Юрий Минералов - Введение в славянскую филологию

• Название: Введение в славянскую филологию
• Автор: Юрий Минералов
• Издательство: Высшая школа
• Жанр: Науки: разное
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-06-005875-8

В учебном пособии освещаются основные положения программы курса «Введение в славянскую филологию». Славянская филология — наука о культуре славянских народов в ее словесно-текстовом выражении. В пособии рассматриваются культурная история славянских народов, мифология древних славян, их бытовое устройство, старинная обрядность, особенности письменности, факты славянских языков во взаимосравнении, основные особенности славянских литератур (в частности, стихосложения) и т. п., а также деятельность крупнейших филологов-славистов.

Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.

---

Подобным образом введение верлибра оживило польскую, словацкую и чешскую рифму.

Рифма по-новому зазвучала на фоне свободного стиха других поэтов, например, у великого поляка Константы Ильдефонса Галчиньского. Его «Ballada ślubna I» («Свадебная баллада I», 1930) — весьма яркий образец рифмованного стиха.

Здесь описывается свадьба лирического героя, на которую он нанял экзотического кучера со старой каретой, по поводу чего потешалась вся улица; упряжь была украшена розами и белыми лентами… С этой картины начинается стихотворение:

Gdyby nie te guziki, byłby zwyczajny kum
rękami jak dębczaki i z nosem jak dzwonnica,
orałby czarne pole. A teraz gwar i szum: —
Stangret! Wariat w cylindrze! — piszczy, tańczy ulica.

Gdyby nie uprząż w różach i ta przez rzęsy biel,
pomyśleć teraz można, że ot, stara kareta,
szaleństwo muzealne, a w karecie poeta —
ach, gdyby nie te róże, czapraki i ta biel!

Dzwonnica — колокольня, по-русски ее иногда называют «звонницей», но в говорах. Поэт сказал, что у кучера нос, как dzwonnica, и срифмовал ее с «ulica» — ударение в этом слове по законам польского языка на предпоследнем слоге (то есть совсем не такое, как в русском «улица»). Сравнение носа с колокольней означает здесь только лишь то, что у кучера резкие выразительные черты лица, потому при переводе буквализм будет не обязателен. Улица или переулок (слово с ударением как раз на требуемом предпоследнем слоге) — тем более не принципиально. В итоге по-русски приведенные первые два двустишия могут зазвучать так:

Если б не эти пуговицы — был бы простецкий кум,
ручищи, что дубинки, и что колокольни, скулы,
пахал бы черное поле. А нынче — гомон и шум:
«Кучер! Свихнулся! В цилиндре!» — пляшет, пищит переулок.

Если б не упряжь в розах да не этот на розовом шелк,
могли бы теперь подумать при виде старой кареты,
что выкатил из музея, что, вот, шалеют поэты, —
ах, если б не эти розы и не сбруя, увитая в шелк!

Далее стихотворение Галчиньского продолжают и заканчивают еще три строфы:

О, gdyby nie ta gwiazda, która upadła w zmierzch,
powiedzieć mógłby człowiek, że się to przyśniło;
nagły zakręt w aleję złotą i pochyłą,
gdzie anioły kamienne posfruwały z wież.

A gdyby nie ten wianek i welon ten, i mirt,
i księżyc twojej twarzy mały, zawstydzony,
mygłbym przecie pomyśleć, żem jest narzeczony,
a tyś jest narzeczona i że to jeszcze flirt.

A może rzeczywiście wszystko się nam przyśniło:
stangret, kareta, wieczór, mój frak i twój tren,
i nasze życie twarde i słodkie jak sen.
Nie byłoby małżeństwa, gdyby nie nasza miłość.

С минимальными языковыми трансформациями (которые связаны с необходимостью преодолеть различия польской и русской языковой «фактуры», сохранив при этом целостность образно-художественного мира поэта) эти последующие строфы могут быть переданы в русском переводе так:

О, если б звезда не погибла, не канула в темноту
поведать могли бы люди, что все нам просто приснилось:
въезд в золотую аллею, где под уклон покатились,
и где каменные ангелы внезапно вспорхнули с тумб.

А если б не это девство и эта вуаль и мирт,
и маленький полумесяц — твой профиль робкий, стесненный, —
я мог бы все же подумать, что я еще нареченный,
а ты моя невеста, и что это еще флирт.

А может, и в самом деле все мы вообразили:
кучер, карета, вечер, мой фрак и твой трен,
и наша ночь — бессонная, как соловьиная трель.
Не было бы этой баллады, если б мы не любили[220].

Родство двух славянских языков, русского и польского, сходство самих наших поэтических традиций (на протяжении XIX в. шедших параллельно, что хорошо заметно, о чем уже упоминалось, по Пушкину и Мицкевичу) позволяют при художественном переводе польской поэзии сохранять весьма тесную близость в речевых оборотах и даже словах, хотя буквализм, в художественном переводе часто нежелателен. Как точно и выразительно написал когда-то в XVIII в. А. П. Сумароков, «Что очень хорошо на языке французском, То может в точности быть скаредно на русском» (эпистола «О русском языке»).

Что до рифмы, нет необходимости доказывать то, как мастерски она применена здесь поэтом и как уместно ее присутствие в этом лирическом стихотворении. Со времен К. И. Галчиньского и до наших дней рифма снова полноправно живет в поэзии западных славян.

Крупнейшие филологи-слависты

В славянских странах на протяжении веков многократно появлялись филологи-слависты, научная значимость деятельности которых делает само их наследие выдающимися фактами истории славянской культуры. Среди этих ученых были и научные гении (например, М. В. Ломоносов, А. А. Потебня и др.).

Выше упоминалось о таком талантливом человеке, как хорватский филолог с энциклопедическими познаниями Юрий Крижанич (Krizanic) (ок. 1618–1683), работавший в разных странах, в том числе с 1659 г. и на Руси (в 1661 г. по неустановленной причине был сослан в Тобольск, где, впрочем, получал от правительства удивительно высокое для ссыльного содержание). В 1676 г. Крижанич был возвращен из Тобольска и затем покинул Россию. Горячий и эмоциональный борец за общеславянское единство, упорный разработчик общего для славян языка (на котором он сам писал свои сочинения), Ю. Крижанич был одним из самых интересных и человечески симпатичных деятелей славянского мира.

В XVIII в. славянская проблематика оказалась в центре внимания крупнейших русских филологов.

Василий Кириллович Тредиаковский (1703–1769) — сын астраханского священника, академик-филолог, полиглот, выдающийся переводчик и яркий поэт. Книга Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735) на века определила пути развития русского стихосложения (поэты до сих пор пользуются, например, русским хореем, разработанным Тредиаковским). В его многогранной деятельности нашлось место и славистике в узком смысле (работы «Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой и о всем, что принадлежит к сей материи», «Три разсуждения о трех главнейших древностях российских: А именно I. О перьвенстве словенскаго языка пред тевтоническим. II. О первоначалии россов. III. О варягах руссах, и др.»).

Современником Тредиаковского был великий русский ученый и крупный поэт академик Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765), сын государственного крестьянина-помора. Автор двух риторик и первой опубликованной в России русской грамматики, Ломоносов написал еще целый ряд работ по русской филологии и славистике. Среди них можно указать на «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» (1757). Теория трех стилей, которой посвящена данная работа, известна с античных времен, и Ломоносов, разумеется, не был ее создателем. Эта теория излагается Аристотелем, Цицероном, Горацием и рядом других древних авторов; на русской почве она впервые была изложена в «Риторике» Макария (1617), затем в «Риторике» Феофана Прокоповича (1706). Так, Феофан в «Риторике», написанной по-латыни, выделяет «stylus sublimus» (высокий стиль), «stylus medius» (средний стиль) и «stylus infimus» (низкий стиль).

Ломоносов оригинально, находчиво и предельно конкретно применил эту теорию к языку русской литературы XVIII в. В этом его огромная заслуга. В частности, Ломоносов указал на то, что отличным источником слов и оборотов «высокого штиля» в современной ему отечественной литературе должны служить церковнославянизмы.

М. В. Ломоносов одним из первых последовательно и систематически применял сравнительно-исторический метод в филологии. Его грамматика обусловила направление развития русской грамматической мысли вплоть до первой четверти XIX в.

Йозеф Добровский (1753–1829) — крупный деятель чешского Просвещения, создавший грамматическое описание чешского языка, разработавший основы современного ему чешского стихосложения. Считал кириллицу, а не глаголицу тем алфавитом, который был разработан Константином.

Александр Христофорович Востоков (1781–1864) — академик-филолог и поэт, глубокий исследователь старославянского языка, в котором он обнаружил носовые гласные, передаваемые на письме «юсами». Стиховед, грамматист, автор «Русской грамматики» (1831).

Вук Стефанович Караджич (Вук Стефановић Караџић) (1787–1864) — сербский просветитель, реформатор национального литературного языка и сербского правописания (по фонетическому принципу). Был филологом-самоучкой и обладал поразительной лингвистической интуицией.

Павел Йозеф Шафарик (1795–1861) — словак по национальности, сын пастора-евангелиста. Учился в Йене. Вместе с историком Франтишеком Палацким Шафарик опубликовал книгу «Начатки чешского стихотворства, особенно просодии» (1818). Был директором гимназии в сербском Новом Саде, затем поселился в Праге. Важнейший труд Шафарика — «Славянские древности» (1837), сразу по горячим следам переведенный на русский язык.