Грант Аллен - Дело врача

• Название: Дело врача
• Автор: Грант Аллен
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-1852-4

Роман мэтра детективного жанра, написанный им в соавторстве с другом и коллегой — Грантом Алленом.

Это не только увлекательный детектив, но и приключенческий роман-путешествие.

В нем обыгрывается идея ответственности ученых и врачей за побочные эффекты медицинских препаратов и звучащая очень современно тема фармакологических манипуляций: «…связанная с этим тайна ни в коем случае не является настолько глубокой, чтобы ее невозможно было раскрыть в принципе. Во всяком случае, тут не было непреодолимых преград для человека, наделенного мощным интеллектом, компетентностью и желанием распутать все хитросплетения этого дела… только женская интуиция оказалась достаточно остра, чтобы ощутить, чтобы ощутить, что в этом деле допущена жестокая несправедливость».

В чем уникальность этого романа? В качестве сыщика, некоего аналога всеми любимого Шерлока Холмса, выступает женщина по имени Хильда Уайд. Именно она встала между человеком, совершившим преступление ради карьеры и ради науки (точнее, ради себя в науке) и смогла провести расследование. Могучее Зло (в лице прославленного, но беспринципного профессора Себастьяна), естественно, было повержено и перед кончиной признало свою вину. Есть в тексте и свой доктор Ватсон, тоже врач по профессии (доктор Камберледж), однако с новоявленным Холмсом в дамском обличье его связывает не просто дружба, но и надежда на что-то большее.

---

Ему это удалось, однако действовал он отчаянно, стремясь попасть под выстрелы при первой же атаке. И пал с пулей в груди. Это было, по сути, самоубийство — почетное самоубийство, ради спасения от позора в момент мучительных угрызений совести и ужаса.

— Вы правы, — признал я после минутного размышления. — Теперь я понимаю… Хотя никогда бы сам не додумался до такого.

— Вот почему полезно быть женщиной, — улыбнулась Хильда.

— И все-таки это лишь один сомнительный случай, — возразил я.

— Был и другой. Вы, наверно, помните его дядю Элфреда?

— Элфреда Ле-Гейта?

— Нет. Этот тихо скончался в своей постели. Элфреда Фасколли.

Я не смог удержаться от восхищенного восклицания:

— Ох и память у вас! Да это же было бог весть когда — во времена чартистских[35] волнений!

Она улыбнулась, как настоящая сивилла. От этого ее серьезное лицо показалось мне еще краше прежнего.

— Я уже говорила вам, что помню многие события, происшедшие еще до моего рождения. Это одно из них.

— Так это ваше личное воспоминание?

— Как это возможно? Разве я не объясняла вам, что не занимаюсь ясновидением? Я не читаю в Книге судеб и не призываю духов из бездны. Я просто исключительно ясно запоминаю все, что читаю и слышу. А уж историю об Элфреде Фасколли я слышала много раз.

— И я тоже. Но все забыл.

— На свою беду, я не умею забывать. Можете считать это своего рода болезнью. Этот человек, рослый и сильный, как и его племянник Хьюго, был констеблем во время чартистских беспорядков; однажды он пустил в ход свою дубинку — жезл констебля, как-то так он тогда назывался, — чтобы разогнать толпу на Черинг-Кросс, и попал по голове голодающему лондонскому портному. От удара тот сразу рухнул и умер на месте. Сильнейшее сотрясение мозга. Тогда из толпы выскочила женщина, обняла умирающего и в отчаянии стала кричать, что это ее муж, отец тринадцати детей. Элфред Фасколли не намеревался не то что убить, но даже ударить того человека. Он просто размахивал жезлом, не осознавая ужасной силы своих ударов. Услышав крик женщины, он был предельно потрясен тем, что натворил, и, не в силах вытерпеть укоры совести, тут же выбежал на мост Ватерлоо и бросился в воду. Утонул — спасти не удалось.

— Теперь и я припоминаю, — ответил я. — Однако мне рассказывали, кажется, что это толпа бросила Фасколли в реку, желая отомстить.

— Такова официальная версия, которую признают Ле-Гейты и Фасколли. Они предпочитают, чтобы люди Думали, будто их родственник был убит, а не совершил самоубийство. Но мой дед… — Я вздрогнул — впервые за год ежедневного общения Хильда Уайд упомянула о членах своей семьи, если не считать одной краткой Реплики о матери. — Мой дед хорошо его знал и был тогда среди толпы. Он заверял меня неоднократно, что Элфред Фасколли действительно сам прыгнул с моста и толпа его не преследовала, и в последнюю минуту он выкрикнул: «Я не хотел! Я этого не хотел!» В общем, этому семейству всегда везло с самоубийствами. Присяжные поверили, что он был утоплен, и вынесли приговор о «сознательном убийстве» против неизвестного лица или лиц.

— Везло с самоубийствами! Любопытная формулировка! Да еще «всегда»! Значит, были и другие случаи?

— Не такие очевидные, но были. Один из Ле-Гейтов, вы, верно, помните, ушел на дно вместе со своим тонущим кораблем (точно как его дядя-генерал в Индии), хотя мог бы и покинуть его. Считают, что он, будучи штурманом, отдал ошибочный приказ. Был также Маркус, который вроде бы случайно погиб, когда чистил свое ружье. Случилось это после ссоры с женой. Но вы, конечно, слыхали об этом. Когда его, умирающего, нашли в оружейной, он успел простонать: «Я был неправ». И к тому же одна из девушек семьи Фасколли, кузина Маркуса, к которой его ревновала жена — красавица Линда — перешла в католичество и отправилась в монастырь сразу же после смерти Маркуса; это, в конечном счете, при подобных обстоятельствах, не что иное, как самоубийство, согласованное с требованиями религии и морали, когда женщина принимает постриг, чтобы уйти из мира, не имея к этому настоящей склонности и призвания.

Мое удивление все возрастало.

— Если задуматься над этим, все становится очевидно! Заметен наследственный темперамент… Но сам я никогда бы до этого не додумался.

— Неужели? А я, так или иначе, уверена в этом. В каждом из случаев эти люди реагировали очень сходным образом на неудачу, ошибку, непредумышленное преступление. Храбрец встречает бурю грудью, проходит сквозь нее, что бы ни ждало его впереди; трус немедленно прячет голову в реке, в петле, в монастырской келье.

— Ле-Гейт — не трус! — горячо возразил я.

— В общепринятом смысле, конечно, не трус. Мужественный, великодушный джентльмен — но не без скрытой слабины. Ему недостает одного важного свойства. Ле-Гейтам не занимать храбрости, так сказать, физической, но моральная стойкость подводит их при малейшем уколе судьбы. В критические моменты чисто мальчишеская импульсивность толкает их к самоубийству, открытому или завуалированному…

Через несколько минут пришла миссис Моллет. Она не выглядела сломленной, напротив, в ее поведении преобладало спокойствие — стоическое, трагическое, достойное жалости спокойствие, пугающее намного сильнее, чем самое откровенное проявление скорби. Лицо ее, хотя и смертельно бледное, было непроницаемо. В глазах — ни слезинки. Даже бескровные пальцы не вздрагивали, не теребили складок наспех надетого черного платья. Войдя, миссис Моллет, не произнеся ни слова, на мгновение крепко стиснула мои руки, и я заметил, что ногти ее глубоко впились в ладони, в болезненном усилии устоять.

С бесконечной сестринской нежностью Хильда Уайд подвела ее к креслу у окна, усадила и погладила ее мелко трясущиеся руки.

— Лина, я только что рассказала доктору Камберледжу, чего больше всего боюсь, думая о вашем брате, дорогая. И он… Мне кажется… Он согласен со мною.

Миссис Моллет повернулась ко мне; даже в мягком свете летних сумерек ее лицо с запавшими глазами оставалось трагически неподвижным.

— Я боюсь того же, — сказала она, стискивая губы, чтобы скрыть их дрожание. — Доктор Камберледж, мы должны вернуть его! Мы должны убедить Хьюго пройти это испытание!

— И все же, — ответил я медленно, обдумывая каждое свое слово, — он сразу бежал. Зачем было так поступать, если он собирался совершить… самоубийство?

Как не хотелось мне произносить это слово в присутствии женщины, потрясенной несчастьем! Но по-другому было никак нельзя. Хильда прервала меня:

— А почему вы полагаете, что он бежал? — спросила она тихо. — Желая покончить с собой, мог ли он совершить это прямо в собственном доме? Ле-Гейты так не поступают. Они люди деликатные, пустить себе пулю в лоб или перерезать горло — это не для них. Судя по всему, что нам известно, Хьюго скорее бросился бы в воду с моста Ватерлоо, — дальше она добавила, произнося слова одними губами, так, чтобы не видела миссис Моллет, — как его дядя Элфред.

— Верно, — ответил я, усвоив ее беззвучное послание. — И об этом я также не подумал.

— Все же я не считаю подобный исход действительно вероятным, — продолжала Хильда. — У меня есть основания считать, что Хьюго убежал в другом направлении; а если так, то наша первейшая задача — уговорить его вернуться.

— Каковы же эти основания? — робко спросил я. Что бы нам ни предстояло сейчас услышать, я уже достаточно познакомился с Хильдой Уайд, чтобы заранее быть готовым принять ее доводы.

— О, это можно отложить на потом, — ответила она. — Сейчас у нас есть более настоятельные вопросы. Прежде всего, Лина, вы должны рассказать нам, что думаете о случившемся.

Миссис Моллет с трудом заставила себя говорить.

— Доктор Камберледж, вы видели тело? — запинаясь, произнесла она.

— Нет, дорогая миссис Моллет, не видел — не успел. Я пришел к вам прямо из клиники Св. Натаниэля.

— Доктор Себастьян любезно согласился осмотреть тело по моей просьбе и будет присутствовать при вскрытии как представитель семьи. Он обнаружил, что удар был нанесен кинжалом — тем маленьким декоративным кинжалом из Норвегии, который всегда лежал, если не ошибаюсь, на маленькой этажерке возле голубого дивана.

— Точно так. Я сам его там видел, — подтвердил я, кивая.

— Он был тупой и ржавый, просто игрушка, — человек, сознательно замысливший убийство, запасся бы более надежным оружием. А потому преступление, если тут вообще было совершено преступление (а мы этого не допускаем), никак не могло быть предумышленным.

— Для нас, тех, кто знает Хьюго, это само собой разумеется.

Она резко подалась вперед.

— Доктор Себастьян подсказал мне, какой линии защиты нужно придерживаться, чтобы выиграть дело… Если только мы сумеем добиться согласия бедного Хьюго. Профессор исследовал клинок и ножны. Он выяснил, что кинжал сидел в них очень туго, вынуть его можно было, только приложив немалое усилие. Клинок цепляйся. (Я снова кивнул.) Чтобы его выдернуть, нужен резкий рывок… Осмотрев также и рану, Себастьян уверил Меня, что характер ее указывает на возможность самопроизвольного ранения. — Сестра Хьюго то и дело умолкала, каждое слово давалось трудом. — Вы понимаете? Самопроизвольное — значит, это случайность! И это можно будет доказать. Слуги ничего не слышали… Поэтому мы можем выдвигать любые предположения: между Хьюго и Кларой в тот вечер могли случиться разногласия, даже ссора… — Миссис Моллет вдруг осеклась. — Боже мой, это случилось лишь вчера, а кажется, будто прошла вечность! Они ссорились из-за выбора школы для детей. Клара придерживалась весьма жестких взглядов на воспитание детей, — глаза женщины гневно блеснули, — а Хьюго их не разделял. Мы намекнем, что в разгар спора — мы должны называть это спором — Клара машинально взяла с полки этот кинжал и стала вертеть его в руках. Все знают, что у нее есть… была привычка играть с какой-нибудь вещью, когда она не занималась шитьем или вязанием. Задумавшись (полагаем мы), она попыталась вытащить нож из чехла; ей это не удалось, тогда она потянула снова, держа его острием вверх. От резкого нажима клинок выскочил из ножен и, взлетев по дуге, смертельно ранил Клару. Хьюго, увидев, как она внезапно упала мертвой перед ним, и понимая, что прислуга слышала, как они ссорятся, был охвачен ужасом — все та же импульсивность Лe-Гейтов! Совсем потеряв голову, он вообразил, что случайность примут за убийство — и бежал… Но кто бы обвинил его? Его, королевского адвоката! Лишь недавно вступившего в брак и сердечно привязанного к жене! Это правдоподобно, верно?