Алексей Лосев - Очерки античного символизма и мифологии

• Название: Очерки античного символизма и мифологии
• Автор: Алексей Лосев
• Издательство: Издательство «Мысль» Российский открытый университет
• Жанр: Философия
• Год: 1993

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]

Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее.

"Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. Гоготишвили

Исходник электронной версии:

А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологии

Издательство «Мысль»

Москва 1993

---

Ясно, во–первых, что платонизм как социальная теория есть, с полной и неумолимой диалектической необходимостью, проповедь аристократии. Это надо запомнить и усвоить получше. Никакая демократия, никакая олигархия, вообще ничто иное не способно выразить подлинной социальной природы платонизма. Платонизм диалектически требует аристократии, которая должна всем править и быть единственной властью для народа. Во–вторых, это есть, несомненно, духовная аристократия, аристократия духа. Аристократ ничем другим не занимается, кроме созерцания идей. Все классы должны быть так устроены, чтобы была безусловно обеспечена возможность этим аристократам–философам углубляться в идеальный мир. Всс остальное население страны должно благоговеть перед этими людьми, посвятившими себя умозрению, и быть в полном подчинении и послушании им. В–третьих, однако, это не просто аристократы и «идеалисты». Есть еще один моментик, который сразу делает всю картину еще более яркой, почти бьющей в глаза, и в котором платонизм достигает своей полной диалектической ясности. Именно, что такое эти люди, которые все время углублены в идеи, которые овладели своими страстями, которые суть свет миру, через которых действует само божество и т. д.? Явно, что это суть монахи. Это — монахи — вот кто эти аристократические философы–правители. Только тут получает платоническое учение о философах–правителях достаточно выпуклое и яркое выражение. Это именно монахи, так как нельзя же в самом деле называть монахами только «бандитов в рясе», «митрофорных кулаков» и пр. Это монахи–старцы, всерьез погруженные духом и телом в вечность и управляющие на основании своих созерцаний всем подлым народом. У них все — в полном и абсолютном подчинении: не забудьте, через них ведь говорит сама вечность. Эти аскеты, уединившиеся созерцатели, мистические диалектики — «попечители» всего народа. По Платону, только они и могут быть настоящими диалектиками. Можно сказать, мистическая диалектика — их профессия; и еще надо покорнейше просить их, чтобы они не все время погружались в идеи, а чтобы находили возможность передавать кое–что из своей мудрости и прочему подлому народу.

Итак, платонизм есть философия монашества и старчества. Монашество и старчество — диалектически необходимый момент в платоновском понимании социального бытия.

8. «Стражи» и рабоче–крестьянское население, а) Однако все это только еще первый, наивысший и наилучший класс. А ведь существует не только идея. Существует идея и материя. Оно хорошо, конечно, было бы превратить всю социологию в монастырский устав и в правило для затворников. Но зачем же это делать, раз диалектика требует еще и материю? Итак, существует материя. Но она ведь сама по себе — ничто; она существует только лишь силою идеи. Она — восприемник идей; и в этом смысле она — воплотительница идей, осуще–ствительница идеального мира в инобытии. Сама по себе она — глухая и немая потенция, потенция неизвестно чего, чего угодно, т. е. всего, и притом в каком угодно смысле; она — абсолютная случайность. Но это значит, что она может иметь в отношении к идеям, по крайней мере, двоякое устроение. Она, во–первых, может вполне подчиниться идее, а всю свою неустойчивость и энергию направить исключительно на осуществление идеи. В этом смысле она будет бодрым защитником идеи, мужественным осуществителем идеи, исполнительной властью идеи, внешней ее физической силой. Во–вторых, материя мыслима и в аспекте своей пассивности в отношении идеи. Она может ей только поддаваться, быть в подлинном смысле приемником, слушаться ее, предоставляя все активное устроение идеи в инобытии или ей самой, или кому–нибудь еще. Тут она — не исполнительная власть и даже вообще не власть. Тут она сама исполняет то, что ей прикажут, сама находится в повиновении и послушании. Она — осуществительница и воплотительни–ца, но лишь в том смысле, как кормилица своим молоком помогает ребенку существовать. Она именно кормилица, внешнее тело, а не повелительные токи жизни, оживляющие и одухотворяющие это тело.

Диалектически вполне ясно такое разделение. И Платон с ним связывает свое различение двух остальных классов построяемого им общества. Я сейчас не буду критиковать удивительно крепкие предрассудки, царящие в науке относительно знаменитой трихотомии Платона, развиваемой им в «Государстве». Как известно, он находит в душе три «эйдоса», — 1) λογιστικόν, 2) 'θυμός или Φυμοειδές и 3) έπιϋυμια. Первое кажется более или менее ясным. Относительно второго и третьего начала было немало споров. Грубее всего воззрение, отождествляющее эту трихотомию с новоевропейским психологическим разделением душевных сфер на ум, чувство и волю. Я не буду углубляться в этот вопрос, так как предполагаю остановиться на нем в особом очерке, но уже сейчас скажу, что разделение платоновское основано исключительно на диалектике ума в отношении его инобытия. Ум есть сам по себе; ум есть в аспекте активной своей направленности[827] на осмысление материального инобытия; и ум есть в аспекте пассивной податливости, подчинения и повиновения инобытия, приемлющего на себя и осуществляющего на себе чистую умную сферу. То, что новоевропейская психология называет умом, чувством и волей, содержится в каждом из трех платоновских начал и представляет собою деление совершенно с иной точки зрения. Итак, не будем стараться во что бы то ни стало перевести эти непереводимые греческие термины, а зафиксируем их смысл. Параллельно этим трем способностям души дедуцируются у Платона и три общественных класса. О первом, основанном на чистой идее, мы уже сказали. Диалектическое место двух других нам теперь тоже ясно. Как же теперь характеризуются эти два последние класса более конкретно?

b) Эта характеристика может быть и весьма продолжительной и весьма краткой. В кратком виде она сводится к следующему. Класс активно направленного ума есть солдаты. Они физически осуществляют то, что умно и духовно приказывают философы. Это — люди, профессией которых является усмирение. Они усмиряют и тушат народные волнения и страсти, держат весь внешний порядок государства в нетронутом виде, они же и защитники города от иноземных врагов. Жизнь их всецело заполнена их военными и полицейскими обязанностями. Они не имеют семьи и не имеют никакой личной жизни. Это жизнь — лагерная, военная, являющаяся в то же время, например, полнейшим аскетизмом. Платон строит целую систему воспитания этих военных людей, и она вся направлена к одной цели — сделать из них идеальных солдат, не имеющих никакой личной жизни, и абсолютно, до полного безмолвия, послушную полицию. Как раньше мы говорили не о философах, но о монахах, не о правителях, но о старцах, так сейчас, если мы хотим отразить учение Платона хотя бы с приблизительной выразительностью, мы должны греческое слово «стражи» перевести как «полицию». Итак, полиция, наряду с монахами, есть необходимое диалектическое требование платонизма.

Платон посвятил немало страниц обрисовке этого военного сословия, хотя нам и нет нужды приводить все его рассуждения полностью. Воины должны быть мудрыми оберегателями стада; они не могут быть как бы волками или жестокими господами (III 415d — 416b). Они не имеют никакой частной собственности, никаких запасов. Жить они должны сообща, не имея никакой личной жизни. Золота и серебра лучше совсем им не касаться, так как истинное золото и серебро должно быть у них в душе. Вот слова самого Платона. «Во–первых, никто из них не должен иметь никакой собственности, кроме совершенно необходимого. Во–вторых, ни у кого из них не должно быть ни жилья, ни такой кладовой, в которую не мог бы войти всякий желающий. А нужные вещи, сколько их требуется для благоразумных и мужественных подвижников на войне, надобно им в награду за охранение получать от прочих граждан, определив такое количество всего, какое было бы и не велико на год и не мало. Они должны ходить в артельные столовые, как бы целым лагерем, и жить сообща. А что касается до золота и серебра, то им следует говорить, что в душе их всегда есть золото божественное от богов и что ни в чем человеческом они не имеют нужды. Стяжав это сокровище, и не годилось бы осквернять его примесью золота тленного. Монета народная произвела много нечестивого, а полученная от богов чиста. В обществе граждан им одним не должно принимать и касаться золота и серебра, даже вступать под ту самую кровлю, обкладываться золотыми и серебряными вещами и пить из них. Только так спасутся они сами и спасут город» (416d — 417а).