Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

• Название: Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
• Автор: Георгий Андреевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая научная литература
• ISBN: 978-5-235-03179-1

Разнообразна и противоречива жизнь Москвы на рубеже XIX–XX веков. Уютная патриархальность московского быта взрывается здесь сапогами нового времени, неотвратимой тяжёлой поступью века электричества и металла, мировых войн и революционных потрясений.

Автор книги, привлекая обширнейший документальный материал, погружает читателя как в мирный неспешный ритм купеческой и мещанской Москвы конца XIX века, так и в предгрозовую атмосферу, которая ощущалась в Первопрестольной в начале века двадцатого. Со свойственной ему любовью к подробностям, которые и составляют суть повседневной жизни, Г. В. Андреевский, словно опытный гид, путешествует по лабиринту московских улочек, встречая на своём пути разных «типов и типчиков» — от обитателей московского дна до сильных мира сего, — время от времени обращаясь к более ранним событиям либо к годам своей молодости.

---

Стремление женщин к красоте и удобству вызвали и значительные изменения в материале и фасоне женского нижнего белья. Старый обычай не носить под юбкой штаны уходил в прошлое. Новый век принёс из Парижа революцию в этой области. Если ещё недавно панталоны подвязывались при помощи тесёмок, сдавливающих живот (резинок-то ещё не было), то теперь панталоны заменили «combinaison» — род сочетания рубашки и панталон или сочетания панталон и нижней юбки. Носились они на пуговицах или прикреплялись пуговицами к особому поясу, к которому крепились верхние юбки и которые сами держались на бретелях (подтяжках) на плечах. Эти «юбкодержатели», усложнённые небольшим бюстгальтером (корсет «Миньон») «для поддерживания, — как писали тогда, — в горизонтальном положении грудей у полных женщин», позволяли не носить корсет. Самым вредным в корсете считались стальные планшетки спереди, которые давили на живот. Планшетки были настоящим орудием пытки. Со временем их заменил китовый ус, но и он не позволял свободно дышать.

Из XIX века до сих пор доносятся до нас странные слова, от которых, кажется, несёт нафталином. Для наших же прапрабабушек они имели вполне ощутимое и даже весьма важное значение, поскольку означали вещи, без которых они не представляли свою жизнь. Таким было, например, слово «епанча», означающее просторный безрукавный плащ, «душегрейка» — тёплая безрукавка до пояса, «кацавейка» — короткая кофта с рукавами, подбитая мехом или ватой, «капот» — широкая прямая одежда с рукавами, «салоп» — широкая длинная накидка с прорезями для рук или с небольшими рукавами, «сермяга» — домотканый кафтан из грубого некрашеного сукна. Не обходилось, конечно, и без иностранных названий, прежде всего, конечно, французских, таких как «гюрлюрлю», обозначающий лёгкую накидку, или «шемизетка» — кофточка или вставка на груди женской блузки. Слово «куафюра» означало шляпу, но чаще пышную дамскую причёску.

Гардероб обеспеченной женщины начала XX века значительно отличался от гардероба Липочки Большовой из пьесы А. Н. Островского «Свои люди — сочтёмся». И хотя по-прежнему в моде были, как в старину, лаковые чёрные туфли на красных каблуках, но уже появились туфли из золотой и серебряной ткани. У Мюр и Мюрелиза продавались настоящие кружева: «валансьен», «торшон», «дюшес»; отделочные материалы: рюш, плиссе; ткани: газ, фай, фай-де-шин, фай-франсе, мервильё, тафта, филяр, канаус и др.

Законодателем моды считался, конечно, Париж. Уследить за её капризами было непросто. В 1890 году парижанки отказались от фальшивых волос, волосяных башен и стали носить греческие причёски. Вместо серёг — маленькие жемчужины, из браслетов — ободочки.

В 1893 году пришла мода на платья ампир без талии и на маленькие ридикюли — сумочки-мешочки, которые подвешивались к поясу. В них носили носовой платок, флакон духов, портмоне и пр. Прошло несколько лет, и модными стали платья с треном, то есть небольшим шлейфом, тянущимся за дамой по полу на 15–20 сантиметров. Женщины стали носить юбки из замуаренного бархата, шляпы фиолетового бархата, украшенные несколькими крупными розами. В 1899 году стали носить на шляпах исключительно крупные цветы: розы, орхидеи, ирисы. Из мелких остались только фиалки. Лифы платьев оторачивали агромантом[54] в виде клевера, двойную юбку бального платья из бледно-лилового крепона[55] декорировали узенькой золотой вышивкой, декольте драпировали бледно-голубым муслином[56], на левое плечо бросали букет из чайных роз. В волосах женщины носили эгрет из чёрных бархоток, прикреплённых бриллиантовой брошью, а их ножки в чёрных чулочках украшали голубые туфельки. Серое манто непременно оттенялось красной подкладкой. В 1900 году стало модным носить платья из сукна и муслина, украшать их вышивкой: кружевной, стеклярусной, тюлевой, а также из синели[57]. Очень изящными и эффектными считались вырезанные из бархата рисунки, наложенные на сукно и вышитые серебром или золотом. Потом вошла в моду вуаль: голубая, лиловая, зелёная. Женщины перестали носить длинные кофты и перешли на короткие. В моду вошли «фигаро» (жилетки) и «болеро» — фигаро, придерживаемые кушаком. На прогулки и скачки дамы надевали полудлинные тальмы, фетровые шляпы, слегка приподнятые спереди большим пунцовым бантом. Для посещения ипподрома вполне могло подойти и платье цвета перванш с гладкой юбкой, расходящейся спереди над другой юбкой из бархата того же цвета. Лиф платья фасона «болеро» открывал спереди рубашечку из лёгкой шёлковой ткани в два банта один над другим. Туалет дополняли воротник из чёрной бархатной ленты и золотые пуговицы, а также шляпа из белой соломки.

Обилие, разнообразие и сложность многих дамских туалетов с их лифами, перехваченными в двух или трёх местах бантами, тальмы, составленные из четырёх пелерин, наводят на мысль, что раздевание женщин в ту эпоху представляло собой не только желанное и увлекательное, но довольно сложное и интересное занятие. А сколько всяких замысловатых слов несли с собой дамские туалеты и их детали: затрапезные платья и драдедамовые[58] кофточки, гарусные платки и прюнелевые туфли, турнюры, корсажи, воланы и пр. и пр. Турнюр — это приспособление, придающее женской попке стандартный вид. Представляло оно собой некий валик, который находился под платьем на талии сзади. Бывало, во время танцев этот валик отрывался и на тесёмке волочился за своей хозяйкой по полу наподобие шашки кавалериста.

В калейдоскопе московской моды мелькали польские конфедератки (фуражки с квадратным верхом), чёрные траурные платья, обшитые внизу белой каймой, мало-русские костюмы с лентами, мужские смазные сапоги и широкие шаровары, шапки «здравствуй-прощай», у которых спереди и сзади были одинаковые меховые отвороты, белые пиджаки из китайского шёлка, пёстрые дамские платья из материи, которой некоторые москвичи обивали мебель, облегающие фигуру, как фильдекосовый чулок, платья из ткани «джерси» и широкие кринолины, накидки, называемые «ватер-пруф», предохранявшие, надо полагать, их владелиц от дождя.

У мужчин с модой было проще, во всяком случае, в России немного было таких мужчин, которые могли бы сравниться с парижскими франтами. Быть одетым по последней моде у них в конце века носило название «smart». Раньше говорили chie, vlan, pchutt (smart gentleman). Как утверждали социалисты, парижские франты уделяли своей особе не менее шести часов в день. В течение суток они трижды меняли свои костюмы. До часу дня носили короткий пиджак, цветную сорочку и низкую шляпу, до шести вечера — длинный чёрный жакет, тёмные брюки, лаковые ботинки и перчатки кирпичного цвета (белые они уже не носили), а после шести — чёрный сюртук и белый галстук.

«Мужчины из общества» в России, те, что не носили форму, тоже следили за модой. Бывало, моду на какой-нибудь предмет туалета вносил один из знаменитых или просто популярных людей того времени. В 1914 году, например, Шаляпин ввёл моду на белый цилиндр.

Простой же народ за модой не гнался. Поддёвки, сапоги, зипуны, картузы, кепки и так называемые «заклёпки».

Для женщины же вопрос о том, как она выглядит, занимал важнейшее место. По одежде отличали дам разных слоёв общества, наряды выдавали уровень культуры, интеллигентности и достатка их хозяек Дамы были не только света или полусвета. Были дамы «уголовные», а были ещё и «скаковые». «Уголовные дамы» — любительницы уголовных процессов. Они ходили «на адвокатов», «на подсудимых», устраивали им овации, брали автографы и создавали ажиотаж вокруг пошлых любовных драм. «Скаковые дамы» постоянно посещали ипподром. Главным для них на этом ристалище были не лошади, не жокеи и даже не выигрыши (на игру у них и денег-то не было), а их собственный вид и наряд. В тайниках души своей такая дама лелеяла мечту о том, что когда-нибудь в одной из программок ипподрома о ней будут написаны такие слова: «Направо от входа сидела эффектная брюнетка в платье цвета somo[59] с кружевами „крем“ и шляпе из зелёной соломки с большим пером. При высоком росте брюнетка эта блещет превосходно развитыми формами и с особенным шиком умеет держать бинокль».

Хорошо одеваться хотели не только дамы, но и их горничные. В XX веке, когда в моду вошли платья с тренами, горничные тоже захотели их носить, и некоторые, представьте себе, носили. Шествуя по улице, они одной рукой поддерживали платье, чтобы оно не волочилось по земле и не собирало грязь. Кода же заходили в лавку и расплачивались за покупки, то, естественно, шлейф отпускали и он волочился по полу, который, как правило, был очень грязным.

А время шло, старели дамы, менялись моды, смирялись с жизнью старые девы, которыми ещё совсем недавно овладевала неудержимая страсть к мужскому сахарному рылу, у девочек, превратившихся в девушек, начиналось и проходило «время конфет», которые они поглощали целыми коробками. Выйдя замуж, они делили с мужьями обед в 50 копеек, состоявший из ленивых щей, макарон, или борща со снетками и печёнки, или из горохового супа с солониной и корюшки. Одним словом, людей засасывал быт со всеми своими необходимыми и скучными заботами. Патриархальная жизнь с московских окраин уходила в провинцию, где ещё то тут, то там вспыхивали страсти. Например, в Красноярске, куда однажды заехал цирк, женщины, а также гимназистки старших классов просто взбесились, не в силах равнодушно лицезреть артистов-наездников, одетых в трико. В Москве же, на смену жизни старой: сонной и патриархальной, всё больше приходила жизнь суетная и нервная. Нервозность женщин проявлялась даже в отношении вполне приличных мужчин. В 1885 году по Москве поползла сплетня, что А. П. Чехов на вопрос одной знакомой дамы, почему он перестал у неё бывать, сказал: «Скучно с женщиной, которая не отдаётся». Дошло до писателя. Антон Павлович возмутился: «Разве женщинам этакое говорят, тем более подобным? Скажи я ей такое, она ещё, сохрани Бог, в самом деле отдалась бы, ведь истерична же».