в таком духе я и ожидала обнаружить, — сдержанно улыбнулась Хильда. — Есть у меня такое предчувствие, что этот джентльмен больше по душе мисс Монтегю — он ближе к ней по типу. Но Сесил Холсуорси, по-видимому, расценивается ею как более выгодная партия. У Нетлкрафта есть деньги?

— Ни гроша, насколько я могу судить. В лучшем случае некое пособие от отца, приходского священника где-то в Линкольншире[24]; но сверх этого — ничего.

— В таком случае напрашивается вывод, что юная леди подбирается к деньгам Холсуорси. Если они ей не достанутся, она склонится к сердцу мистера Нетлкрафта.

Мы долго еще обсуждали все эти запутанные обстоятельства, и под конец я не утерпел:

— Сестра Уайд, вы уже познакомились с мисс Монтегю, или как там она зовется. Я — еще нет. Мне претит осуждать ее, не выяснив все досконально. Мне представляется необходимым съездить в Скарборо на следующей неделе и сделать собственные выводы.

— Правильно. Этого будет достаточно. Тогда вы сами сможете решить, права я или нет.

Так я и поступил. Более того, я побывал в мюзик-холле и послушал мисс Сисси — она исполняла милую домашнюю песенку в очаровательно ребячливой манере. Несмотря на умозаключения Хильды, это произвело на меня благоприятное впечатление. Возможно, персиковый румянец на ее щеках и был искусственным, но выглядел натурально. Открытое лицо, детская улыбка и непосредственность подростка в одежде и поведении — все это озадачило меня. «В конце концов, — подумалось мне, — даже Хильда Уайд может ошибаться!»

Однако следовало продолжить наблюдения, и потому в тот же вечер, когда ее часть программы завершилась, я задумал нанести ей визит. Сесил Холсуорси был, конечно, заранее предупрежден о моих намерениях и порядком шокирован. Для такого благородного человека, как он, идея пошпионить за девушкой, на которой он обещал жениться, была неприемлемой. И все же я решил, что в данном случае излишняя щепетильность вредна. Отыскав дом по адресу, данному Хильдой, я спросил у прислуги, дома ли мисс Монтегю. Мне объяснили, как к ней пройти. Поднимаясь по лестнице в гостиную, я расслышал голоса, мужской и женский — негромкий смех, глупый гогот, сдавленное хихиканье, все характерные признаки дурачества.

— Вы дали бы фору любому деловому человеку, клянусь! — произнес мужчина, судя по звуку голоса, молодой, а по протяжному выговору — принадлежащий к тому подвиду человеческого рода, который известен под наименованием «рубаха-парень».