Владимир Буданин - Кому вершить суд

• Название: Кому вершить суд
• Автор: Владимир Буданин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Владимир Буданин — юрист по образованию, на протяжении ряда лет занимавшийся практической работой. Поэтому закономерно, что герои двух его романов — «Путь без привала» и «От весны до весны», нескольких рассказов и очерков — советские судьи, прокуроры, следователи, адвокаты, занятые трудным делом осуществления правосудия. Недавно вышедшая повесть В. Буданина «Море кипит» воспроизводит события Великой Отечественной войны и во многом автобиографична.

«Кому вершить суд» — первое историческое произведение автора. Это повесть о Петре Красикове, пламенном революционере, непоколебимом ленинце. Читатель встретится в книге также с ближайшими друзьями Красикова — Е. Д. Стасовой, П. И. Стучкой, П. Н. Лепешинским. Многие страницы повести посвящены В. И. Ленину, общение с которым определило направление всей жизни Петра Красикова.

Повесть выходит вторым изданием.

---

В эти дни Петр Ананьевич занимался главным образом генералом. Получил его послужной список, подшил к делу письменное поручительство сослуживцев Маниковского по Главному артуправлению, заново изучил его показания. И совершенно утвердился в собственной правоте.

Окончательно дело решилось лишь тридцатого ноября. На сей раз полемики почти не было. Троцкий быстро сориентировался и отмалчивался, ибо Владимир Ильич сразу дал понять, что поддерживает Красикова и отступать от своей позиции не намерен.

Прощание с генералом было по-своему трогательным. Алексей Алексеевич прочел постановление Следственной комиссии, поднял на Петра Ананьевича благодарные и от этого беспомощные глаза и выговорил внушительным начальственным басом:

— Все же ваша Советская власть не лишена известной… верности слову. Простите, я взволнован. Для меня это, как вам сказать… очень много значит. Можете передать прапорщику Крыленко, что я готов принять на себя прежние обязанности.

Петр Ананьевич проводил генерала вниз, вышел с ним на крыльцо, пожал на прощанье руку, а когда возвратился в пятьдесят шестую, услышал от Мечислава Юльевича:

— Вас можно поздравить.

— Не меня, а нас, — улыбнулся Красиков. — Следственная комиссия провела дело генерала Маниковского безукоризненно.

В это мгновенье появился Алексеевский. У него был вид растерянного и как будто недовольного человека. Он сообщил:

— Генерала вашего видел только что. На извозчика сел. Выпустили его, что ли, Петр Ананьевич?..

— Выпустили, товарищ Алексеевский, выпустили.

— Как же? Для чего мы тут сидим? Чтоб контру выпускать?

Красиков и Козловский молча переглянулись. Мечислав Юльевич вскоре ушел по своим делам. Красиков сел около Алексеевского, спросил:

— Вы давно в партии?

— Давно. Третий год пошел.

— А в Следственную комиссию как попали?

— Обыкновенно. Был в отряде, когда Зимний брали, товарищ Подвойский знает меня. Он меня к товарищу Урицкому послал, когда комиссаров Следственной комиссии подбирали. Я сюда первый пришел.

— Первый — это хорошо. Но вот что я хотел бы вам сказать, товарищ Алексеевский: брать Зимний — это одно, а расследовать преступления контрреволюционеров — это совсем другое. Мы не имеем права ущемить ни одного невиновного. Запомните, ни одного. Советская власть с самого начала должна показать всему миру, что никогда и нигде не было власти более справедливой и человечной.

— Это что же, значит, с контрой нянькаться?

— Вы уверены, что Маниковский контра?

— Факт! Царю служил, у Керенского министром был.

— А вы царю не служили?

— Я? — Алексеевский недоуменно уставился на Красикова. — Тоже — сравнили! Я что? Матрос. А он — генерал.

— По-вашему, следовательно, мы должны карать за звания? Быть может, и товарища Крыленко к стенке? И он ведь офицер. Еще вот что. Вчера вы допрашивали Парфенова. Плохо допрашивали. Неуважительно. Он, разумеется, враг. Но и это не дает нам права забывать, что мы уполномочены вести следствие от имени Советской власти. Повышать голос, оскорблять никого нельзя. Хочу, чтобы вы это запомнили.

Потом в течение нескольких лет Красиков ревниво следил за судьбой генерала Маниковского. Алексей Алексеевич занимал высокие посты в Красной Армии. Ведал снабжением, был начальником Главного артиллерийского управления. В двадцатом году он погиб в железнодорожной катастрофе в Туркестане. Катастрофа, по всей вероятности, была делом рук басмачей.

Напасть на след заговорщической организации Пуришкевича помог случай. Третьего ноября в штабе Петроградского военного округа был задержан прапорщик Зелинский. Он пытался похитить чистые бланки штаба. Прапорщика препроводили к Крыленко. На допросе в Зелинском взыграла дворянская спесь, он разобиделся и в запальчивости заявил, что выполнял задание Пуришкевича. Спустя два дня в гостинице «Россия» были арестованы братья Пуришкевичи и барон де Боде. В номере барона обнаружили самое разнообразное оружие, а также письмо на имя генерала Каледина. Через несколько дней были схвачены и некоторые другие участники заговора: братья Парфеновы, штабс-капитан Душкин…

Владимира Митрофановича Пуришкевича, вождя и вдохновителя черносотенцев, лидера крайне правого крыла думских монархистов, главу созданной им «Палаты Михаила Архангела», допрашивали Козловский и Красиков. Пуришкевич держался бесстрашно, даже вызывающе.

Он заговорил первым:

— Я понимаю, пока вы хозяева положения и постараетесь воспользоваться моментом, чтобы физически уничтожить своих противников. Я не боюсь ничего, ибо знаю, что прожил жизнь честно, ко мне не пристанет никакая грязь. Я любил свой народ и всю жизнь служил ему. Я…

— Гражданин Пуришкевич, — остановил его Козловский, — мы вызвали вас для допроса. Будьте любезны, ждите, когда вам будет разрешено высказываться. Вам еще вопросов не задавали.

Допрашиваемый метнул на комиссара взгляд, исполненный такой раскаленной ненависти, что на лице Козловского, казалось, останутся ожоги. Петр Ананьевич не удержался:

— Вы призывали к погромам, инспирировали дело Бейлиса, вы добивались осуждения русских интеллигентов, поднявших голос протеста в ответ на произвол. Ныне вы зовете в революционный Петроград казачьего генерала Каледина, чтобы, как сказано в вашем письме, «расправляться с чернью только публичными расстрелами и виселицей». Не кажется ли вам, что это несколько своеобразная любовь к своему народу!

— Первый вопрос, гражданин Пуришкевич. — Мечислав Юльевич приступил к допросу. — Где вы прятали оружие?

— На этот вопрос я отвечать не стану.

— Ваше право, — вмешался Красиков. — Но это не самая разумная для вас позиция. Оружие мы все равно найдем.

— Допускаю. — Пуришкевич ожег его взглядом. — Я только должен сказать, что мы его приобретали до октября, то есть еще в то время, когда действовали законы Временного правительства. Так что если вы имеете хотя бы отдаленное представление о праве, то понимаете, что по своим законам судить меня не можете. Закон — это известно даже гимназистам — обратной силы не имеет.

Красикову ценой нечеловеческих усилий удавалось сдерживаться.

— Второй вопрос, — бесстрастно продолжил Козловский. — На чьи средства существовала ваша организация?

— Каждый нес посильные расходы, — ответил Пуришкевич.

— Какой суммой исчисляются ваши «посильные расходы»?

— Не помню, да и не подсчитывал.

От Пуришкевича они, по сути, ничего не добились. Прочие арестованные по этому делу — Иван Парфенов, давний секретарь Пуришкевича, барон де Боде и штабс-капитан Душкин оказались более откровенными, сообщили известные им фамилии заговорщиков. Но о связях с другими контрреволюционными организациями, о складах оружия и от них точных и подробных сведений получить не удалось.

IV

«Арестантская» — одна из бесчисленных комнат Смольного — являла собой небольшое помещение с окном безо всякой тюремной решетки. При свете не слишком яркой электрической лампочки Михаил Гордеевич рассмотрел двух важных генералов, господина в шубе, знакомого по приемной пятьдесят шестой комнаты, и барона де Боде — этот всячески старался не выдать знакомства с Трегубовым. «Ишь ты! — уязвленно подумал Михаил Гордеевич. — Избегает. Голубая кровь… — Однако вслед за этой пришла иная мысль: — Дьявол его знает, может, оно и лучше? Может, не следует ничего открывать „товарищам комиссарам“?»

После полудня в арестантской появилась пожилая важная дама в дорогой шубе и простом платке. Вокруг все притихли — запахло домашней едой. В одной руке у дамы были судки, в другой — корзинка для хлеба. Она подошла к генералу, хмурому, располневшему, с нездоровым цветом лица. Они расцеловались. Дама достала из корзинки белую скатерть и беспомощно огляделась. В «арестантской» стола не было. После некоторых колебаний дама устроилась на стуле около мужа, извлекла из корзинки серебряные ложку, вилку, нож, открыла верхний судок. Запахи сделались невыносимыми. Арестованные притихли. Михаил Гордеевич, как и остальные, ощутил сосущий голод.

— Позвольте мне выйти в другое помещение поесть, — попросил красногвардейца генерал. — Здесь нет стола.

— Погодите, спрошу, — сказал тот и крикнул в дверь: — Эй, парень! Кликни-ка Мешкова.

Супругов препроводили в какую-то свободную комнату Смольного. Вслед за тем появился Мешков и объявил:

— Вот что, граждане. Нам кормить вас нечем. Я получил распоряжение водить вас по одному в смольнинскую столовку. Обед стоит рубль двадцать пять. Как, деньги у всех есть?

Арестованные молчали. Михаил Гордеевич, должно быть, от рождения так не страдал от голода, Как сейчас.

— Ведите меня. — Господин в шубе вызвался первым.

После него водили по очереди всех. Лишь Михаил Гордеевич, испытывая танталовы муки голода, сидел в углу, и ему хотелось плакать от жалости к себе.